Решала

День прошел неплохо. Я узнал, что цыгане опять насиловали Гермиону, но к концу действа все опало. Они заподозрили конечно ее, но весьма жесткий допрос, вот скоты, ничего не показал. Со столь стыдной проблемой к Поппи они, разумеется, не пошли. Но очень сокрушались шестому и седьмой о появившейся проблеме. Седьмая авторитетно пообещала: мама зарешает. Хм, надо и маму их навестить, но она, кажись, Беллу шваркнет. Поэтому никак пока. Блин, хочу себе бахнутую Беллу. Вот где — интересный экземпляр, но не сейчас, увы.

А вечером меня вызвали на дуэль. Чего? Я не стал страдать фигней и отвел парнишку 6 курсника с Рейвенкло в сторонку.

Блин страсти-мордасти. Дуры с факультета разсплетничали: как вчерась, я ушел под ручку с Мири и той не было полночи. А одна безнадежно влюбленная ревнивица, пылая праведным гневом и жаждой мести, прибегла к услугам какого-то не очень кондиционного кавалера-мстителя за поруганную честь. Пацан откровенно непопулярного типажа. Блин, мне аж понравилось все это. Какая экспрессия, напор, страсти. Лучше бы подошла да сказала: «Седрик, хочу, пойдем». Да разве б я отказал? А так: пацана жалко ломать, да и отвергнутая может херню спороть.

Джонатана отпустил с миром, сказав что это недоразумение и я ни сном ни духом, а еще раз увижу, ну ты понял? Он понял. Еще бы не понять, когда у тебя в рот вставлен любимый размерчик Грязного Гарри. А Джо был полукровка и понимал «шо эта за дудка такая». В смысле смит-н-вессон в.44 калибре. Пока что, это самый крупняк в данном мире.

Далее отправился к Милдред Роуч. Мил оказалась полноватой девушкой, а я и не ханжа, пока у девы нет складок, а талия не шире бедер — я готов, завсегда. Лицо, не сказать, что очень красивое, но весьма миленькое. Да блин, в этом возрасте они все миленькие. Вот попендра у нее — мое почтение. Если, конечно, там уже целлюлит, то я пасс. Грудь маловата. Эх скучаю по титяндрам конедавалки-По. Ростом не малышка. И это хорошо в ее случае. С такой-то жопенью, еще и короткие слононоги — это фиаско. Бледнокожая, эм… я бы сказал розовокожая. У рыжих — обычно такая. До нее дотронешься чуть сильнее, а там уже все красное, а потом и синяк. Но когда они разгорячены, то становятся аппетитно розовенькими. Ням. Волосы у Мил черные прям. Странно. Глаза карие.

— Привет Мил, ты позволишь к тебе так обращаться? — ох, как покраснела, бедняжка. Скромные и не мерзотные девушки это моя слабость, я ж их не трогаю. Только дряней. А этих превозношу и благоговею.

— Привет, — чуть слышно пропищала.

— Я не прочь познакомиться с милой и доброй девушкой. Но мне трудно это сделать, если мне неизвестно о такой. Вот вчера, например, искал-искал: смотрю Мриам, дай думаю, познакомлюсь. Узнаю какая она. А она жестокой девушкой оказалась. Пришлось искать дальше. Не подскажешь: где такую найти?

(невразумительное бормотание)

— Эх. Ну ладно, если вдруг, кто-то на примете будет — зови. Надеюсь, до встречи.

-…речи.

Мда, тяжелый случай. Вроде интонацию правильную поддерживал, располагающим голосом говорил, ни намека на иронию или издевку. Эх.

Вечер. Вот мы и опять встретились с Мири. Вот она занимает место в своем новом пони-теле. Руки остались родные. Она двигается уже вполне уверенно. Прогарцевала мимо меня.

— Так. Достаточно снизу соседи спят.

— Какие… соседи?

— Не важно. Вот что. Лошадка должна быть взнуздана, — хз, чо это значит, но звучит строго.

— Да, Темнейший, кобылка готова ко всему.

