Российской форме государственного капитализма потребовалась новая идеология. Прежде всего, 'государственническая', с приматом державных ценностей. В то же время значительная часть населения тяготела к советским ценностями, которые после эпохи либеральных реформ приобрели особую привлекательность. Конечно, уже немногие мечтали строить коммунизм, но социальная и правовая защищенность, стабильность, уверенность в постоянном жилье, питании — как следствиях постоянной работы, наличие общей цели показались особо ценными чертами социализма.

Новая власть не могла не учитывать этого фактора, чтобы снискать популярность. Встал вопрос, как стать 'советской' оставаясь глубоко антисоветской? По своей классовой сути она не может петь хвалу людям, отобравшим у буржуазии средства производства, богатства, власть и организовавшей свою собственную экономику. Кроме того, подобное может вызвать нежелательные ассоциации и казаться примером для новых социальных переворотов. Похвали Ленина — скрыто похвалишь лозунг 'Фабрики рабочим!' В

ыход нащупали. Вместо прежнего революционного пласта культуры стала продвигаться псевдоисторическая 'правда', направленная прежде всего на личную дискредитацию деятелей начала середины ХХ века. С другой стороны власти являлись прямыми приемниками либеральных реформ, посредством которых заполучили власть и собственность. Потому этот вектор был хоть и приглушен, но сохранен. Либералы стали составной частью власти, а либеральные политические ходы, в том числе в духе либерал-фашизма, до сих пор присутствуют в арсенале власти.

Учитывая низкую популярность либеральных идей в народе, а так же глашатаях этих идей, власть не могла заниматься социальной демагогией на либеральном поле достаточно активно, равно как и на поле левых идеологий. Оставалось одно — консерватизм в духе царизма. В идеологии началось насаждение православия и дореволюционных консервативных ценностей. Одновременно, для предотвращения социального взрыва были сделаны шаги в сторону 'социального государства': увеличение пенсий, пособий, социальной защиты, что народ в массе воспринял как возрождение элементов советской системы. Так же были сделаны шаги в сторону идеологии — более толерантного отношения к советскому патриотизму. При этом предпринимались попытки подменить его исключительно российским патриотизмом, граничащим с шовинизмом.

Несмотря на утрату идеологического первенства, либеральный фашизм не терял своей актуальности во всю постперестроечную эпоху. Основные деятели из 'команды Гайдара' хотя и были смещены на вторые роли, но не были окончательно вытеснены с политической и экономических арен. Тем более, не осуждены за фактический геноцид советского народа. Либеральные фашисты всегда имели рупор пропаганды в СМИ, насаждая либеральную идеологию, культ индивидуализма, западные ценности и 'культуру'.

Новый взлет либеральный фашизм пережил в начале 10-х годов 21 века в форме так называемого 'белоленточного движения' или 'Болотной'. Открыто эту идеологию высказывалась не раз в виде вброса в СМИ нападок Подробиника на ветеранов Великой Отечественной или Рынской на стариков и пенсионеров, Ксении Собчак на 'тупое совковое быдло', 'генетический мусор'. Имелись примеры и более обширные программные попытки продвижения либерал-фашистских идей в виде 'программы десталинизации' на государственном уровне.

Особенно ярко эти идеи выплеснулись в 'концептуальных' выступлениях Александра Минкина о делении общества на 'пчел и мух', Юлии Латыниной 'о дельфинах и анчоусах'. Хотя ничего оригинального в сих идеях не было, они нашли многочисленные отклики в 'болотном' движении. Примечательно, что подобные лозунги более 30 лет продвигала наиболее последовательная и откровенная 'правозащитница' Валерия Новодворская. Она отказалась от ярлыка 'правозащитницы', объявив, что защита прав человека была лишь ширмой в борьбе с советской властью. Ядром ее идеологии являлся все тот же оголтелый либерализм, доведенный до уровня смердяковщины. Новодворская открыто призывала к оккупации России 'цивилизованными' странами и к истреблению большинства населения — 'совков'. 'Баба Лера' не захотела увидеть ни изменений строя в России, ни множественные его трансформации, полагая, что это все та же ненавистная ей 'власть чекистов'. Ее риторика осталась на уровне опусов диссидентов 70-х годов и перестроечной прессы второй половины 80-х, уже не находя понимания у молодых либералов. Что отразило процесс деградации 'классического диссиденства' в России. Несмотря на многочисленные гранты и финансовые вливания различных иностранных 'демократических' организаций, типа одиозного фонда Сороса, феномен диссидентства переживает те же процессы, что и движение 'старых коммунистов'. Неизбежное старение адептов, поскольку оба принадлежат уходящей эпохе.

Диссиденты борются с остатками советского наследия, забыв о том, что прошло почти четверть века с падения СССР. Свидетельством тому был оглушительный провал митинга Новодворская — Боровой в разгар 'болотной революции', когда вместо ожидаемых десятков тысяч митингующих пришло лишь несколько сотен.

