Подонки-2

Он падал так, чтобы продукты высыпались из тары. Одну бутылку разбил. Потом долго и тщательно пылесосил линолеум.

В конце-концов Женька решил, что достаточно подготовился и пригласил к разговору Яну, которая смотрела на его тренировку с некоторым испугом.

Объяснил ей задачу: — Подвезти его на Либкнехта; постоять на парковке до нужного момента; как только Женька скроется за углом, выждать десять минут и выехать на Партизанскую; подобрать там мужа и, через Спартаковскую, уехать домой... Всё. Больше ничего объяснять не стал.

Тем же вечером, дождались, когда дочка уснёт и выдвинулись. Только телефоны заглушили и оставили дома.

Женька напялил своё старое теплое, длинное пальто и вязаную шапочку балаклаву.

На место добрались к одиннадцати. Настроились на несколько дней ожидания, но всё получилось в первый же вечер.

Как только беззаботная компания вышла на крыльцо покурить, Женя выбрался из машины и тихо закрыл дверцу. Кивнул ободряюще Яне и, слегка присев, похромал по тротуару.

Проходя мимо крыльца, Гусаков неожиданно споткнулся и грохнулся на брусчатку. Из пакета вылетело всё содержимое.

Он, кряхтя, поднялся и начал собирать разлетевшиеся продукты. Парни бросились ему помогать. Свалили всё в пакет, отряхнули страдальца. Женька шепеляво шептал:

— Спасибо, деточки. Спасибо.

Ухватив пакет поудобней, он почесал, всё так же прихрамывая, дальше. Мужички вернулись на крыльцо.

Когда Женька завернул за угол, Серёжа Решетников презрительно сказал:

— Старый придурок... Ну, что, орлы, пошли коньячком побалуемся, — и продемонстрировал друзьям коробку "Квинта".

Команда радостно заржала и втянулась в помещение.

* * *

В пятницу, с утра, Гусаков сел за компьютер и накатал исковое о расторжении брака. Собрал все сопутствующие документы и уехал под напряженным взглядом жены. Сделал нотариально заверенные копии, оплатил пошлину в "сбере" и увёз всё к мировому судье на Затонскую.

А потом пришла из школы Мария и безапелляционно заявила:

— Так. Папа, мы сейчас едем на каток, на Королёва.

— Дочь, да я же только из гипса.

— Там будут все "наши". А я буду смотреть на тебя, и такая: — Мой папка только из гипса вылез, а катается как чемпион... Классно?

— Классно, классно. Поехали.

А в субботу с самого утра примчалась тёща. Наводила в квартире порядок, так, как она себе его представляет. Готовила обед. Демонстрировала свою хозяйственность и нужность.

Пообедали, подождали, когда Мария уйдёт к себе, и Татьяна Алексеевна начала:

— Женя, Яна сказала, что ты подал на развод...

— Она правильно сказала.

— А в чём дело? Что случилось?

Гусаков посмотрел на Янку осуждающе — мать-то зачем в это втягивать.

А тёща не унималась:

— Ну ладно, она в чём-то ошиблась, сделала что-то не так, но это же не повод... А ребёнок? Вы о ребёнке подумали?

Татьяна расходилась, не остановишь:

— Женя, даже если она провинилась, ты должен её простить. Она просто не подумала... Ну... Она же не изменила тебе!

Женька с горечью отвернулся к окну, Янка опустила голову.

Татьяна посмотрела на одного, на другого, и удивлённо спросила:

— Что?... Изменила?

Опять никакого ответа.

Тёща ошарашено повернулась к дочери:

— Яна, ты с ума сошла? Нет. Подождите. Я не верю...

— Мама, — попросил Евгений, — не надо вам в это дело лезть. Мы сами разберёмся.

— Вы уже "разобрались", — вспыхнула Таня. — Семью разваливаете! Зачем?! Двенадцать лет! Двенадцать лет жили нормально... И что теперь?

— Теперь мы разведёмся. Так надо, мама. Это необходимо.

— Женечка, ну прости ты её.

— Я-то её прощу. Но она уже не может остановиться. Жить рядом с ней стало опасно. Рядом с ней опасно находиться ребенку.

