Попаданецъ

— Скажите, а почему вы мне помогаете?

Воевода задумался. Я уже было решил, что ответа не последует, но он наконец произнёс:

— Долг платежом красен! Слыхал, небось такое?

— Конечно. Отчего ж не слыхать?

— Ну, вот то-то же. Считай, что старые долги раздаю, а какие — то мне только одному ведомо.

Я понял, что большего от него не добьюсь, поэтому решил сменить тему.

— Господин воевода, тогда разрешите, если вы уж так благосклонны, ещё одну просьбу. Не за себя прошу, а за приятеля, который меня от большой беды спас. Я, конечно, извиняюсь, что сразу с этого не начал, но, как-то не к разговору было. В общем, там во дворе дожидается мой товарищ Михаил, который сам от разбойников сбежал и мне помог уйти. И он тоже учиться хочет. Может и ему подорожную выпишите? Без денег — я своим довольствием поделюсь.

— Разбойники? — тут же вычленил ключевое слово воевода. Что ж ты молчал-то. Давай рассказывай.

Пришлось излагать ему все свои приключения с момента выхода из монастыря. Со всеми подробностями. Заодно отвечая на кучу уточняющих вопросов: что-где-когда-как-с кем-откуда...

— Эх, паря, паря! — к концу моего рассказа Щербачёв явно расстроился. — Действительно, не с того начал. Да уж не вернуть ни людей, ни добра обозного. Но известить-то надо было.

— Простите... — я и сам чувствовал, что виноват. Но эйфория от удачного побега притупила в памяти страшные события в бору.

— Бог простит... — воевода широко перекрестился. Я последовал его примеру. — И людей не вернуть. Упокой, Господи, души их. Ладно, дальше это уже моя забота.

— Так что про Мишку-то? — решился я напомнить о своей просьбе.

— Мишка? — Пётр Максимович задумчиво перемерял шагами кабинет, остановился перед окном:

— Вон тот, что ли? — Шербачёв вопросительно изогнул бровь, указывая за стекло. Я подошёл и посмотрел вниз. Мишка от скуки пинал камешки, стараясь попасть в ствол старой липы. Получалось не очень.

— Тот, — подтвердил я.

— Ясно... — воевода сделал пару шагов от окна, потом внезапно, словно наткнулся на стену, остановился и бросился обратно.

Я в недоумении, что же его так заинтересовало, снова посмотрел на улицу. В этот момент Мишка, которому надоел импровизированный футбол, поднял глаза и увидел нас в оконном проёме. В ту же секунду он юркнул за липу, которую только что использовал в качестве мишени.

— Мишка, значит... — градоначальник постучал пальцем в стекло, но мальчишка и не подумал показываться на глаза. — Слушай, Степан, будь друг, позови-ка мне его сюда.

— А пойдёт? — усомнился я, помня реакцию мальчишки.

— Пойдёт. Ты скажи... скажи своему приятелю, что дядько пообещал ничего ему не делать. — при этом "дядько" прозвучало в таких явных кавычках, что я понял — это своеобразный пароль для мальца. Сразу припомнился "дядько Юрас" из его лексикона.

— Ага! — я кивнул и направился к двери. Уже на выходе Щербачёв расширил свою просьбу:

— И ещё — поговорю с ним наедине.

Вот так-то. Что за попутчик мне попался, интересно, что его сам городской голова, то есть, воевода знает? Я вышел во двор и направился к "укрытию". Градоуправитель, едва я скрылся за дверью, громогласно потребовал к себе кого-то в кабинет.

— Иди, общайся, — сказал я Мишке, который так и прятался за липой.

— Он меня узнал? — судя по голосу, пацан был взволнован, но вряд ли напуган.

— Вроде бы, да, узнал.

— И что сказал?

— Сказал, что дядько обещал тебе полную неприкосновенность.

— И всё?!

— Ну, да. Иди уже!

Мишка хмыкнул и в несколько прыжков взлетел на высокое крыльцо.

— А ты чего?

— Я здесь побуду. Воевода хочет с тобой один на один поговорить.

— Даже так... ну ладно. — Мальчишка скрылся в доме.

Ёлки! Да кто же он такой?