Трансфигурирую сбрую из колец и полос кожи. Широкий ошейник, не позволяющий наклонять голову, занимает законное место. Далее, к кольцу на нем крепится узкий ремень, тянущийся к крупному металлическому кольцу под грудью в районе «солнышка». От этого кольца уходят ремни под руки и соединяются на девичей спине в кольце, от которого ремешок опять к ошейнику сзади и вниз на поясничное кольцо. Еще один ремень, с грудного кольца, тянется к такому же кольцу, но в район между животом и лобком. Два опять уходят по талии и соединяются на поясничном кольце. Все ремни стянуты довольно строго. Из нижнего кольца на животе ремень спускается к розовым половым губкам Мири, и проникая между ними, уходят между передними копытами на живот уже пони-тела. Невинность девушки туго закрыта. Я пока на нее не претендую. Убийца лишится ее унизительно и чуть позже. Пока я воплощаю свою дикую фантазию о пониве. Хе. На животе пони-тела еще одно кольцо, от которого уходят ремни по бокам на спину понячей тушки. Все туго и если бы она была как Мил, то напоминала стянутую шпагатом колбаску. На ремне по животу добавляю бубенцы. Теперь она забавно звенит при движении. От кольца идет ремень к пони-пирожку. Я не спец по зоо анатомии, поэтому там все как у людей, но крупнее. Ремень доходит до кольца расположенного вокруг крупного клитора, а теперь кольцо словно надето на него и он налился еще больше. Еще два ремня, отходя от кольца, охватывают тяжелые и массивные губы вокруг, а соединяются на крупном кольце выше. Оно надето на выдающуюся мясистую «звездочку». Каюсь скопировал у конедавалки. Но ЭТА звездочка покрупнее. От кольца идет короткий ремень до кольца на хвосте, а от того, по спине пони-тела к пояснице девичьего тела. Все замкнулось. Седло не стал делать. Мне не покататься хочется (гнусный смешок).

Пока длилось облачение кобылки, она пыхтела и стонала от нетерпения. Еще бы, пони-тело хоть и более упругое и сильное, но гораздо чувствительнее ее собственного человеческого. Не удержавшись, отвешиваю могучий шлепок по понячей заднице.

— Еще Темнейший, я уже не могу терпеть.

Перевожу взгляд на мощные прелести под извивающимся и хлещущим бока хвостом. Там все уже влажно и благоухает корицей с медом. Провожу рукой по крупной и пульсирующей от прикосновения «девочке». Рука теперь вся влажная и скользкая.

— Повернись. Оближи.

В тот момент когда нетерпеливые губы, обдавая жаром, сомкнулись на поих пальцах, а глаза девушки одарили меня благодарным взглядом, моя вторая рука застегнула крупное тяжелое кольцо пирсинга на нежном соске. Из глаз кобылки Ми брызнули слезы, а губы со всхлипом втянули мои пальцы посильнее. Одной рукой было тяжело орудовать, но смог двумя пальцами оттянуть сосок, пока подушка большого и мизинца защелкивали «какпкан». На кольце присутствовал шарик с бубенцом. Небрежно подкинув его указательным пальцем, вынимаю руку изо рта поньки и грубо хватаю ее за подбородок.

— Игры закончились, детоубийца. Пришло время наказаний.

С силой оттянув второй сосок, вертикально вонзаю в него тонкую длинную спицу и произвожу движение «от винта».

Крученые сиськи — что-то знакомое.

Несколько оборотов и нежный сосок едва не рвется, но я знаю предел. Сверху одеваю хомутик. Все, зафиксировано беспощадно. К спице подвешиваю обоими концами цепочку и на нее грузик. Грудь стремится вниз, сосок уже превращен в вытянутую петельку.

Щелчек пальцами и ремни на теле стягиваются еще сильнее. Теперь уже и Ми напоминает стянутый окорок.

— От ныне ты Окорок. А окороку не положено говорить.

Трансфигурирую толстую иглу с вдетым шнуром. Несколько уверенных движений и рот сшит. Не плотно, но открыть нельзя, лишь слегка приоткрыть. Непорядок: в отверстие от кольца в соске другой груди невозможно просунуть палец. Кручу, как и с первым. Окорок стонет, ей больно. Делаю ошейник уже.

