| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
— Сейчас, сейчас, — забормотал денщик, пытаясь снять с меня кивер. Руки у него дрожали, подбородочный ремень никак не поддавался.
— Отстань! — прикрикнул я. — С чего тебе вздумалось?
— У вас кивер разрублен, лицо и мундир в крови, — сообщил стоявший рядом Синицын. — Нужно осмотреть рану.
— Это не моя кровь, — сказал я и, подумав, стащил кивер. Осмотрел. М-да, приложили знатно: лезвие сабли, миновав репеек , разрубило верх, дойдя до латунной гренады , однако не затронув ее. Дубленая кожа выдержала, крови внутри не наблюдалось. Я на всякий случай ощупал голову — цела. Вот и ладно. Я нахлобучил кивер обратно на голову. Пахом с Синицыным стояли впереди, странно на меня глядя.
— Антип Потапович! — нахмурился я. — Почему вы здесь? Там же бой!
— Нет больше боя, — ответил он. — Наши подошли. Бегут французы. Спасла Царица Небесная.
Он размашисто перекрестился. Я вскочил на ноги. Гусары улепетывали на другой берег, часть их уже успела перебраться через реку. Вслед скакали всадники в блестящих кирасах и, догнав отставших, наотмашь рубили палашами. Вот почему гусары смотрели в сторону — пришла, значит, подмога. Где ж ее носило?
— Вот что, Потапович, — сказал я подпоручику. — Несите раненых сюда, мне нужно их осмотреть, а вы трофеями озаботьтесь, не то другие желающие найдутся. И еще, — указал я рукой. — Кони битые лежат, видите? Это свежина. Разделывайте и варите. Люди голодны.
— Слушаюсь, ваше благородие! — вытянулся Синицын, повернулся и убежал. Это с чего он "благородствует"? Офицер ведь, а не нижний чин.
— Ваше благородие! — подскочил Пахом. — Вам бы умыться и мундир постирать.
— Потом! — отмахнулся я.
Протерев тыльной стороной ладони глаз и убедившись, что тот видит, я занялся ранеными. К моему удивлению их оказалось немного — шестнадцать человек. Погибло одиннадцать егерей — все новобранцы. Но об этом я узнал чуть позже. Пока же занимался сортировкой раненых. Итог оказался грустным: половина не выживет. Пулевые раны в грудь и живот... Не со здешней медициной. Я приказал отнести безнадежных в монастырь, как и павших. Монахи их соборуют, а после отпоют и похоронят на кладбище. Редкий случай для солдата на войне. В следующий час я чистил раны, зашивал их и бинтовал. Мне помогали санитары из нестроевых. За спиной шла какая-то суета, раздавались команды, топали сапоги — я не обращал на это внимания. Внезапно все стихло. Закрепив бинт на руке раненого унтера, я выпрямился и обернулся. Ага, начальство пожаловало. В нескольких шагах от меня верхом на гнедом жеребце сидел Паскевич в окружении командиров бригад и полков. Спешнев тоже здесь. Все молча смотрели на меня. Напротив застыл батальон — ротные успели построить людей. Правда, стоят — как бык поссал, да и выглядят солдатики не орлами. Амуниция перекошена, некоторые без головных уборов. Рожи черные от порохового дыма. Но что есть, то есть. Я направился к начальству и, не доходя пары шагов, остановился и бросил ладонь к киверу.
— Ваше превосходительство! Первый батальон 42-го егерского полка, выполняя ваше приказание, вступил в сражение с неприятелем и не позволил тому захватить Малый Ярославец. Отбиты две атаки противника, разрушена наведенная им переправа. Наши потери — 27 человек. У французов убитых не менее сотни. Командир батальона капитан Руцкий.
— Что у вас за вид, господин капитан? — нахмурился Паскевич. — Весь в крови, кивер разрублен. Вы ранены?
— Никак нет, ваше превосходительство! Это не моя кровь.
— Тогда займитесь собой. Офицеру надлежит выглядеть, как подобает даже на поле боя, а вы с ранеными возитесь. На то военные медики есть. И за подчиненными приглядите, а то не батальон, а партизанский отряд какой-то. Слоняются по полю, мертвых французов обдирают. Другие убитых коней потрошат. Мародеры, а не егеря. Господин подполковник, — повернулся он к Спешневу. — Приглядите.
