Внизу наш дом

Словом, работы у нас много. Поэтому бестактность дяди Вени я спускаю без последствий — всё равно надо наведаться в наш ящик с причиндалами за шплинтовочной проволокой и торцевым ключом.

Редуктор мы сразу сделали не шестерёнчатый, а цепной, собственно, как и на моём самолёте. Это позволило заодно и момент вращения подать куда нужно, то есть вниз на вал винта. Сцепление пришлось устанавливать от трактора, раздатку мастрячить. Ну и проблему охлаждения решать комплексно — снижать степень сжатия в цилиндрах, ограничивать подачу смеси в цилиндры, надевать на них "рубашку" для циркуляции воды. Словом — дефорсировал я двигатель, отчего он заметно снизил обороты. Из былых двухсот с лишним лошадок осталось где-то под сотню.

Когда управились, побежала водолазная станция весело и бодро. У меня же наладились хорошие отношения с ЭПРОНовцами. Они нынче на слуху, можно сказать, в фокусе внимания советской общественности. Ну и комсомол не может оставаться в стороне от забот флота.

Только я так и не разобрался, военная это организация, или гражданская. То разговаривают друг с другом совсем по-человечески, то начинают по званиям обращаться. Ну да у нас в аэроклубе точно такие же непонятки. Главное же — моторами мужики довольны. И хотят ещё. Так мне сказал Лёша — старший брат Шурочки. Он здесь по технической части главный. На мой вкус я бы его назвал Главным Инженером организации. А только в местном исполнении данную должность и не выговоришь по-человечески — все части слова знакомые, а вместе — язык сломаешь.

Тем не менее у нас с ним образовался вполне ясно очерченный преступный сговор. Не то, чтобы криминальный, однако строки Грибоедова:

"Минуй нас пуще всех печалей

И барский гнев, и барская любовь",

— нашли в наших сердцах общий отклик, когда он признался, что не согласовывал проводимых работ со своим руководством.

— Запретят ведь, пока не прогонят бумаги по всем инстанциям, а там осенние шторма... — сказал он поморщившись.

А я почуял в человеке родственную душу, ну и рассказал о том, что моторы-то, в принципе есть, только путь до этого принципа тернист и извилист.

* * *

— Итак, отрок, скажи, будь ласков, чем же способна церковь помочь тебе в твоих замыслах? — отец Николай смотрит на меня серьёзно, ни капельки не пытаясь смутить.

— Авиагоризонт и рация мне требуются. Лучше всего — американские, с самолёта "Аэрокобра", который где-то году в тридцать девятом пройдёт испытания в США.

— САСШ они нынче называются, — улыбнулся священник. — А почему именно с этого самолёта?

— Про авиагоризонт — так можно с любого, лишь бы компактный и полегче был. А вот рацию с "Аэрокобры" наши лётчики сильно одобряли в ту войну. И ещё я знаю что она сделана не одним ящиком, а несколькими относительно небольшими блоками — её удобно запихивать в разные небольшие пространства. А больших пространств в самолёте немного.

— Да уж, наслышан я о том, какой маленький аэроплан ты построил. Так, Мусенька говорит — он у тебя шустрый и такой вёрткий, что никому его не поймать. Хорошо, отпишу я про эту нужду людям знающим. И это всё?

— Не всё, конечно. Но только мне, скорее, совет нужен, и деньги на то, чтобы совету этому последовать.

— Ох, Александр! Ведь знаю я, что ты не отрок по опыту и знаниям, а всё путает меня молодость твоя. А ну, скажи, что у тебя с Муськой в будущем случится?

— Да ничего особенного, батюшка. Обычная семья.

Священнослужитель посмотрел на меня одобрительно:

— Это правильно, это благо. Так какой совет тебе потребен?

— Пушку мне нужно и снаряды к ней. Вернее, не всю пушку, а только стволы... две штуки. Но небольшие. Калибра тридцать семь миллиметров. А снаряды можно с отдачей гильз. И ещё капсюли.