— Когда я с тобой закончу, ты станешь драный Окорок.

Но ее это лишь больше заводит, она нуждается в этом и в глазах обожание. Со вторым соском закончил. Теперь закрепив результат, мы имеем два нежных колечка-петельки, куда можно вдеть пальцы или узду и править Окороком при верховой езде под луной. Ах, как романтично.

— Хрена ли ты ждешь, Окорок? Ну-ка развернулась и дари мне радость. Живее, порождение.

Понячая жопа пригнувшись «словила» мой карающий меч в свои мягкие, сочащиеся и томящиеся нетерпением створы. Мысль о том: насколько порочная тварь извивается в неудержимом экстазе на самом моем острие — меня поглотила и раззадорила. О, да — я и не думал, что так будоражит осознание того, ЧТО сейчас, так трепетно охватывает меня всей полнотой своей страстной податливости. А уж я позаботился: о всей полноте спектра ощущений презренной убийцы. Шипастая булава — вот то, что наиболее близко по конструкции тому объекту приложения стараний Окорока, что так мощно разворотил и вывернул крупную пульсирующую прелесть.

Мои руки не были безучастны. Мясистые губы моей порочной кобылки обзавелись немаленькими такими люверсами в количестве шести. И теперь цепочки оттягивали их, охватывая вокруг пони-окорочка Окорока.

— Да ты, я посмотрю, модница? Любишь всякие звенящие железки, лапочка? Что ты там мычишь, скотина, пошевеливайся давай!

Я же: карал, уже основательно вывалившуюся мякоть, неумолимо и беспрестанно. Ухватив руками, оттянул этот сгусток плоти и опоясал тугими ремнями. И то, что получилось, было настолько противоестественно и порочно, что просто сводило с ума и затапливало похотью.

— Я смотрю ты непозволительно расслаблена. это поможет тебе лучше стараться! Давай же, дрянь: во имя дружбы!

Хороша. Как задорно виляет. А пахнет — просто изумительно, чот меня аж на пожрать пробило. Надо было делать Окорок со вкусом копченого окорока. А из титёх пивас. Не подумал.

Мне уже недостаточно того, как подается ко мне жадное лоно Окорока, и я накрутив на руку гибкий и толстый хвост, стал резче натягивать презренную девку. Ее руки в тот момент превращали петельки сосков в нечто нереальное и до крайности растянутое.

Сука, ломает грудки! Только я могу ломать! Ибо сам же и чиню, дрянь. Ну держись. Усиливаю напор.

— Что, мясо, тебе хорошо?

Ответом мне были огромные влажные глаза на похотливом лице с безжалостно зашитым ртом. Да за такой взгляд я поднажму. Окорок задрожала уловив мое одобрение и ее копыта слегка стали подгибаться, но удерживаемая мной за хвост он быстро вернула устойчивость. Продолжаем.

Но мне уже порядком надоело драть кобылу. Изливаюсь в нее «особенным» даром и грубо отпихиваю от себя порочную самку.

— Пошла прочь, ненасытная! И не мычи мне тут, а то в корову превращу, а такое я точно не стану пробовать.

Пришлось даже убирать шипы, т.к. стягивающие вывернутое мясистое нутро ремни, ни в какую не хотели выпускать мой наказыватель мерзавок.

Пожалуй, свое любопытство я утолил. Ничего особенного, если разобраться, кроме порочности самого факта действа. Да, мысль о таком противоестественном соитии изрядно туманит и обволакивает пеленой похоти, но как-то это отдаляет от реальности, вызывает эффект нереальности, неестественности происходящего, а следовательно осознание серьезности происходящего притупляется. Да и там все женское только смонтировано в этот недо-зоо изврат. Пожалуй следует перейти к следующему этапу.

Воющая и содрогающаяся от того, ЧТО сейчас в ней произрастает, Окорок упала на пол и, суча копытами, повалилась на бок. Человеческая же часть, исступленно драла свои некогда милые аккуратные грудки, превращая их в оттянутое нечто с крупными мясистыми кольцами-петлями. Я не мог допустить повреждения моих стараний и, развеяв пирсинг, усилил прочность и массивность сосков.