Паскевич завернул жеребца и поскакал к городу. Следом устремилась свита, оставив Спешнева. Семен спешился и подошел ко мне.
— С чего генерал на меня напустился? — спросил я.
— Выговор от Раевского получил, — объяснил Семен. — Опоздали мы к городу, Дохтуров раньше успел. Кирасиры тоже. Ладно, плюнь! — махнул он рукой. — Иван Федорович — человек справедливый, погорячится и отойдет. Рад видеть тебя живым. Но собой займись, а то вид, как у вурдалака, — он хохотнул. — Тяжко пришлось? — спросил сочувственно.
— Не сладко, — вздохнул я. — Не чаял уцелеть.
— Позвольте я расскажу, — подключился к разговору подошедший к нам Синицын. — А господин капитан пусть займется собой.
Спешнев кивнул, и они с подпоручиком отошли в сторону. Ко мне подбежал Пахом с ведром воды и ковшом в другой руке.
— Сымайте мундир, ваше благородие! — запричитал, ставя его у моих ног. — Умойтесь, а я с мундиром к колодцу сбегаю, пока воду не вычерпали. Постираю, а то глянуть боязно. Даже эполеты кровищей залило. Присохнет — не отчистишь.
Я подчинился. Пахом слил мне на ладони, и я, фыркая, смыл кровь с лица, головы и шеи. Красная вода стекала на зеленую траву. Хорошо, что плотное сукно не пустило кровь к рубашке, и та осталась белой. Запасной-то с собой нет. Утершись поданным денщиком полотенцем, я накинул на плечи поднесенную кем-то из солдат бурку и надел кивер. Пахом, подхватив опустевшее ведро и повесив на руку мундир, убежал с ними к монастырю. Повернувшись к реке, я смотрел, как на обширный пойменный луг вытекают с улиц Малоярославца и в обход его колонны наших войск. Шла пехота, рысью спешила кавалерия, упряжки тянули пушки. Артиллеристы устанавливали их вдоль околицы. Явились — не запылились! Одно хорошо: французы могут побояться наводить переправы в виду такой силы, и до боев на улицах города дело не дойдет. Их не завалят трупами, как в моем времени. Хотя кто знает?
Семен закончил разговаривать с Синицыным и направился ко мне. Подойдя, встал и покрутил головой.
— Ну, ты и ухарь, Платон! С топором на гусар... С чего тебе вздумалось?
— Прорвись французы внутрь каре, порубили бы всех! Нам хотя бы пару пушек... Где, кстати, Кухарев с фон Боком?
— Там! — Спешнев указал на околицу. — Дохтуров с Раевским собрали все орудия вместе. Будут бить по французам, чтобы через реку не лезли.
Словно подтверждая его слова, батареи на околице дружно выпалили. Черные мячики ядер устремились через реку к невидимым мне целям. Луг заволокло пороховым дымом. Началось.
— Ты вот что, — сказал Семен. — Забирай батальон и уводи за город. Паскевич сказал вас сменить. Приводи людей в порядок, а то в самом деле выглядят непотребно. Сюда светлейший с армией и штабом прибывают. Увидят — позору не оберешься. Знаешь, ведь, штабных.
Он хлопнул меня по плечу и направился к лошади. Подобрав перекинутый через ее голову повод, вскочил в седло и ускакал. А я стал распоряжаться. К тому времени, как батальон встал в походные колонны, вернулся Пахом с застиранным мундиром. Сукно его было волглым и холодным. Я надел мундир поверх рубашки и застегнул пуговицы — на теле высохнет. Чай, не баре. Накинул на плечи бурку.
— Батальон, марш!..
Город мы обошли с востока. Улицы Малоярославца были забиты войсками — не пробиться, а вот луг за городом оказался свободным. Наши лошади обнаружились там: мирно щипали осеннюю травку. Ко мне подбежал командовавший коноводами унтер.
— Ваше благородие! Исполняем приказание. Кони и люди — все на месте.
— Что лошади не расседланы? — спросил я.