* * *

Беседа Щербачёва с Мишкой длилась едва ли не более чем со мной. Временами было слышно, как градоначальник повышает голос, чуть не до крика, но слов было не разобрать, как я не прислушивался. Так что любопытство моё осталось неудовлетворённым. Всё же надо припереть мальца к стенке и попытать его насчёт некоторых тайн. Хм, да я и сам-то для него должен выглядеть сплошной загадкой... Я от скуки послонялся по двору, потом поймал себя на том, что тоже пинаю камешки в ствол дерева. У меня это получалось, не в пример, лучше.

Наконец пацан выскочил во двор. На его чумазой физиономии отражалось, как минимум пять килограмм счастья, чего нельзя было сказать о лице воеводы. Вот он-то вышел на крыльцо чернее тучи.

— И учти, отцу я обязательно напишу, — явно заканчивая разговор, пригрозил Щербачёв.

— Всенепременно! — Выпалил Мишка, после чего схватил меня за руку и пулей вылетел за ограду, таща меня на прицепе.

— Постойте, куда же вы?! — донеслось вслед.

— Ничо! Послезавтрева вернёмся. К отъезду! — выкрикнул приятель, и мы скрылись за поворотом.

* * *

Солнце, которое вчера целый день пряталось за тяжёлыми свинцовыми тучами, сегодня решило побаловать и вовсю шпарило, прогоняя остатки влаги. Душно парило от реки, как будто не начало лета, а конец июля, с его золотыми полями, хрустом выгоревшей от жары травы и внезапными злыми грозами.

Мы с Мишкой сидели на краю деревянных мостков, опустив ноги в нагревшуюся на мелководье воду, и изредка обменивались репликами "ни о чём". На самом деле мне очень хотелось попытать его на счёт тех тайн, который скрывались в его косматой черепушке, но всё никак не предоставлялось подходящего повода. Ясно же, что если он сам до сих пор не выложил мне подробности о себе, то пока не готов к этому.

Ветерок, лениво дувший вдоль реки, окончательно утих, и постепенно навалилась послеполуденная дремота. Захотелось растянуться на отполированных весенними паводками брусьях и поспать часок-другой.

Моё взгляд привлёк к себе возница, который только что перебрался через реку и теперь неторопливо распрягал мохноногую лошадку. Внимание же приковывалось тем, что дядька был просто невероятных размеров. Про таких людей в моё время говорят: "Шкаф трёхстворчатый". Хотя, нет — в данном случае присутствовал не просто шкаф, а целый гардероб. С антресолью. На его фоне даже крестьянская кобылка выглядела как пони. Мужик, между тем, так же неспешно, привязал лошадь позади телеги. Потом обошёл вокруг, взялся за оглобли, и, хэкнув, стронул телегу с места, потащив её по направлению к горе, что вела от реки в город. Лошадь послушно пошла следом. У меня же челюсть отвисла — гора, в которую в моё время не каждый осиливал на велосипеде въехать — практически двести метров сорокапятиградусного подъёма. А тут не просто сам идёт, а ещё и телегу тащит. Не сказать что легко, с явным напряжением, но тем не менее. Да лошадь за такую помощь должна ему в ноги кланяться и лапти целовать! Эх! И вообще — какой-то неправильный я попаданец получаюсь. Другой бы уже давно прогрессорством занялся, наставляя аборигенов на путь быстрейшего экономического, научного или социального развития. А мне бы выжить в ближайший месяц — уже счастье. Я настолько увлёкся небывалым зрелищем и отвлечёнными мыслями, что чуть не пропустил фразу, брошенную Мишкой:

— Ну что, прогрессор, колись давай!

— Что-что?!! — я просто подавился воздухом на вдохе, закашлялся. Какой прогрессор? Он что мысли читает? А откуда слово знает, которое только через двести лет появится?

— Я говорю, — Мишка услужливо похлопал меня ладонью между лопаток. — Рассказал бы ты о себе, прохвессор.

— Да что рассказывать-то? — уфф, пронесло! Просто послышалось, навеянное соответственными мыслями. А я уж невесть что думать начал.

— А ты ведь не простой, Стёпка! Ох, какой непростой! — вот ведь! И кто после этого удобного момента ждал?

