Боярин. Князь Рязанский

— Прям так и денежную? — Хитро ухмыльнулся дед.

— Точно. И денежную, и на долго. Века на три хватит.

— Ну? — Изумился он. Не уж то, и нас услышал Боже Правый.

— Услышал. Буду здесь ставить завод по обжигу камня строительного из глины.

— Кирпича, штоль?

— Не только, — удивился я грамотности дедка. — Кровельного камня, труб печных, и много ещё чего. А ты, что про кирпич знаешь?

— Да много чего. Тут глины как раз для кирпича и черепицы пригодные. Я когда малой был, батянька мой со товарищи ставили такую печь. И даже товар возили на Москву. Но не нать он никому. Орда запрет наложила. Да и муторно из него дом ставить. Это ж, и известь, и перекрытия к нему. Зачем, если лес вон он. Положил бревно, вот тебе и пол хаты. Не продавался кирпич. Вон, батька крышу черепицей выложил, — сказал он и показал наверх.

Посмотрев в ту сторону, я улыбнулся, и мысленно себе зааплодировал. Так я по косвенным признакам в исторических справках нашёл оптимальное место для кирпичного завода. Я пошёл на блеф.

— Знаю я, отче, эту сказку. Потому и пришёл к тебе. Великий Князь Московский Василий Васильевич поручил мне наладить обжиг кирпича на Руси — Матушке. И зело благодарен тебе будет, ежели ты пособишь мне в том деле. А уж я... Точно деньгой не обижу. От той печи осталось что?

— Осталось, кое что, но мы мигом всё поставим взад. И кирпич есть, и глины копаной и тертой там на много лет.

— Согласен управлять хозяйством моим? Я усадьбу ставить буду здесь.

— Спрашиваешь!

— Тогда завтра поедешь в Москву. В кремле найдёшь приказчика мово, Феофана. Там мой двор у восточных ворот строится. Ежели в Кремле не будет, под Новгородским мостом его сыщешь. Ведуна спросишь.

— Так... Это... Знаю я его. Да и кто его не знает, Фофана то? Ещё батянька мой лечил у него стыдную болячку.

Я удивился. По виду Феофану годков семьдесят всего.

— А давно папаня твой преставился?

— Так лет сорок как.

— Понятно, — задумчиво протянул я.

Есть о чём попытать "ведуна" ... Ох есть ... Плачет по нему костёр инквизиции.

* * *

До Переяславля — Рязанского, который сейчас назывался Рязанью, добрались без приключений за пятеро суток. Ехали быстро. Дорога была хоть и похуже, чем из Москвы на Тверь, но по нынешним меркам — бриллиант. Правда, ближе к Оке дорога становилась жиже.

Лето заканчивалось. Убирали хлеба. Рязань завиднелась издалека. На правом высоком берегу Оки стояла деревянная городская стена с белеными въездными воротами. Подъехав ближе, я увидел толпу встречающих.

По простоте душевной я не придал значения, что для столицы княжества приезд нового Великого Князя, — это событие историческое. Об этом напишут в учебниках и летописях. И я вдруг представил абзац из учебника истории за пятый класс, где будет написано: "Лета

* * *

, такого-то дня, в столицу Рязанского Княжества со стороны деревни Шмаровки вошел молодой человек в жёлтых штиблетах. Носков под штиблетами не было".

Эта картинка так чётко встала перед глазами, что я, резко натянув поводья, чуть не перелетел через голову лошади.

— Гриня! — Крикнул я. — Спешиваемся и приводим себя в порядок. Морды, руки умойте, но сначала пыль всю выбейте из одежды, и с сапог, а то, только грязь развезёте...

— Не впервой, — крикнул Гриня, который сейчас у меня был сотником личной княжеской дружины. Всех дружинников передал мне мой отец да и я нанял нужное количество до полноценной сотни.

Прибирались около получаса. На одежде и сапогах пыли было не меньше, чем с палец. Вот бы я такой нарисовался под радостные крики встречающих!

Тронулись не спеша, не поднимая пыли. Уже на подъезде к воротам я услышал звуки гуделок, сопелок и каких-то иных музыкальных инструментов. Проехав ворота, мы попали на площадь, где стояла толпа голосящего здравницы народа, впереди которой стояла знать с хлебом-солью. Из толпы вышел крупный мужик, в котором я узнал Рязанского Воеводу.