— Зачем они — понятно. На самолёт поставишь. Но вот взять их мне неоткуда — не по моей части такая амуниция. Что же до совета — отчего же не дать. Есть в Одессе особое место — Привоз. Там, если хорошо поспрашивать, чего только не отыщется. Что же до денег, то про них речь зайдёт, когда станет понятно, сколько их потребуется.

* * *

Привоз, это название рынка. Рынка особенного — Одесского. Тут, кроме того, что встречается на обычных базарах, торгуют и вещами, доставленными со всех концов света моряками торгового флота. Одним словом, не сразу и сообразишь, чего здесь нет. Я выбрал подходящий день, оделся сообразно возрасту и поехал в Одессу. После дня сутолоки и толчеи голова моя раскалывалась от утомления, а несколько кусочков картона, специально положенных в карманы, чтобы изображать кошелёк, бесследно испарились — местные "специалисты" мгновенно меня "срисовали" и "обработали" так, что я даже ничего не заподозрил.

Но вот ни артиллерийских стволов, ни снарядов тут на прилавках выложено не было, а спрашивать я опасался. Словом, первый заход завершился ничем, а каким образом предпринять вторую попытку я что-то никак не мог сообразить.

— Ты дразнишься, да? — парень с похищенной из моего кармана прямоугольной картонной карточкой смотрит с угрозой во взоре — видимо его рассердило подобное проявление высокомерия со стороны незнакомца. — Таки я понял юмор.

— Да, — отвечаю. — Шутка юмора — вещь простая. Только я ведь неспроста эти обманки по карманам распихал, а в расчете на знакомство с человеком знающим толк в местных обстоятельствах. Да, вот беда! Не оценил я достигнутой вами степени совершенства в деле очистки карманов покупателей.

— Ну, ты сказанул! — парень не то, чтобы сдулся, однако во взоре его мелькнули признаки смены настроения. — Уважаешь, значит? — попытался он перевести с высокопарного на понятный.

— Пушку хочу купить, — ответил я прямо. — И боеприпас к ней. А их никто не предлагает.

Мой визави согнулся от хохота и невольно опёрся о стену, чтобы не упасть:

— Ты откуда взялся, такой весь из себя простой? — спросил он, вытирая слёзы смеха.

— Лётчик я. Мне сверху видно всё — ты так и знай, — для впечатления решил я процитировать строку из ещё не написанной песни. — Нет на Привозе пушек.

— Сопля ты зелёная, а не лётчик, — скривился незнакомец.

— Чем оскорблять незнакомого человека, товарищ, вы бы лучше предприняли шаги к тому, чтобы во всём удостовериться лично, не доверяя обманчивому внешнему впечатлению.

— Ты кончай так разговаривать, — мальчишка сразу разъярился и ударил меня в ухо. А у меня, оказывается, не только в голове память о будущем проснулась, но и рефлексы взрослого тела вступили в противоречие с силой и мышечной массой астеничного подростка. То есть среагировал я чересчур резко для столь безобидной ситуации. Нырок, прямой с левой, нокаут. Минуты через две мой несостоявшийся обидчик заморгал и открыл глаза.

— Ладно, можешь говорить, как тебе удобней, — примирительно протянул паренёк и опёрся на мою руку. — Захар

— Шурик, — я помог ему встать. — Завтра на рассвете подкатывай на Лонжерон и дуй прямо к морю. Полетаем, — завершил я программу первого знакомства.

* * *

Фигурку Захара я разглядел издалека. Он стоял на ровной площадке недалеко от кромки, до которой докатываются волны спокойного в эту пору моря, и махал мне рукой. Прилетел я за ним на мотопланере — мы с парнями его несколько раз переделывали, отрабатывая разные идеи, отчего он превратился в послушную руке опытного пилота игрушку... не стану долго о нём рассказывать, но кольцо вокруг винта было перфорировано сверху, отчего создавалась дополнительная подъёмная сила, превращающая что пробег после посадки, что разбег при взлёте в короткие отрезки метров по тридцать-сорок.