— С чего взял? — я попытался сохранить в голосе расслабленную ленивость, хотя сердце чуть не выпрыгивало из груди.

— Ну, вот скажи, — малец лёг на настил, подперев голову ладонью. — Откуда ты идёшь?

— Из Тихоновой Пустыни, — ничуть не соврал я.

— Ладно, — согласился он. — А где жил до этого?

— Да там и жил. — я припомнил содержание письма, вручённого воеводе, и решил держаться этой версии до конца.

— И науки разные там же постигал. Пока коровам хвосты крутил, не иначе. С настоятелем ты недавно ведь познакомился? Или у вас там хутор опальных академиков случился?

— А ты откуда знаешь? — перешёл я в контрнаступление. — Щербачёв поведал?

— И поведал. — не стал отпираться Мишка. — Подозрителен ты ему. Кабы не письмо настоятеля, сидеть тебе сейчас в сыскном, да рассказывать про своё житьё-бытьё.

Внутри прямо похолодело всё — этого только мне не хватало. Если уж жизнь человеческая здесь ни в грош ни ценится, то пытки у дознавателей наверняка вообще на поток поставлены. Для профилактики, так сказать: вначале железом прижгут, а потом только спрашивать начнут. Но сдаваться я всё равно не собирался:

— А ты сам-то хорош! Пешком он учиться шёл, такой простяга, к разбойникам угодил. И в то же время с воеводой знаком, да ещё настолько, что он своими подозрениями поделиться изволил. И отца твоего знает!

— А! — отмахнулся пацан. — Тут и тайны-то никакой нет. А уж теперь, когда от Юраса ушли, и подавно. Дело, в общем, такое...

Мишка коротко рассказал свою историю. Оказалось, что он сын Афанасия Абрамовича Гончарова. Поздний сын... очень поздний. Оттого и любимый по-особому. Но — незаконнорождённый. А если учесть, что Гончаров сам незаконнорождённый сын Петра Первого, то понятно и его отношение к отпрыску. (Это что же — я сейчас тут, на причале, с чумазым принцем беседую? Офигеть!) Однако мой вопрос на эту тему не вызвал у него энтузиазма — Какой там, к лешему, принц? Таких принцев по России возами собирать, да продавать по пятачку за горсть, и то — в базарный день. Правда, таким дедом далеко не каждый похвастать может — в голосе пацана всё же промелькнула гордость. Так вот — рос он, рос, гоняя с крестьянскими детьми по округе — благо отец ещё в пятилетнем возрасте самолично выписал ему вольную, но чем старше становился, тем больше замечал ревность и неприязнь законных родичей Гончарова-старшего. И вот тогда решил малец, от греха податься в Калугу, а если и повезёт, то и в Москву. Отец вначале воспротивился — как так в Москву? — но деваться-то некуда. Старик и сам понимал, что житья Мишке в усадьбе не будет, даже если он признает сына. Посему, пацан был отправлен с обозом в город, но, решив, что караван двигается слишком медленно, на последнем перегоне оторвался от остальных. Так и оказался у банды Юраса. Переживал только за отца — что он там подумает об исчезновении отпрыска. Хотя — время такое — связь редка и ненадёжна. Возможно, что отец ещё даже волноваться не начал.

— Ну вот, — закончил Мишка, — теперь твоя очередь.

А ведь ловко он меня! Теперь не отвертишься. И чего я раньше не выдумал себе правдоподобную историю? Сейчас бы шпарил, как по нотам. Вот интересно, всё ли он мне рассказал? Вообще-то повода сомневаться в его словах не было, но, временами он как будто подбирал слова, стараясь о чём-то умолчать.

— Моя? — я тянул время, собираясь с мыслями.

— Ну, да. Рассказывай!

— Ладно, уговорил.

А! Пусть будет, что будет! В конце концов, он единственный мой приятель здесь. И нам ещё очень долго путешествовать вместе. Надо же кому-то довериться, а то крыша уедет отдельно от меня. И явно, не в сторону дома. Я оглянулся по сторонам — не наблюдает ли кто? Нет. Кругом было вообще безлюдно. Только вдалеке, ниже по берегу, пять пацанов лет семи, зайдя по колено в воду, шарили руками под берегом. Рыбу ловят, или раков таскают. Я вытащил из мешка свою спортивную форму.