Ко времени 'болотной революции' обществе сформировался новый слой, назвавший себя 'креативным классом'. Это обслуживающая крупную буржуазию прослойка. Его представители целиком воспринимают западные ценности и образ мысли, на получаемые доходы ведут 'западный' образ жизни типичный для среднего класса общества потребления. Подавляющую массу составляют служащие. 'Офисный планктон', работающие на компрадорском рынке или обслуживающие российских олигархов менеджеры и коммивояжеры. А так же представители мелкого бизнеса и сотрудники сервильных отраслей: рекламщики, дизайнеры, 'рестораторы' — содержатели мелкого общепита, работники СМИ и медиа-бизнеса, IT-специалисты, промоуторы, сотрудники турагентств и прочие... Обслуживающие весь цикл существования буржуазии и самого 'креативного класса'. Относительно многочисленная прослойка жителей крупных городов, которую условно можно назвать 'квази-буржуазией'. То есть разделяющие буржуазную идеологию, не будучи буржуазией по существу.

'Квази-буржуазия' это мелкая буржуазия конца 20 — начала 21 веков. Однако, классическая понятие 'мелкая буржуазия' включает в себя, прежде всего, массу крестьян — единоличников, а так же ремесленников и торговцев. По своему положению и сознанию они двойственны — с одной стороны трудящиеся, занятые в процессе производства. С другой — частные собственники. Конечно, производители 'хэнд-мейд' 'продвинутых' поделок и владельцы современных микрокофеен тоже формально относятся к классу мелкой буржуазии. Но вся 'квази-буржуазия' отличается от 'старой' мелкой буржуазии психологией и совершенно противоположным мировосприятием как продукт 'постиндустриального общества потребления', глобалистского урбанистического мира. То есть современные горожане, противостоящие патриархальности мировосприятия сельского жителя. Последний стремится к 'стабильности мира', 'квази-буржуа' видит стабильность только в постоянности перемен, которые несут все возрастающий поток потребления, 'новых благ цивилизации' и т.д. Он живет в ожидании новой модели мобильного телефона, чтобы чрез пару лет сменить ее на новейшую.

С другой стороны, в прослойку квази-буржуазии входят огромные массы 'офисного планктона' по своему положению не являющиеся мелкими буржуа, но разделяющие идеологию этой страты, в первую очередь либеральную. Они требуют от своих правительств все того же: 'постоянных перемен к лучшему'. Все большего роста доходов, роста потребления, расширения личных свобод. Еще одно отличие — мелкая буржуазия в производстве ориентируется на широкий рынок товаров и услуг, потребитель продуктов ее труда массовый. Квази-буржуазия оринетирована на главного потребителя — корпорации. А так же удовлетворение потребностей 'класса богатых' и собственно самой квази-буржуазии. Поэтому их выбор 'либерального капитализма' обусловлен ее сервильной ролью. Они не против системы, они за нее.

Их требования сводятся к более комфортному существования внутри системы. Поэтому в отличие от классического фашизма 'радеющего' за приматы нации и государства, требующего наведения порядка 'жесткой рукой', либерал-фашисты выступают с космополитическими и глобалистскими программами и лозунгами и 'радеют' за расширение свобод... 'только для своих'. Противников 'свободы и демократии' они готовы лишать прав и свобод, даже уничтожать любыми методами.

Либеральную идеологию разделяет определенная часть 'традиционной' интеллигенции: работники науки и инженерно-технический персонал, здравоохранения, образования, культуры. Их протестные настроения имеют иную основу — они недовольны уровнем оплаты и условий своего труда, низкой социальной и правовой защищенностью. Разумеется, не нравится им высокий уровень коррупции в России, казнокрадство. В расхищении они видят основную причину своего бедственного (или несправедливо заниженного) положения. Однако выход видят в 'неправильно понятых и не доведенных до конца либеральных реформах'. Перестроечные иллюзии в них еще живы, для большинства поздно в очередной раз менять мировоззрение.

Либеральные идеи выбирает значительная часть студенчества. Молодежь всегда ждет обновления общества, желает расчистки места для своих амбиций, готова примкнуть к радикалам, поскольку сама мыслить радикальными категориями.

Процессы 'болотной революции' показали, что и здесь существует разделение: основная масса протестующих оказалась связанна с обслуживанием буржуазии и самой 'квази-буржуазией'.

Значительную часть 'старой интеллигенции' составляют 'бюджетники' и близкие к ним круги. Для этой части более актуальны проблемы доходов, социальной защищенности и обеспеченности, поэтому свои надежды они связывают с доходами и стабильностью государства. Кроме финансовых и социальных рычагов, государство имеет и непосредственный административный контроль над своими служащими, что тоже немаловажно при организации активного и пассивного контрпротеста.