— Добро пожаловать в стольный град Переяславль-Рязанский, Князь Михаил Фёдорович.

— Спаси Бог, Федор Иванович, — поблагодарил я, перекрестившись на икону богородицы, возвышавшуюся над воротами, и обратился к народу.

— Спаси Бог и Вас, жители славного города Рязани. Благодарствую за приём и слова добрые. Беру на стол Удел Рязанский по договоренности с Великим Князем Иваном Фёдоровичем, и обязуюсь, не жалея живота своего, беречь Рязань и Русь от ворога лютого.

Я поклонился в пояс, принял хлеб соль, ущипнул его, положив кус в рот, и передал хлеб Гриньке.

— Пройди, Михаил Фёдорович, в палаты княжеские, — сказал первый воевода и показал рукой направление.

В толпе слышались пересуды баб: "Дявись, маладый який", "Лепай", "Сурьёзнай". Мужская часть населения молчала, и с суровыми лицами теребила бороды. Не по нраву я им пришёлся, надо полагать.

Шли не долго. Каменный княжий терем, окружённый деревянными постройками, стоял слева на взгорке.

— Вот я и дома, — сказал я себе, поднимаясь по широкой каменной лестнице, через коридор склонившейся в пояс челяди.

— Умываться! — Крикнул я, скидывая сапоги, и проходя в покои, ступая по чистому полу босыми, грязными ногами.

— Баня готова, Михаил Фёдорович, — услышал я голос сзади.

— Кто ты? Доложись, — сказал я обернувшись.

— Ключник я. Федот Кузьмич, — на меня смотрел мужик, лет пятидесяти, широколицый, с крепкими скулами, окладистой бородой и густыми бровями. Взгляд у него был колючий.

— Федот Кузьмич, не обессудь, не ко времени париться да размываться. Солнце ещё на горе. Мне бы лицо, ноги да пот смыть с дороги. Да одёжку переодеть. И пойду с городом знакомиться. Лошадку мою вторую не распрягайте. Сумки внесите.

— Уже. Всё сейчас будет. Настя! — Крикнул он громко. — Воду князю два раза и рушники для верха и низа!

Из левой двери выскочили девки с полотном, застелили пол и поставили две деревянных шайки с водой. Одну на пол, другую на скамью, туда же бадейку с жидким мылом. На скамью положили и рушники.

— Помыть? — Спросил Федот. — Девки расторопные.

— В другой раз, Федот.

Девки захихикали, стрельнув исподлобья хитрыми глазами.

Все вышли, а я разделся, и, не боясь намочить половицы, славно вымылся. Достав из кожаных дорожных сумок чистую одежду, я переоделся в почти белый шёлковый наряд. Только шапка и сапоги были у меня красными. Расчесав, заботливо положенным на скамью гребнем, свои песочные кудри, и расправив плечи, я вышел на крыльцо.

— Гриня, бери свой десяток, и со мной. Остальным — в баню, пока протоплена. Не забудь про караулы.

Взяв повод своей лошадки из рук Федота, и запрыгнув в седло, я выехал за ворота.

* * *

Воевода сидел по правую от меня руку на полатях в сильно прогретой бане, а боярин Пронский Иван Фёдорович по левую. Париться в одиночку я не стал. К чему искушать знать рязанскую.

Бани на Руси очень часто становились местом убийства неугодных. Что может быть проще подпёртой двери разогретой с лишком парилки. Прикрыл дверь и отдушины, — через пару часов выноси тело. Или прикопай там же. Деревянных полов не было. Прямо на земле лежали деревянные решётки. И никто не узнает...

В мыльне сидели ещё три боярина: Василий и Семён Вердеревы и Иван Измайлов. Все, кроме воеводы, были парнями, возрастом чуть за двадцать лет.

Предварительно осмотрев баню, я пришёл к выводу, что здесь и проведу ознакомительное совещание с первыми людьми Рязани.

Баня состояла из нескольких помещений. Предбанник, на первом этаже имел большой стол со скамьями возле него, и имел выход на второй этаж. Второй этаж простирался по всему подволоку первого этажа бани, и был заставлен лежаками.