— Как думаешь, что это такое?

— Одёжка какая-то странная, — озвучил очевидный факт Мишка. — Особенно туфли. Или это не туфли? А что тогда?

— Всё верно. Одежда и кроссовки. Совсем не туфли, но тоже обувь. Видел когда-нибудь что-то подобное?

— Не-а, — в голосе пацана ни восторга перед необычной вещью, ни энтузиазма не наблюдалось. — Да мало ли чего сейчас не делают? Небось, из неметчины привезённое?

— Какая разница?! Не отвлекайся, — я протянул вещи. — На, потрогай.

Мишка осторожно пощупал ткань, более основательно изучил кроссовки, заинтересовавшись материалом подошвы и, особенно, рисунком на ней.

— Не... немцы такое не делают. Ни пруссаки, ни австрияки. Англия?

— Россия и Америка. Только не сейчас. Через два с половиной века. Вот ещё... — я протянул свой стартовый номер с цветным принтом на нём.

— Ух ты! — Мишкины глаза загорелись при виде Каменного Моста, нанесённого на хлопковый лоскут. Казалось, что он пропустил мимо ушей мои слова о двухстах пятидесяти годах. — Сам рисовал?

— Машина. Рукой такое мало кто нарисует.

— Машина? — переспросил малец явно незнакомое слово.

— Да. Знаешь, как газеты печатают? Вот, это вроде того, только намного сложнее.

— Ага, только не машина, а машина, — кивнул он, сделав ударение на первом слоге.

И тут до него дошло. Его глаза округлились, и он испуганно уставился на меня. Повисло молчание. Мишка перевёл взгляд на ткань, которую машинально перебирал пальцами, после чего испуганно отбросил её в мою сторону. Вскочил на ноги и рванул вверх по горке.

— Мишка, стой! Мишка!!! — я бросился следом.

Мальчишка взял хороший старт, но, куда ему против меня? И всё равно, я догнал его только на середине горки.

— Мишка! — я схватил его за одежду, которая подозрительно затрещала. Пришлось тут же ослабить хватку, и непрочная ткань выскользнула из пальцев. Но пацан больше не делал попыток скрыться. Я взял его за плечи и повернул к себе лицом. Малого просто трясло.

— Мишка! — в который раз повторил я. — Ты чего? У разбойников не боялся, а меня испугался? Да я вообще, может, соврал. Придумал сказку, а ты и поверил.

Не очень правильное начало. Малец сжался, как будто ожидая удара. Нет, так не пойдёт! Надо срочно вернуть доверие приятеля, иначе я точно здесь пропаду.

— Нет, Миш, не соврал. Я и на самом деле попал сюда из будущего. Две тысячи пятнадцатый год. Я настоятелю не врал, тебе не буду, и Ломоносову не совру, если только доберусь до него. И иду-то к Михайло Василичу, чтобы он посоветовал, как дальше быть. А может и помог домой вернуться. Я ведь не просто так в яму какую провалился, или головой стукнулся, а потом очнулся, и — здесь. Это из-за формулы, которую сам же и вывел. Потом расскажу... ты только поверь мне, и не бойся. Я без твоей помощи не то, что до Питера, до Москвы не доберусь — так всё изменилось. Правда. Ну, представь себе, ты вдруг просыпаешься, а вокруг — времена твоего деда, или даже раньше... кто там до него был? И никого не знаешь, и что делать, не представляешь...

— Ты точно головой стукнулся! — Мишка явно оттаял. — Я ж так не бегал никогда. Чуть тебя не сдал с перепугу.

— Так не сдал же?

— Если б ты меня не догнал, точно бы донёс, — честно ответил он. — Надо же! Это сколько получается? Двести пятьдесят два годка! — Мишка присвистнул. — И как там у вас?

— Расскажу. Всё расскажу, — обнадёжил я малого. — Дорога у нас долгая, времени хватит. Слишком многое изменилось за это время... Ты лучше скажи — чего мы от Щербачёва удрали? Ночевать-то где будем?