Татьяна Алексеевна удивлённо посмотрела на Янку.

— Яна, что ты такое натворила?...

Женя вышел в спальню, принёс ноутбук.

Яна посмотрела на него взглядом полным тоски, но ничего не сказала.

Гусаков нашёл нужный эпизод, включил, повернул экраном к тёще.

После слов ребёнка: "Мама, пойдем домой! Пожалуйста! Пойдём!", остановил воспроизведение.

Таня прошептала:

— Боже... Маша... Она там... Она же тебя ненавидит...

— Понимаете, мама... — объяснял зять, — смысла нет сохранять этот брак. Он развалился. И она же, — он кивнул на Янку, — не успокоится. Я боюсь, что запас её подлостей не исчерпан... Всё было прекрасно. Дом полная чаша, счастье, взаимопонимание. И вдруг она как с цепи сорвалась. Не догуляла в молодости, что ли...

— Но... Она... Я... — не находила что сказать Таня.

А Женька продолжал жаловаться:

— Знаете, мама, хочется уюта, спокойствия, милых, тёплых отношений. Вместо этого — пьянки, позор, блядство, инфаркт, импотенция, судилище, избиение, слепота, перестрелка, ободранная рожа, расстроенный ребёнок, презирающий свою мать. Зачем мне всё это?... Хорошо, хоть как-то ухитрился живым остаться... И вот скажите мне мама: — а нужна ли мне такая жена? Мама! Нужна мне жена, которую я постоянно вытаскиваю из-под каких-то поганых, мерзких, пьяных мужиков?

Яна ответила с укоризной:

— Постоянно? Не надо! Это было всего два раза!

— Думаешь — это тебя оправдывает? Мне лично вот так хватило.

Таня ткнула пальцем в ноутбук:

— То есть... Это ещё не всё?...

Женя только безнадёжно махнул рукой. И повернулся к жене:

— Сначала ты, поверив каким-то уродам, не поговорив со мной, со своим любящим мужем, побежала трахаться... Потом я тебя попросил не ходить на этот грёбанный кооператив. Попросил! Ты ушла туда, назло мне... Потом я тебе уже приказал — сесть в машину. Приказал! Ты проигнорировала мой приказ... То есть, ты откровенно меня игнорируешь. Как я ещё могу дать тебе понять, что так со мной поступать нельзя? Как?

Яна подалась к нему:

— Женя не надо развода. Я все поняла.

— Хорошо. Расскажи,— что ты поняла?

— Что твои просьбы надо выполнять. Что приказы надо выполнять.

— Ладно.

Женька пододвинул ноут и включил секундомер.

— Упала на пол! Быстро!

— Женя... — заметалась Янка, — Ну, тут же мама... Нелепость какая... Зачем ты...

Гусаков устало вздохнул.

— Увы, ты ничего не поняла. Это был твой последний шанс... Ладно. Пошёл я спать.

— Женя! Постой! Я легла! Я уже на полу! Не уходи! Поговори со мной!

Евгений вернулся. Яна лежала на полу кухни, сложив руки на груди как покойник.

— Вставай, — разрешил он.

Яна поднялась с пола и села на место.

— Понимаешь, Яна... Там, на Менделеева, когда меня убивали, мне надо было две секунды, чтобы вытащить травмат. Всего две секунды! Ты их мне не дала. Ты их у меня отняла.

Он повернул компьютер к жене.

— Сейчас, от приказа до исполнения прошло тридцать шесть секунд. За это время меня могли убить восемнадцать раз. На самом деле — ты ничего не поняла. Поэтому — развод. Это единственный выход из ситуации.

И ушёл в спальню.

Он разделся и лёг под одеяло. Слушал, засыпая, как на кухне тёща выговаривала дочери:

— Яна! Ты что, не могла ему уступить? Тебе что, так трудно было лечь на пол? Я его сегодня помыла.

— Мам, не начинай. Мне и так плохо.

— Яна! — не унималась Таня, — Он! Твой! Муж!... И он!... Он!... Он нормальный! Тебе, дуре, достался нормальный мужик! Ты не разбрасывайся, давай! Ишь ты! Гордая какая! Иди, проси прощения!

— Он запретил.

— Что "запретил"?

— Просить прощения запретил.