Основной костяк контр-протеста составили левые активисты, положительно относящиеся к советскому прошлому. К ним примкнули консервативные силы типа 'имперцев', монархистов. Правда, подобное соединение произошло единственный раз на митинге на Поклонной горе. Но этого оказалось достаточно, чтобы создать весомый противовес 'цветной революции'. В дальнейшем власть обходилась без массовой поддержки в подавлении движения 'белых лент', вполне справедливо больше опасаясь левой угрозы, чем правой.

'Креативный класс' или 'квази-буржуазия' претендует на увеличение своих прав, свобод и доходов. В современном мире большинство государств декларировало в конституциях основные права и свободы своим гражданам, но не везде декларируемое совпадает с реальностью. Правилом стран 'второго' и 'третьего' мира является фактическое перманентное нарушение декларируемых принципов. Как со стороны власти (часть государственной политики), так и со стороны коррупционеров, поскольку коррупция несет произвол, что нарушает права и свободы значительных масс населения. Отдельной темой являются страны кримократии, где произвол преступности не гарантирует даже права на жизнь.

Представители 'квази-буржуазии' постоянно сталкивается с их проявлениями, считая подобные действия ущемлением личной свободы индивида. Местная 'квази-буржуазия' с завистью смотрит на западные страны, где коррупция на бытовом уровне сведена к минимуму или искоренена вовсе.

Что при этом коррупция поражает верхушку госаппарата и корпораций на личном уровне западный квази-буржуа не ощущает, поскольку до поры громких скандалов не сталкивается с нею в жизни. Лишь во время кризисов западный обыватель узнает о многомиллиардных махинациях типа 'дело Энрона' или чудовищном 'распиле' государственного бюджета вполне легальными лобби крупных корпораций и чиновников. Обыватель чувствует коррупцию высших сфер ударам по карману от падения его накоплений, размещенных в ценных бумагах и тому подобных испытаний, коих обширный перечень. Обычным для него стала борьба с коррупцией и произволом властей и корпораций на местном уровне в формах 'не дадим уничтожить исторический парк ради нового гипермаркета'. Тем не менее, гипермаркеты растут повсюду, и обыватель с удовольствием в них 'затаривается'.

С другой стороны, как людей 'западного склада', квази-буржуа 'второго и третьего мира' ограничивает уклад жизни и местные традиции. Возникает мировоззренческий антагонизм. Очевидно, что невозможно жить на западный манер по примеру Голландии или Швеции в мусульманской стране. Максимум возможного — светские режимы типа Турции или Туниса. Здесь квази-буржуа выступает как космополит, как поборник западных ценностей. В суммарном итоге нелиберальный стиль правления и местная традиция сливаются в представлении квази-буржуа в единое целое, поскольку местная традиция поддерживает власть, а власть на нее опирается. Возникает клише 'тиран и его рабы', где тирания выступает не как власть узурпаторов, а как система организации общества, в которую вовлечены все ее члены. Потому врагом становится не только власть, но и значительная часть местного населения. Отторжение по вектору 'рабы — свободные люди' все более увеличивается.

С накоплением в обществе протестного потенциала именно квази-буржуазия как наиболее мобильная часть общества, и наиболее зависящая от информации, становится тем запалом, который выступает зачинщиком и организатором протеста. Поначалу этот протест выражается вполне мирными акциями и умеренными требованиями, например, ограничить коррупцию или произвол полиции. По мере вовлечения в акции недовольных слоев населения, протест приобретает все более радикальный характер, а политические претензии разрастаются до требования смены власти и всего государственного устройства. Идеология либералов все более радикализируется, становясь либерал-фашистской. Подобными волнениями пользуются как внешние силы, пуская протест по рельсам хорошо отработанных технологий 'цветных революций', так и собственные радикалы всех уклонов, умело направляемые финансовыми группировками, борющимися за власть.

На дальнейших этапах квази-буржуазия из авангарда протеста становятся статистом, а то и врагами 'революции'. Так протест в Египте, поначалу обращенный именно к либерализации и вестернизации общества, привел к власти сначала исламских радикалов, исповедовавших прямо противоположные взгляды, затем военных.

Аналогично ситуация сложилась в Сирии, где 'интеллигенты' были оттеснены от влияния на революцию 'ребелами', приведшими страну к гражданской войне. Ныне 'умеренная сирийская оппозиция' оказалась меж двух огней: лоялистами Асада и исламскими ультра-радиалами ИГИЛ, для которых 'старая добрая' Аль-Каида оказывается 'недостачно исламской'. Методы их политической борьбы ужасают даже самых радикальных либерал-фашистов.

Впрочем, в ряде случаев протестующим либералам удается вписаться в новую власть, как в случае с Тунисом, где они остаются под контролем армии.

В большинстве случаев надежды квази-буржуазии на 'мирную революцию' оказываются иллюзорными. Или власть берут радикалы — фундменталисты, или власть наводит порядок жесткой рукой. Оба варианта приводят к поражению затеявших все квази-буржуа.