Тринадцатая звезда (Возвращение Звёздного Волка)

А я почему-то вспомнил вдруг неземных чудовищ из парка и спросил, есть ли в санатории подобные монстры.

— Нет-нет, — заверил визави. — Этого добра там не высаживали. Однако примите дружеский совет: будьте поаккуратнее в терминологии и выражениях. Осторожнее с "монстрами". Настоящие монстры — и в тезисе сем я вовсе не оригинален — обретаются, увы, и среди нас... и в нас. Так-то.

А в санатории всё исключительно автохтонно, по-земному, но именно в том главная фишка и прелесть этого заведения. И еще. Там вы столкнетесь, не исключено, с очень, очень необычными — да даже не необычными, а в обыденном бытии просто невообразимыми вещами... Не удивляйтесь ничему и не стремитесь докопаться до каких-нибудь причин, следствий и возможных последствий этих самых вещей. Элементарно не включайте на время отдыха мозги, и всё будет в ажуре. Ладненько?

— А думаете, возможно не включать, хотя бы и на время, мозги, если они у тебя есть? — ошарашенно, но и чуточку горделиво пробормотал я.

— Думаю, что возможно. Согласен — трудно, но возможно. И поверьте, — крепко пожимая мне руку, ласково гугукнул в завершение аудиенции главврач, — жизнь на Земле не менее прекрасна, поразительна и феерична, нежели в Космосе, и именно в этом обслуживающий персонал, творческий коллектив, да и вообще весь антураж санатория постараются вас убедить.

Когда же я поднялся из-за стола, он вдруг снова озорно подмигнул:

— А гарно девки анадысь вычивуркивали!

— Что?! — растерялся я.

— Ды няньки твои пели! — хохотнул главврач. — Я последнюю запись с камеры туды-сюды разов пять гонял. Голосистые, мать их в душу, надо обеих в хор заманить. И часто у вас там имешки проходят?

— Какие имешки? — опять не понял я.

— Ох, да молодежные гулянья! Одно слово — имешки, разве ж не ясно? Этимологию не чувствуете?

— Ага, теперь ясно, — вздохнул я. — Теперь чувствую.

А главврач, уже абсолютно деловым тоном, проќрокотал:

— Ежели тама в приемной практиканточки сидят, пущай заходют. В порядке живой изгороди... тьфу, очереди!

Салют, кабальеро!..

Глаголь пятая

Узнав после ужина о скорой разлуке, мои верные нянечки повели себя абсолютно по-разному, хотя слезу и пустили обе. Но пустили каждая на свой манер. Нордически стойкая Гертруда лишь сдержанно пошмыгала носом да попромокала ватным тампоном уголки смоляных глазищ. Зато нежная Марионелла оторвалась по полной программе: не только залилась слезами, а еще и голосила навзрыд, словно меня отправляли не долечиваться (точнее — "реабилитироваться") в элитной здравнице, а на кладбищенскую Аллею Героев.

Мы с Герти бедняжку, естественно, успокаивали, я говорил, что никогда ее не забуду, буду писать, вспоминать, думать и прочее. Потом Гертруда утащила Марионеллу в нянькинскую и продолжила утешать там. Я немножко поподслушивал под дверью, однако, в принципе, ничего нового не услышал.

— О-о-о!.. — Это Марионелла.

— Да хватит! — здравомысляще бубнила Гертруда. — У нас что, мало добра такого поперебывало?

— Такого мало! Мало! — хныкала Мэри. — Этот особенный!

(Я мысленно поблагодарил несчастную девочку за незаслуженно высокую оценку моего скромного труда.)

— Да что в нем особенного! — злилась жестокосердая Гертруда. — А ну не реви! Этого Кувыркунчика выпишут, других дадут, небось еще лучше будут.

В ответ же опять:

— А-а-а!.. О-о-о!.. Лучше не бывает!..

— Да бывает, дура, бывает!..