То, что сейчас увеличивается внутри и уже превратило живот Окорока в огромный пузырь, позволит родить ей свое следующее наказание. Вот это животик? Очень мило и трогательно. Беременность вызывает у меня трепет и благоговение. Желание окружить или прямо-таки окутать заботой. Но только не в случае этой мерзкой бессердечной потаскухи.

— Встань, Окорок. Я хочу видеть это.

Все еще содрогающаяся кобыла, скребя корытами по полу и пытаясь найти опору, все-таки поднимается на все четыре. Впечатляюще. Животик чуть не достает до пола. Развеиваю, беспощадно стягивающие и трещащие, ремни на теле и пирсинг на вратах, что через мгновение подарят новую жизнь. Ну да — это будет не разумное создание, а моя поделка, но все же, Окороку придется ощутить все прелести этого процесса.

— Ты готова родить, дрянь? Тебе стоит узнать: каково это приводить в мир жизнь, которую такая конченная тварь как ты, однажды может шутя отнять. Что ты там мычишь, скотина? Еще мне пожалуйся, что шнуры мешают? Ну-ка заткнулась там, и тужься давай. Ну и дыши — я в кино видел.

Та штука, что внутри ее, больша-ая. Мне даже страшно представить ЧТО ждет текущий пирожок мамочки-Окорок, так безумно вкусно пахнущий корицей с медом, и из которого уже показалось мелкочешуйчатое яйцеподобное нечто.

Выходило тяжело. Исступленно мычащая Окорок упала на грудь пони-тела, а ее человеческая часть Мири все еще рвала свои, уже достающие до нижних ребер грудки.

— Вот же ты — ненасытная скотина. Ты превратила девичьи прелести в какой-то сумрачный ужас. Теперь тебе придется постоянно ходить с этими штучками. Ну давай же, уже половина показалась!

Занятная картина. Из здоровущей дырени, во которую превратилось ее, хоть и массивное, но аккуратное лоно, торчало хоть и яйцеподобное, но длинное нечто, диаметром приближающееся к полуметру. Окорок, нешуточно рискует стать дранным. Сука уже не мычит, а монотонно воет. Еще бы, ведь «новорожденный» у выхода кже обретает форму гриба, чья ножка полностью показалась из мамочки.

— Скольких детей ты убила, милая Окорок? А сама не можешь принести в мир даже одной жизни. Ну же, постарайся еще чуть-чуть, сейчас уже должны показаться шипы (мерзкая ухмылка).

Мясистые края, безобразно растянутой дырени, уже повсюду проткнуты, как еж, множеством гвоздеподобных шипов из, почти метрового диаметра, шляпки. Задние понячие ляжки разъехались в стороны, а Окорок лежит на животе, толкая себя в живот передними копытами в попытке исторгнуть наконец новую жизнь. «Гвозди» уже не просто пронзают губы, которыми их уже невозможно и называть, но еще и безжалостно рвут их, превращая в мясную бахрому, что делает титул «драная» заслуженным. Крови нет. Все оперативно заживает, но лоскуты плоти, в которые превратились ароматные губы, не будут заживать. Драный Окорок — так драный.

— Посмотри на меня, Мириэм. Поздравляю, милая, у тебя — гриб.

Вслед за исторгнутым «новорожденным», было и вытолкнуто нутро. Всё нутро. Огромный израненный, но уже почти заживший, мясной мешок, волочился за отползающей кобылой, торча из огроменной изодранной дырищи.

Пони-телу нужно время, чтобы зажить и сократить все растянутое до изначального. А Окорок — сделала свое дело, сегодня мы прощаемся с ней.

— Тебе понравилось быть мамочкой, Драный Окорок? Запомни эти ощущения.

Отсоединяю торс Мири от пони и о опускаю на пол. К ходулям своим доползет сама. А мне предстоит закончить с «грибом». Почему такая форма? Для остроты момента. И из вредности. Так-то — там внутри лежит подобие Мири, но без разума и мозга. Биоандроид, мясной голем с внешней схожестью с мамочкой, и которым можно управлять простыми командами: встань, иди, стой, еби.