Эта неторопливая этажерка вид имела самый архаичный, напоминая творения зари авиации, зато показывала чудеса летучести и порхала в небе, словно мотылёк. Мы с Захаром от души полетали на ней, разглядывая сверху всё, что приходило к нам в головы. В общем — день удался. Юный карманник с Привоза так и сказал. Поэтому я, рассчитывая на помощь с его стороны, и рассказал о своей нужде — пушечных стволах и снарядах.

— Слушай, — ответил он мне, — Смит и Вессон тридцать восьмого калибра достать несложно. А вот про тридцать седьмой я ни разу не слышал.

— Так не пистоль мне нужен, а некоторые части от противотанковой пушки, — я показал на пальцах приблизительный размер.

— Ну, ты и придумал, — озадаченно почесал в затылке парень. Потом мечтательно закрыл глаза, думая о чём-то своём. — Ладно, давай в следующий четверг ещё полетаем. А я тем временем поговорю с уважаемыми людьми. Может и получится что-то.

* * *

Мужчина, с которым свёл меня Захар, показался мне по ухватке похожим на старшину-хозяйственника. Однако одет был во всё гражданское, а, по понятным причинам, имён мы с ним друг другу не называли, только торговались до последней возможности. Мне показалось, что этот человек возжелал за одно действие решить финансовые проблемы себя и всех своих потомков на бесконечную перспективу. Только сбив запрошенную поначалу цену раз в десять, я начал обсуждать технические детали.

И тут всплыло одно немаловажное обстоятельство:

— Так ты мне сразу отдашь гильзы, только снаряд из них достанешь и высыплешь порох, — повторил "старшина" мои слова. — А на что они мне сдались?

Тут я несколько завис, потому что полагал сдачу гильз обязательной процедурой после учебных стрельб. То есть, думал — снаряды спишут, как израсходованные в практических целях, и всё будет шито-крыто. Совсем непонятная история. Попросил показать.

Арсенал, куда привёл меня старшина, оказался в старой каменоломне. Чтобы добраться до него мы ломиком вскрыли кладку, сооруженную из ракушечника.

— Вот, с Гражданской приховано, — мой "гид" с трудом отлепил парусиновую обёртку от здоровенного продолговатого предмета, и при скудном свете карбидного фонаря взору моему предстала... митральеза. Пять расположенных револьверным образом стволов, сзади рукоятка. Покрыто это густой смазкой, окаменевшей от долгого хранения

— Противоминный калибр, только очень старое — орудие Гочкиса. Уж и не знаю, белые прятали, красные, или ещё какие — давно тут лежит, — "старшина" потеребил усы и озадаченно почесал в затылке, глядя на меня вопросительно.

Мне думалось, что в это время в войсках уже шла замена противотанковых тридцатисемимиллиметровок сорокапятками, отчего выведенные из употребления орудия просто отправляли на переплавку. Вот и надеялся, что кому-то, связанному с артиллерийским снабжением, пользуясь особенностями переходного периода, удастся выкрасть хотя бы стволы и снаряды. А тут тебе — залежи антиквариата, сделанного, возможно, ещё в прошлом веке!

Снаряды, вернее унитарные патроны артиллерийских выстрелов, тоже оказались не те. Короткие почти цилиндрические гильзы со слабо выраженной бутылочностью были двух видов: осколочная граната ударного действия и картечь, заключённая в стаканчики, которые раскрывались после вылета из ствола. Я забрал и те и другие — они мне идеально подходили. Главное — порох бездымный, а не чёрный... а то могло ведь и так "повезти". Относительно короткие стволы этих орудий меня вполне устраивали. Ну и самих "митральез" я взял все — их тут было четыре. Это целых двадцать стволов.

Снарядов тоже оказалось в достатке — это было важно для дальнейших планов. Отец Николай денег мне дал, так что хлопоты даром не пропали. И я принялся за самое главное — за созидание. По-существу, моё орудие представляло собой револьвер, из барабана которого носиком вперёд смотрели снаряды, а назад — пыжи, закрывающие массивную песчаную пробку. Порох размещался посерёдке и поджигался капсюлем через боковое отверстие. Жевело, которым воспламеняют охотничьи патроны с картонной гильзой, оказались подходящими.