В мыльне стояли шайки и бочки с водой, скамьи вдоль стен, на полках лежали: тёрки, скребки, мочала и мыло. В парилке, с очагом в центре и широкими полатями по трём сторонам, по обе стороны от двери стояли бочки с водой и ковшами, а на стенах висели разные распаренные веники, от которых шёл берёзовый, дубовый и еловый дух.

Над очагом в потолке было отверстие для вытяжки дыма, которое сейчас было прикрыто, и контролировалось моим сотником Гринькой. Вытяжка на втором этаже была закрыта в деревянную коробку трубы. Попариться бывший князь любил. Но почему не постелить деревянный пол? Загадка.

Почти вся сотня моих бойцов, за исключением стражников, была задействована в обеспечени "нашей" безопасности. Княжеская усадьба была огромной, и сотни бойцов едва хватило, чтобы перекрыть территорию. Людишки в усадьбе мне были неизвестные, ситуация в Рязани тоже. Чем чёрт не шутит. Или меня захотят укокошить, или кого из бояр, чтобы на меня повесить жертву. Оно мне надо? Так начинать "столовать"?

— Что Касим? Махмуд Казанский? Не озоруют? — Спросил я воеводу.

— С нами пока. От Казани нам сейчас толку мало. Их ногаи донимают и османы совращают. Левобережье Большого Итиля совсем извели. Нам Казань сейчас не помощница. А вот Касим... Как перебрался на Оку, так брату своему Казанскому — Махмуду помогать перестал.

— Понятно. Расскажи, Фёдор Иванович, чем живёт сейчас Рязань? Как и чем ворога встречать собирается? Ведь придет же ворог.

— Придёт, Михаил Фёдорович, — вздохнул воевода. — Засечную черту строим. От Оби уже почитай сто вёрст проложили. Годим пока. Туляки к нам тянут.

— Тулякам в оба конца тянуть, а вам в один. Чем приписные работные занимаются?

— Стену городскую чинят. Руду болотную жгут. Московский заказ. Зима скоро, новую скоро наберут, а эта ещё лежит.

— Дело нужное, но чем дольше она лежит, тем лутче для неё. Стену чините, засеку ставьте далее, туляков не ждите, а железо жечь бросьте.

— Великий Князь просил железа боле слать.

Я посмотрел на него. Помолчал.

— Великий Князь Василий Васильевич теперь меня просит, и спрашивает с меня. Потому, перечить мне не надо, — тихо сказал я. — Если есть резон, говорите, обсудим. С кондачка, я тут менять ничего не буду, но новое ждите обязательно. Я под Москвой завод кирпичный ставлю. И здесь обязательно поставим.

Воевода молча качнул головой. Боярин сказал:

— Людишек мало.

— По последней сказке семь тыщ?

— Сёдни и того мене.

— А дружины ваши большие?

— Да куды там, воев по пятьдесят у кажного боярина. Не боле.

— Упарился я уже, — сказал я. — К столу пора.

— Мы посидим малеха... Да, Федор Иваныч? — Спросил боярин воеводу.

— Сидите. Пойду ополоснусь, — сказал я и, вышел из парилки.

В мыльне никого не было. Быстро обмывшись, я накинул халат, и вышел в предбанник. За столом сидели бояре, и пили квас.

— С лёгким паром, Михал Фёдорович. Как баенка ?

— Баенка? Хороша баенка. И пар лёгкий, спаси Бог.

— Рубцы у тебя по телу... Вроде молод ещё, чтобы столько получить... Не бережёшь себя? — Спросил хитро Семён Вердерев.

— Берегусь... Не без этого. Но, как без ран в бою? Ежели токма в шатре прозебаться... Ты тоже не обделён рубцами, Семён, а скокма тебе годков, двадцать три?

— Так, — сказал он. — А тебе, Князь?

— Шестнадцать завтра будет.

— Я и говорю... Силёнок ещё не набрал. Поберечься надо. Не встревать в сечи. А то ненароком... Как бы не сложил головушку.

Я посмотрел на него и сказал:

— Кому положено сгореть, тот не утонет. А на счёт возраста и силёнок ... В кулачном бою померимся.