— Дочь! — зашипела Татьяна, — Ты что, не знаешь, как просить у мужика прощения? Тут слова не нужны.

— Мама, он мне запретил.

— Он запретил тебе что?... Спать с ним?

— Да.

— И давно это у вас?

— С октября. С того момента...

Тут Женька уснул.

* * *

В воскресенье с утра, поговорив с женой, сели в машину и поехали по женщинам, которые свидетельствовали против Решетникова. Ко всем, кроме Ольги Соловец. Янка на неё обиделась. Да и Женя не горел желанием встречаться с этой особой.

Отдали всем ещё по пятьдесят тысяч, поговорили. Расстались полными и окончательными подругами.

Прокатались целый день. Янка была покорной и услужливой.

Да! Ещё одна новость. Женщины сообщили. У Решетникова сын умер. И вся его компания тоже. В пятницу утром нашли их на Яковлева, в машине. Точнее — трое в машине, двое рядом с ней. Вся машина облёванная. Отравились чем-то. Народ говорит — палёной водкой.

Виталий с горя пьёт.

Вечером позвонил Игорь. И сразу к делу:

— Привет, Гусаков. Мне тут Юрьева звонила, просила тебя подъехать к ней на фирму. У меня такое впечатление, что она тебя переманить от нас хочет. Надеюсь, ты не бросишь старых друзей.

— Хе, — поехидничал Женька, — всё зависит от сумм, Игорёк. Диктуй, куда ехать...

На вопросительный взгляд Янки, ответил:

— Юрьева зовёт на работу. Предлагает оклад двести кусков.

— Согласишься?

— Посмотрю на место, на условия и вообще...

На следующий день Гусаков поехал на улицу Заводскую в Еленину "ООО".

Ну, что сказать... Автопарк — ворота, проходная, боксы, котельная, склады. Небольшая двухэтажная конторка.

Охрана позвонила "куда надо" и пропустила машину на территорию.

В управлении поднялся на второй этаж. Пробегающая девочка, с кучей документов в руках, указала кабинет директора.

— Ты мог бы и позвонить, — укорила Юрьева, — просто, дать мне услышать твой голос.

Женька оправдывался:

— Я был сильно занят.

Елена недолго думала. Она быстренько сделала выводы:

— Ты был сильно занят? А Решетников сынишка умер? Очень интересно...

— Лена, ты делаешь неверные заключения...

— Ну, да... Ну, да.

Юрьева встала.

— Поехали ко мне. Разговор не простой.

Они вышли в приёмную, Елена Михайловна отдала несколько распоряжений секретарше, и Гусаков повёз её домой на Масленникова. Маршрут знакомый.

Конечно же, Женя понимал, зачем они приехали в Ленину роскошную квартиру. Но отказываться от чего бы то ни было, не хотел. Да уже и не мог. Он больше четырёх месяцев не прикасался к женщине. Поэтому, при виде обтянутых тугой юбкой ягодиц, поднимающейся перед ним по лестнице Елены, его начало потряхивать.

В коридоре Юрьева указала:

— Вон тапочки.

Повернулась к Евгению и попала в капкан его рук.

Они набросились друг на друга, как одержимые. Тискали друг-друга и яростно целовались, стукаясь зубами.

Женя провел рукой по внутренней стороне бедра женщины от колена до паха. Промежность была мокрой и липкой. Он сжал её легонько, и Лена забилась, заахала в припадке оргазма.

— Золотая моя, это сколько же у тебя мужика не было?

— Долго, — прохрипела в ответ Юрьева.

Глаза у неё помутнели, взгляд расфокусировался. Она тяжело дышала, прижимаясь к Женьке, обхватив его что было сил. Её потряхивало.

Это он уже видел. Было у него такое. Сейчас Елена просто потеряла голову от желания.

Такое сымитировать нельзя. Женщина впадает в такое состояние только с любимым, желанным человеком, которому она готова отдать всё, в том числе и всю себя. Это большая жертва и большое доверие.

А для мужика это большая честь и большая ответственность. Если, конечно, это мужик, а не быдло поганое.

Он поднял её на руки и понес в спальню. Посадил на кровать и начал целовать её лицо.