Я на цыпочках вернулся в палату, улегся на кровать и, уставившись в потолок, задумался обо всяких там превратностях любви. Но думал недолго: еще до болезни понатерпелся с этими любовями такого, перенес столько превратностей, что муторно вспоминать. Одни Невесты и Жёны в "Зазеркальях" (ежели помните) чего стоили! Нет-нет, конечно же, Марионелла очень хорошая, очень милая и женственная женщина, но... Но что с того? На свете полным-полно хороших, милых и женственных женщин, из чего, однако, вовсе не следует, что с каждой такой встречной-поперечной женственной надо бросаться крепко связывать собственную, в общем-то, вполне еще молодую и не насытившуюся сладким холостяцким бытием судьбу.

Нет, вот как вы, друзья, это себе представляете? Я, значит, ляпаю жирнющий крест на своей перспективной служебной карьере, отказываюсь реабилитироваться в санатории, становясь скрытым хроником, женюсь на бедненькой Марионелле, устраиваюсь в этой же больнице каким-нибудь сторожем или дворником, потом мы с Марионеллой рожаем кучу сопливых детишек и... Всё?.. Всё?! Жизнь-то, может, и будет еще продолжаться, но судьба-то уж точно закончится!..

Под такие вот, каюсь, чуть подловатые мыслишки я уснул и спал мертвым сном спокойного и невинного младенца. Назавтра же целый день напряженно гулял, мусоля в голове самые разные варианты вероятного и даже невероятного развития дальнейших событий, а после ужина меня снова вызвал в свои чертоги главврач.

Вызвал и сказал:

— Ну, мон ами, мой приятель в отпуске, но я договорился: через два дня его верные подчиненные ждут вас в "Блэквуде".

— Где-где? — не понял я.

— В "Блэквуде", — повторил главврач-полиглот. — Так официально называется эта замечательнейшая во всех отношениях здравница. Согласен, бренд попахивает анахронизмом, в переводе с одного из вымерших языков — просто "Чёрный лес" или "Чернолесье", понятно?

— Понятно, — кивнул я. — И где же этот замечательный во всех отношениях "Лес" находится?

Визави загадочно улыбнулся:

— А находится он, драгоценный вы наш, в самых-самых что ни на есть глухих дебрях Южной Африки...

— Что-о-о?! — Удивление мое было не только искренним, но и неприятным. — Африка?!

— А чем вам не нравится Африка? — удивился теперь главврач. — Прекрасный, ровный, умеренный климат. Предпочли бы Антарктиду? Но там опять начинают формироваться ледники и на пляжи нагрянули полярные пираньи и пингвины.

— Предпочел бы Европу, — буркнул я, в ответ на что собеседник театрально всплеснул ручищами:

— Ф-фу-у! Эту помойку?! Господь-Абсолют! Ирляндия!.. Голляндия!.. Финландия!.. Великобриталия!.. Бр-р-р!.. — исказила его розовощекое лицо брезгливая гримаса отвращения. — Выморочные природно-климатические зоны?! Кошмар! Ужас!

— Да ладно! — опешил я. — Отец с матерью вон живут-поживают на Большой Восточной равнине и особо не жалуются.

— Не знаю-не знаю, — пожал плечами главврач. — Пожилые люди консервативны.

— Да какие они пожилые?! — обиделся я. (Напомню, уважаемые читатели, что мне во время описываемых событий было не более шестидесяти лет, ну а родителям, соответственно, — всего лишь чуть за сто.)

— Не пожилые, так не пожилые, — не стал спорить главврач. — Однако же голову даю на трепанацию — санатория-профилактория ранга "Блэквуда" не сыщешь не только в замшелой Европе, но даже во всей Австралязии. Двенадцать звезд из покамест двенадцати возможных! Это, батенька, вам не клык моржовый!

— Хорошо-хорошо, — покорно согласился я. — Не клык, так не клык. Убедили. Вы специалист, вам виднее. А можно перед этим "Блэквудом" навестить родителей?

— Ну разумеется! Да не нервничайте, ей-богу. Я повелю нянькам сделать вам на ночь последний успокоительный укол, чтоб выспались как следует перед дорогой, а утречком собирайте пожитки, прощайтесь с личным персоналом — и летите на пару деньков к родственникам. Ваша карта больного уже в санатории, но держите на всякий случай дубликат направления. А вот этот пропуск сдадите завтра дежурному пулеметчику на КПП. В общем, дорогой, как говорится, с вещами на выход... — Помолчал — и вдруг совсем иным тоном: — Только шибко порато яро не езди...