— Ждали: вдруг понадобятся, — смутился он. — Только подпруги ослабили.
— Расседлать! — велел я. — Напоить и накормить. И пусть каждый егерь обиходит своего коня. Лошадьми убитых и раненых займитесь сами.
— И много таких? — спросил унтер.
— Двадцать семь, — вздохнул я.
— Слава тебе, Пресвятая Богородица! — перекрестился унтер. — Мы тут, стрельбу слыша, гадали: вернется ли кто? Зело крепко палили. А все тута.
Можно считать и так. Унтер убежал, ко мне подошел Синицын.
— Тут в овине соломы немного нашлось, — сказал, указав на недалекий сарай. — Отдохните, Платон Сергеевич! За людьми сам пригляжу.
Я ощутил, как скользят вниз тяжелые веки. Синицын прав: что-то я вымотался. Бессонная ночь, бой...
— Спасибо, Антип Потапович, — кивнул я. — В самом деле. Люди пусть тоже отдыхают. Часовых только выставьте.
Сопровождаемым Пахомом, я добрел до сарая, где, расстелив бурку на охапку соломы, повалился на нее и укрылся полой. Уснул сразу, несмотря на недалекий грохот орудий.
Растолкал меня Пахом. Казалось, только смежил веки, как уже трясут.
— Вставайте, ваше благородие, — причитал денщик. — Вечереет уже. Вам поесть надо.
Я сел на расстеленной бурке и осмотрелся. За растворенными воротами овина серел полумрак. Сколько я спал? Часов пять. Точней не скажу — забыл глянуть на часы. Тихо, не стреляют. То ли французы не решились атаковать, то ли их отбили. Малоярославец наш. Будь иначе, меня подняли бы раньше.
Я встал и вышел наружу. На лугу возле овина горели костры — много. В их свете мелькали тени, и доносился шум, который производит большое число людей. Понятно: на лугу не только мы.
— Армия подошла, — подтвердил Пахом. — Кто-то возле нас встал, а так все там, — указал он на юг.
Я повернул голову. Окружавшие Малоярославец холмы все были в желтых точках костров — как будто кто-разбросал горящие свечи.
— Идемте, ваше благородие, — позвал Пахом.
Мы подошли к костру. Я сел на притащенный кем-то чурбак. Денщик подал мне котелок и ложку. Я зачерпнул горячее варево и поднес ко глазам. Щи?
— Так, точно ваше благородие! — подтвердил Пахом.
— Капусту где взяли?
— У местных обывателей. Не подумайте, ваше благородие, — заторопился денщик. — Все по чести. На трофеи сменяли. За топор хранцузский целый воз насыпали.
Я бросил ложку в рот, прожевал. Вкусно! Но...
— Это не конина.
— Поросенка у обывателей купили, — подтвердил Пахом. — Их благородие поручик Синицын велели. Надо, говорит, нашего капитана как след накормить. Не будь его, легли бы на лугу. Офицеры денег собрали. Поросенок — сеголеток, пуда четыре был. Всем хватило: офицерам, унтерам, даже егерям перепало. Новобранцы конину ели, но она тоже мясо. Животы набили аж трещат.
Слушая его, я работал ложкой, заедая горячие щи хлебом — слегка черствым, но все равно вкусным. Кстати, знаете, как здесь готовят щи, по-армейски "приварок"? Сначала в котел бросают предварительно взвешенные большие куски мяса. Когда сварятся, достают и снова взвешивают — не сжульничал ли повар? Затем в горячий бульон бросают капусту, картошку или репу и варят до готовности. И только потом в щи закладывают мелко нарезанное мясо. Это варево готовили так же, разве что мясо не взвешивали — котелке его полно. Вкусно и сытно.
Из темноты шагнул Синицын. Встав, вытянулся.
— Приятного аппетиту, господин капитан!
— Спасибо, Антип Потапович! — поблагодарил я. — Присаживайтесь. Есть будете?
— Благодарю, сыт, — отказался подпоручик, опускаясь на поднесенный Пахомом второй чурбак. Гадом буду — натащили из города. Дрова для костров явно оттуда.