Она помогала ему снять брюки, торопясь и дрожа от нетерпения. Извлекла игрушку и завсхлипывала:

— Господи... Господи...

Терлась о его одеревеневший инструмент лицом, как кошка.

Женя аккуратно пытался повалить её на постель, но она засопротивлялась:

— Нет-нет. Тебе нельзя. Я сама. Я всё сама...

Повалила его на кровать, Окончательно освободила от брюк и трусов. Лихорадочно стащила с себя гетры с трусиками. Только с одной ноги. Сочла, что этого достаточно. Перешагнула через лежащего мужика и, со вздохом облегчения, плавно опустилась на мужское достоинство.

Ни тому, ни другому не понадобилось много времени, чтобы одновременно взорваться кульминацией наслаждения.

Лена свалилась с Гусакова и, тяжело дыша, лежала на животе в позе бегуна. Юбка скаталась валиком на поясе, блузка расстёгнута. Гетры и белые трикотажные штанишки болтались на одном бедре. Бюстгальтер задран по шею. Женька хорошенько потискал её груди.

Эта бесстыдная поза, с откровенно выставленными ягодицами и промежностью, взвинтили его вожделение. Он встал на колени и потянул Леночку за талию. Та покорно встала на четвереньки. Повернула голову к любовнику:

— Поцелуй.

Евгений наклонился и прососался к её губам. Через минуту жарких лобзаний Лена оторвалась от Гусакова и скомандовала:

— Давай!

Тот пристроился к попке, и замер. Он любовался, задом женщины, как произведением искусства. У Янки бедра были поуже, да и не любила она такой позы. А Ленины круглые булки хотелось тискать, гладить, ну хотя бы просто трогать.

Он и трогал. Везде. Не переставая колотиться о партнёршу.

Лена подмахивала невпопад.

Женькин галстук болтался и выглядел неуместно, елозя по круглым, кремовым от загара ягодицам роскошной женщины. Он снял эту тряпку и бросил не кресло к брюкам.

Наконец Елена застонала с мычанием, низко, почти басом. Забилась в конвульсиях. Кончила третий раз.

Извернулась, упав на спину, упёрла стеклянный взгляд в потолок.

Женя позвал:

— Леночка...

Та никак не прореагировала. Выпала из реальности.

Такое может быть только после долгого воздержания.

И, видимо, женщина и правда серьёзно влюбилась. Это обрушилось на неё как лавина. Вон как её бедную колбасит.

Она лежала, отдыхая, теперь уже на спине, бесстыже разбросав ноги, расхристанная, с перекошенной и задранной одеждой. И бездумная улыбка сияла на её лице.

Гусаков наклонился и опять начал целовать её глаза, губы... Лена встрепенулась:

— Женя... Женя... Я всё для тебя... Я всё тебе отдам. Ты мне нужен. Что ты со мной сделал? Я тебя во сне вижу, как ты меня любишь.

Женька, молча, ласкал её шею, груди...

Леночка приподнялась:

— Я сейчас. Я сейчас. Пойду, помоюсь. И тебя помою.

Посбрасывала с себя всё, раздела Евгения и потащила его в душевую.

Пока мылись, она постоянно смотрела на него. Глаз не отводила.

— Ты что, Леночка?

— Что?... Мне просто нравится смотреть на тебя.

— У тебя пожрать-то есть что?

— Сейчас, всё будет.

Они сидели голышом на кухне. Женя метал тефтели с вермишелью, а Лена попивала вино из широкого бокала. Дорогое, кстати, вино. Шато Сен-Мишель. И пила она это изысканное вино тоже изыскано. Вот вроде ничего особенного, просто женщина понемногу отхлёбывает спиртное, но как у неё это получалось... Словами не высказать. Это видеть надо.

Женька не выдержал, спросил:

— Лена, ты знаешь, что ты чудо расчудесное?

Та счастливо тихонько посмеивалась.

— Почему я тебя раньше не встретил? Лет двенадцать назад.

— Двенадцать лет назад у меня было двое детей, и я ходила с пузом, ждала третьего. А ещё у меня был разорённый автопарк строительной техники и куча работников — пьяных мужиков. Я крутилась, как белка в колесе. Разрывалась между работой и детьми.