— В смысле? — не понял я.

— В смысле — дружеский совет на будущее: вы юноша горячий, апломбовый — щепетливее на поворотах, молодой человек, щепетливее. — И добро-добро улыбнулся.

Мы оба встали из-за стола, и главный врач больницы крепко, как родного, заключил меня в свои железные объятья. Потом отпустил, а когда я уже был у двери, разулыбался еще добрее и помахал на прощанье лопатообразной ладошкой:

— Оревуарище, дорогой! Счастливого полета! А наша с вами акта, надеюсь, эст фабула... ох, великодушно извините, — пьеса сыграна. Пульхра эст, шевалье!..

Я же, предваряя, многоуважаемый читатель, изложение последующих, просто удивительных, невероятных соќбытий, хочу заранее попытаться ответить на наверняка еще не раз и не два всплывущий в твоем пытливом мозгу вопрос. Зачем? Зачем и почему я, точно рухнув с головой в столь сомнительный омут, безропотно и послушно согласился на эту "реабилитацию"?

Отвечаю. Во-первых: ужасно жаждя вылечиться, решился принять предложенные вроде порядочными людьми правила игры. Второе: наверное, сказался всё же на таком решении определенный тогдашний умственный недуг. Плюс наивная вера в силу и профессиональные чудеса современной космопсихиатрии. А главное... Главное — я невообразимо страстно и невыносимо самозабвенно желал снова вернуться в строй и снова начать летать.

Вот. Вот, пожалуй, таким будет вкратце мой ответ на ваш покамест не заданный, однако вполне вероятный читательский вопрос. Ну а прочие ответы...

Ну а прочие ответы и вопросы, друзья, — далее.

ТАБУЛА II

Глаголь первая

Продрыхнув без задних ног всю ночь, утром я собрал вещи, окончательно распростился с моими прекрасными нянями (особенно душещипательно, поќнятно, Марионеллой), переоделся в собственную одежду, сдав противной кастелянше полосатую робу и шлёпанцы, и снялся с продуктового довольствия, в связи с чем кормить вашего сказителя завтраком в столовой уже отказались.

Немного озадачила Марионелла: с заплаканным, но в то же время таинственным видом шепнула "на посошок", что в обозримом будущем меня поджидает маленький сюрприз. Невольно вздрогнул, однако развивать скользкую тему не стал и под град воздушных поцелуев пробкой вылетел из теперь уже бывшего своего лечебного корпуса. Гм, "сюрприз"... Неужто беременная?! Ну вот только этого для полного выздоровления еще не хватало!

Бредя по Аллее Радости для выписантов к КПП, с легкой грустинкой думал о том, что так и не попрощался с Мартином, который пару дней назад куда-то исчез, точно сквозь землю провалился. Нет, конечно, надоедливый иногда мальчонка был, порой нагловатый, даже борзый, однако же прикипел я отчего-то к нему душой, привык. Ведь какой-никакой, да всё ж мужичок. А без него я с этими няньками совсем бы обабился. Эх-х-х, ладно, знать, не судьба. Лишь бы ничего плохого не приключилось... Хотя может, у них, у мартинов-охотников, грянул брачный период, так сказать, гон? И присмотрел мой голубокрылый корешок где-нибудь в бузинных кущах себе некую прекрасноклювую Марту-охотницу? Ой, да пускай, пускай, лишь бы был счастлив...

Дойдя в таких сентиментальных мыслях до высоченных стальных ворот с красивым гербом больницы, прикрепленным к художественным узорам из колючей проволоки, вручил на КПП одноразовый пропуск (точнее — выпуск) хмурому усатому пулеметчику, который неожиданно козырнул мне по-военному (отставной космодесантник?). Потом вызвал инќтерќконтиќненќтальное такси и со свежим попутным ветерком улетел на Большую Восточную равнину.

О двух днях, проведенных в отчем палаццо, и сказать-то особо нечего. Отец был в командировке где-то в Кордильерах; чем он там занимался, Мама понятия не имела, потому как Папа всю жизнь говорил ей, что он разработчик чего-то секретного, и, соответственно, всю жизнь мотался по "спецзаданиям".