Из мыльни вышли, напарившиеся и, видимо, наговорившиеся, воевода и боярин Пронский, и сели за стол.

— Разговор будет тайный, потому разливальщиков не будет. Сами управимся. Семён, не в обиду стольником побыть?

— За честь приму, Михал Фёдорович, — сказал он, и спросил с намёком, — Только сёдня?

— Как наливать будешь...

— Понял, — сказал он, и наполнил серебряные кубки искристым и пузырчатым мёдом

— Здравы будем, — сказал я.

— Будем, — в один голос ответили они, и дружно выпили.

Семён сразу подлил каждому.

— Вот так дружно и дела бы делать, — сказал я, и помолчал. — Великий Князь зовёт Орду воевать.

— Какую Орду? — Спросил воевода. — Их сейчас много.

— Астраханскую. Хана Кичи Мухаммеда. Не одним, конечно, воевать. Вместе с Касимом и Махмудом.

— Не пойдут они. Махмуда сейчас ногайцы заедают, как гнус, а Касим без старшого брата не пойдёт.

— А мы их постараемся уговорить. Мне встреча нужна с Касимом . Он в Рязань часто ходит?

— Как в Звенигород засобирается за податью, так и заходит в Рязань. Он дань сам собирает. Не доверяет никому. Тут его подворье стоит. С последним поездом зерна поедет.

— Понятно, значит тут ещё, в Касимове?

— Тут, куда ему деться. Со своими соколами зайцев да лис гоняет в степи. Любит он это дело. Предыдущий князь рязанский, Иван Фёдорович тоже любил с Касимом соколов пускать.

— И я люблю. Отправьте к нему гонца с приглашением на охоту. Завтра же.

— Сделаем, Михал Федорович.

— К слову... Мы своё зерно тут оставляем. Я с Москвой из своей мошны рассчитался.

* * *

Спалось мне после баньки и мёда пенного очень хорошо. С зорькой встав, я сделал ежеутренний комплекс упражнений для тела и духа, спустился в мыльню и помылся. Утро было прохладным. Близилась осень. А в бане было тепло.

Толстые брёвна и маленькие окошки со ставнями, закрывавшимися изнутри, не давали ей остывать. Да и очагу, обходившая двор стража, не дала загаснуть. На втором этаже спала караульная смена. Я распорядился устроить пока так, пока не построят баню при казарме. Дверь из парилки в мыльню была открыта, и помылся я в тепле.

— Нужен душ... — Подумал я, поливая себя из тяжёлого деревянного ковша.

В предбанник, где я одевался, зашёл ключник.

— Здрав будь, Михал Фёдорович. Какие будут указания? — Спросил он, с опаской поглядывая на меня.

— Спаси Бог, Федот Кузьмич. Ты писать, читать умеешь?

— Грамоте обучен, и нашей, и греческой.

— Тогда так... Заведём пластины деревянные с воском для письма, на которых я тебе буду писать то, что надо сделать. На стене ларь небольшой повесь. Там лежать будет. А ты на ней будешь помечать, что сделал. И трость не забудь приладить к доске. На верьве . Чем писать. Кузнец есть на дворе?

— Нет, Михал Фёдорович. Все в ямщицкой слободе. По указанию, князя... — он глянул на меня.

— Это правильно. Что просить хотел... Меня по батюшке величай токмо прилюдно. А так, зови — князь. Скажи всем. Неча воздух толочь. И поклоны, — токмо прилюдно. И то, не в пояс. И ещё всем скажи... Никого из людишек сгонять с работных мест не думаю. Коли хорошо дело будет правится, не трону, а коли нет — на конюшне поучатся. С тебя спрос будет особый. Провинишься, — не обессудь. Особо, ежели в казнокрадстве, либо в чем ещё похожем пойман будешь. Как поймаю, сразу на кол. А уж потом...

Подённый отчет о расходах будешь на такой же восковой пластине чертить, и Николке Фомину передавать. Моему порученцу. Челядь вся должна быть тверёзая. За воротами пусть хоть зальются. С запахом в урочный срок учую — запорю. И тебя, и виноватого. И чтобы праздно ходющих видно не было. Всем, кроме тебя, передвигаться по двору бегом. Ежели порожние. Всё понятно?