— И меня накормили до отвала, — сказал я, отставляя котелок. Денщик подхватил его и скользнул в темноту. — Как дела в батальоне?
— Люди накормлены и приведены в порядок, — доложил Синицын. — Отдыхают.
— Меня никто не искал?
— Никак нет.
— Французы через реку лезли?
— Побоялись — наши крепко из пушек палили. Кухарев с немцем все заряды расстреляли. К нам вернулись, там стоят, — он указал рукой.
— Накормили?
— Само собой, — кивнул Синицын, — хотя тут некоторые ворчали, что не заслужили. Худо нам без пушек пришлось. Едва отбились.
— А с чего запоздали, ведомо?
— На мосту застряли — гнилой оказался. Пришлось заново ладить. Там все стояли. Нас казаки через брод провели, им он неведом был. Зато пушки все доставили.
Обычный армейский бардак: правая рука не знает, что делает левая.
— Платон Сергеевич, — внезапно улыбнулся Синицын. — Я вот давеча мимо костра шел, разговор егерей слышал. Один молвит: "Большой души наш капитан, сам вымотался, а раненым первым делом помог, даже кровь с себя не смыл. А уж матерится — заслушаешься. В уши льется, голова тямит, руки и ноги команду исполняют". Второй отвечает: "Он и по-хранцузски могет — да так, что кони падают вместе с хранцузами". "То италийцы были", — возражает первый. Второй ему: "Все одно — пидоры".
Подпоручик засмеялся. М-да. Кажется, я тут как-то неправильно прогрессорствую.
— Хочу спросить, — продолжил Синицын. — Кто такие пидоры?
— Ну... — смутился я. — Это содомиты по-французски.
— Ага, — кивнул подпоручик. — То-то они взъярились. А кровавая гэбня?
Блин! И вот что ему ответить? С чего меня понесло? Надо быть осторожным в словах, хотя в тот миг об этом меньше всего думалось. От мучительного поиска ответа меня спас близкий топот копыт. Из темноты появился всадник. В свете костра блеснули золотой горжет на груди и аксельбант на плече.
— Господа! — объявил офицер. — Мне нужен капитан Руцкий.
— Это я, — встал я с чурбака. Следом вскочил Синицын.
— Уф! Насилу разыскал, — пожаловался офицер, спешившись. — Темно, войска перемешались. Считай, час брожу. Позвольте представиться, адъютант главнокомандующего, князь Тенишев.
— Присаживайтесь, ваше сиятельство! — предложил Синицын, указывая на чурбак.
— Некогда, — отмахнулся Тенишев, но, подумав, все же сел. Я — следом. — Светлейший послал меня за вами, господин капитан. Хочет видеть.
Это с чего? Да еще целого князя на поиски отрядил? Хотя тех в ставке — как собак нерезаных.
— Я распоряжусь, чтобы господину капитану подготовили лошадь, — сообщил Синицын.
— Шпагу и шляпу генеральские не забудь, — сказал я, подмигнув. Подпоручик кивнул и исчез в темноте.
— Пахом! — позвал я.
Денщик выступил в свет костра.
— Кивер и палаш!
Пахом исчез. Обратно явился почти сразу с обеими предметами в руках. Я надел перевязь, пропустив ремень под эполетом, затем нахлобучил на голову кивер.
— Он у вас испорчен, — заметил Тенишев.
— Француз разрубил саблей сегодня днем, — сказал я. — Другого нет.
— Одолжите у кого-нибудь из офицеров.
— Не стоит, — отказался я.
Князь нахмурился, но возражать не стал, только с неодобрением посмотрел на мой не соответствующий уставу палаш. Плевать. Не объяснять же штабному, что мне нужно явиться перед начальством в самом что ни на есть геройском виде. Хорошо б еще продранный штыком мундир и черное от порохового дыма лицо. Хотя последнее — перебор. Пахом щеткой смахнул с моего мундира приставшие соломинки.
Появился Синицын с оседланной кобылкой на поводу. В другой руке он нес трофейные шпагу и шляпу. Тенишев на них покосился, но ничего не сказал. Мы с князем вскочили в седла, я принял у подпоручика шляпу со шпагой, и отправился вслед за адъютантом.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