Мама же долго и бурно радовалась выздоровлению сына (не стал признаваться, что еще не вполне здоров) и горячо заверяла, что не раз пыталась получить допуск на посещение меня в космоголической лечебнице, но это, оказывается, режимный объект (ха! — вспомнил я палочку-выручалочку, кандалы и чудо-стену) и к живым пациентам туда не пускают даже ближайших родственников.

Однако самая большая неожиданность случилась, когда разбирал в спальне походный вещмешок. Выќтряхнул его содержимое на кровать и обнаружил среди прочего барахла... объемистую деревянную розовую шкатулку с инкрустацией — пробитое стрелой сердечко на крышке — и всю в дырочках. Неужто это и есть тот самый "сюрприз" от Марионеллы, ласково скривился я, ее прощальный поклон? Скривился, поднял крышку, и...

И из этой шкатулки с пробитым сердечком... еле-еле, чуть живой, выполз... Мартин... Выполз, с трудом встал на тощие подергивающиеся, как червячки, лапки, уставился на меня отсутствующим мутным взором, наконец вроде бы узнал — и... навалил, гадёныш, прямо на шелковое покрывало. Наверное, от радости. Ну, слава богу, хоть не беременная!

К вечеру Мартин оклемался, начал есть, пить и помаленьку летать. Да смышленый пацан: никаких конфузных казусов больше себе не позволял, в туалет выпархивал в форточку, а на ночлег устроился на ветке корявого тысячелетнего самшита за окном. Мама просто диву давалась: "Надо же! Как собачонка, от тебя ни на шаг. И такой умный, прямо кажется — вот-вот заговорит!"

Весь следующий день мы с этим умником провели на природе. Я захватил свой отроческий мольберт и устроил на берегу заросшего бурьяном болота пленэр. Домой вернулся с пейзажем болота, который, начертав на обороте автограф с датой, оставил на память родителям. Тряхнул, так сказать, стариной (или детством, что ли).

Ну а наутро, предупредив Маму, что "Блэквуд" тоже контора режимная и лучше туда не соваться, снова собрал манатки, вызвал такси, и мы с Мартином в просторной и достаточно комфортной клетке рванули в Южную Африку.

— Дарагой, дарогу пакажещь? — озорно щерясь полным иссиня-белоснежным комплектом пластиковых зубов, обернулся ко мне на взлете смуглый востроглазый шофер. Но не успел я толком ни удивиться, ни испугаться, ни возмутиться, как он зычно расхохотался: — Щютка, дарагой, щютка! Мне эту трассу пройти как пять пальцев обчесать. Десять лет дураков в дурку вожу!..

Я только поморщился и, крепко прижав к груди клетку с Мартином, глубоко вздохнул.

Ладно уж, реабилитироваться, так реабилитироваться, чёрт подери!..

Глаголь вторая

К изрядному моему изумлению и разочарованию, до самого профилактория такси, оказывается, не летали. Мы приземлились километрах в пяти от "Блэквуда" на специально оборудованной стоянке, и на вопрос, почему так-то, шофер пояснил:

— А спецзона ж. Подлетишь к санаторию — сразу собьют. Там у них на равелине РЛС установлена и дивизион малых зенитных ракет по периметру стены и донжонам разбросан. Да к стене этой на легких крафтах и не подскочишь, тут крейсер нужен, хотя... — Он почесал макушку. — Хотя, пожалуй, крейсер завалят еще над Калахари. Это только, говорят, ежели самые-самые "випы" на своих фраеропланах (да флаэропланах, флаэропланах, брат, мы, таксисты, так шутим!), и то по предварительной заявке, — их пропустят... ой!.. — И осекся, похоже, смекнув, что болтанул лишнего.

— Но я-то дальше как? — Растерянно огляделся по сторонам. А вообще-то места симпатичные: голубое небо, море зелени, деревья, кусты, за взлетной площадкой трава по колено.

Таксист махнул рукой мне за спину:

— Смотрите туда. Табличку видите? Начало пешего маршрута. Встали на дорожку — и вперед! — Сунул оплату в карман: — Благодарствуйте, успешного выздоровления! — И улетел.