При выстреле снаряд улетал вперёд, а песок назад, компенсируя отдачу. Гильз тоже нет, то есть нет нужды нагружать мой будущий самолётик ничем лишним. Недостаток подобной конструкции — всего восемь выстрелов в боекомплекте — один полный барабан.

Зато перезарядка идёт быстро — заменой всего барабана. И есть два подходящих боеприпаса — осколочный и картечь. Бронебойные, если потребуются... там увидим. Но пальба болванкой по самолёту представляется мне неэффективной. Понятно, что работы свои я вёл в укромной балке, с заросшими склонами. Дорога, проходившая по её дну, использовалась редко, так что звуки выстрелов не разносились слишком далеко. А помогали в этом исключительно пионеры — они крепко мне доверяли и отлично знали, какими средствами воздействуют а них отцы, узнав об устроенной пальбе. Но сами в "мероприятиях" участвовали охотно.

Основная возня была на стыке барабана и ствола — тут при выстреле прорывались газы и вспучивали макет продольной балки самолёта, в которой я предполагал расположить орудия. Так эту проблему мы решили тупо в лоб, сжимая стык внешним усилием от привода вращения барабана. Делать больше двух выстрелов в секунду никто не собирался.

* * *

Совершенствовали мы и технологию выклеивания нужных нам деталей — Саня Батаев обеспечил нас проволокой, которую мы чуть прокатывали между самодельными валками, создавая две узкие плоскости с противоположных сторон. Из такой с позволения сказать полосы нужные профили и выгибались ловчее, и сваривались такие поверхности лучше. Для силовых элементов настоящей полосы привёз, профилей стальных для каркаса. Из Киева доставили настоящий аппарат для точечной сварки — с ним дело пошло куда быстрее, чем с нашей самоделкой.

Мы научились из бакелитового композита уверенно формовать листовые детали сложной выпуклости, армированные тонкой металлической сеткой. Не выколачивать из металлического листа, а выклеивать на болванках. Из них создавалась несущая обшивка, позволившая сначала упростить и облегчить нервюры, а потом и набор корпуса значительно ослабить. Экспериментировали мы, разумеется, с мотопланером, создавая достаточно смелые его вариации. Но результат сразу примеряли к будущему истребителю.

Количество деревянных элементов в наших конструкциях устремлялось к нулю, а наработанная оснастка здорово ускорила процесс изготовления крылатых машин — вшестером (я с пятью пионерами) мы уверенно могли собрать планер совершенно новой машины примерно за месяц. Приобретённая сноровка очень пригодилась нам позднее.

* * *

Так в хлопотах шло время. Я заметно вырос и уже не выглядел мальчишкой — стал юношей. Наступило долгожданное и тревожное лето тридцать восьмого года. В Воронеже проходили испытания Москалёвского самолёта САМ-10. Так, собственно, было и "в прошлый раз", то есть ничего неожиданного жизнь мне не преподнесла. Более того, в этот период я надеялся решить проблему моторов для своего истребителя, для чего пригласил с собой брата Шурочки — военного моряка, работавшего на руководящей должности в водолазной организации.

Загвоздка была в трагической судьбе интересующего меня в авиадвигателя — это малоизвестный ММ-1, созданный в Москве на бывшем заводе "Икар" под руководством конструктора Бессонова. Об этой истории я читал когда-то в интернете, отчего знаю немного и не точно. Но, думаю, что движок этот появился, как половинка четырёхсотсильного М-5 (бывшего "Либерти"), которые года четыре тому назад сняли с производства. В варианте же, воплощённом москвичами, лишившись половины цилиндров, этот мотор стал однорядным шестицилиндровым, избавился от водяного охлаждения, впитав в себя большое количество давно отработанных за восемь лет серийного производства деталей — ведь моторов М-5 было сделано несколько тысяч и служили они на многих самолётах, по-прежнему остававшихся в эксплуатации. То есть прекращение выпуска этих двигателей не означало полного закрытия производства — для ремонта техники требовались запчасти.