В каретной, за рулём мобиля уже сидел Володимир, нервно барабанящий по рулевому колесу. От известных Олегу авто этот образец местной технологии отличался разве что местом водителя — в центре, слегка вынесенное вперёд и вверх относительно боковых мест переднего ряда. Второй же ряд, на которой меня поместили, был натуральным диваном, четырёхместным.
А в остальном — лимузин годов шестидесятых, в целом — зализанный, но с хищной, угловатой “мордой”. Четыре колеса, как и положено.
Володимир хмыкнул на кинутый на задний диван простынь, и осведомился:
— Как себя чувствуешь?
— Вроде как неплохо, — ответствовал я. — Может, я сам до лекаря доберусь?
— Сиди уже, добиральщик, — беззлобно фыркнул отец, выруливая из каретной.
А через четверть часа мобиль зарулил в обширный двор трехэтажного обширного особняка, лечильни или больницы. Централизованных лечебных заведений Полис, в силу обширности и свободы застройки не имел, за исключения палат Академии, так что вот такие особняки, обслуживающие районы, и были центрами медицины, поликлиники и больницы в одном флаконе.
Пристально вглядывающийся в меня Володимир убедился, что скоропостижно падать оземь я не намереваюсь, и направился в приёмный покой, где обменявшись вполголоса несколькими фразами со служителем, протянул ему немалую купюру.
Что меня, признаться, удивило: мздоимство было как бы сказать… тягчайшим преступлением, не менее страшным, согласно законам Полиса, нежели убийство. Однако, взирающий на мою изумлённую физиономию отец пояснил:
— К терапефту отправимся, Орм. Ты и одарённым стал, да и экзамен, да и бес знает, что с тобой, — нахмурился он.
— Это не Эфихос… — начал было я, но был перебит.
— Вот терапефт и скажет, — сухо отрезал отец.
Тут крылось некоторое привилегированное положение одаренных: в лечильнях Полиса они были “вольнонаёмными” высокооплачиваемыми специалистами. То есть, ежели бы отец не заплатил, то меня осмотрел бы обычный медик, взял бы, при нужде, анализы. И только тогда, если бы диагноз требовал, направил бы меня к терапефту. И тогда бы Полис оплатил бы специалиста.
А вот для “торопыг” вроде тех, каковыми мы были сейчас, была возможность “попасть к самому главному”, но за денежку немалую.
Хм, не позавидуешь Володимиру, с сочувствием глянул я на отца. Само подозрение в том, что один его отпрыск покусился на жизнь другого, чертовски неприятно. Впрочем, тут я ему ничем не помогу, кроме явки к терапефту, к которому и направляюсь.
Наконец, мы проникли в кабинет терапефта, которым оказался дядька лет сорока, сухощавый, с острым взглядом и холодными лапами. Последнее я ощутил своей тушей, которую он, предварительно разоблачив при моей скромной помощи, пальпировал. Отец тем временем описывал картину, представшую их взору, а на “литрах крови” фыркнул уже я.
— Находите это забавным, молодой человек? — полюбопытствовал лечила.
— Не совсем, но во мне литра три… — начал я.
— В вас почти шесть, — поставил терапефт диагноз. — И могу сказать, что потерю литра вы переживёте без особых потерь, что, собственно, и сделали. Так что слова вашего батюшки преувеличение лишь в малой степени. Как же вы себя, любезный, довели до такого состояния? — вопросил он, взирая мне в глаза и нежно придерживая за складку на животе.
— Эм-м-м… — несколько смутился я. — Углубился в науку, не уделял должного внимания гимнастике.
— Зря, — веско сказал терапефт. — Истинное совершенство человека — в гармонии тела и духа, — веско процитировал он.
— Здоровый дух в здоровом теле — редкая удача, — продолжил я марафон цитат, фамильно “выпустив колючки”.
— Ну так будьте удачливы, молодой человек, — добродушно ухмыльнулся терапефт.
— Что с ним, господин терапефт? — прервал наш диспут Володимир.
— С юношей всё в порядке, уважаемый. Сегодня же экзаменационные испытания гимназиума, — разговорился терапефт. — Знали бы вы, сколько молодых людей и девиц прибывают в лечильни сегодня, — аж закатил он глаза.
— То есть, потоки крови — это экзамен?! — набычился Володимир.
— Хм, нет, я не полно ответил. У юноши излишний вес. И отсутствие должных мышц, — безжалостно констатировал терапефт. — Переживания от экзаменационного испытания, да и скушали вы ещё что-то чрезмерно? — уставился он на меня.
— Сладости, — признал я. — Для работы мозга.
— Похвально, что сие знаете, печально что забываете: мозг обрамляет тело, — констатировал лекарь. — У юноши был скачок кровяного давления из-за переживаний и негодящей пищи в чрезмерном количестве. А поелику организм, невзирая на небрежение, здоров, то на сей скачок он отреагировал безопаснейшим для жизни образом, — заключил терапефт.
— Спустил давление? — с успокоенной улыбкой спросил отец.
— Именно так, — кивнул лекарь. — Но, не знаю причины вашего небрежения гимнастикой, юноша, но вы это прекращайте. Пока вы юны, всё не так страшно, но если вы продолжите небрежение — до тридцати вы не доживете. Ваше сердце, — похлопал он по моей сиське честного первого размера, — просто не выдержит тех объемов работы, что вы на него взваливаете.
— Ясно, так и собирался, — пробормотал я под нос.
— И всё же, поведайте, как вы, отец, допустили? — уставился лечила на Володимира с укором, даже, видимо, смутив его.
— Занимался он, почтенный терапефт. Самозабвенно, я отговаривал, но пороть за усердие? — развел отец руками.
— Когда в ущерб себе — можно и пороть! — отрезал тот. — А что за штудии привлекли молодого человека на… — закатил он глаза, — не менее пяти лет?! — уставился он на меня чуть ли не с ужасом.
— Становление владетелем, — нейтрально ответил я.
— И как?! Овладели, юноша?! Да вы чуть… — гневно начал терапефт и был заткнут канцелярщиной с его стола, устроившей в воздухе хоровод. — Вы?! — кивок. — Поздравляю, молодой человек, выражаю восхищение вашей силой воли. Вы же, судя по вашему состоянию, посвящали всё свое время тренировкам? — ешё кивок. — Впрочем, — собрался он. — Вопрос о небрежении здоровьем телесным это не снимает. Вам надо приводить себя в должное человеку состояние! — изрёк он. — Но ни в коем разе не самостоятельно или в гимнастическом зале, — продолжил он. — Погубите себя, у вас даже наблюдается атрофия мышц. Знаете, любезный, — задумался он, — будете ежедневно по утрам заниматься в палате гимнастической терапии при лечильне. Под надзором медиков, да и я присмотрю. В таком разе я могу вам гарантировать скорейшее приведение вас в норму и сведение негативных последствий вашей жизни до сего момента к нулю.
— Сколько… — закопошился Володимир, но был заткнут вскинутой головой и истинно императорским взглядом.
— Житель Полиса, сие лечебные процедуры, важные для его жизни и здоровья, какие деньги, уважаемый? — процедил он сквозь оттопыренную губу.
— Скажите, уважаемый терапефт, — решил я “сбавить пафос”, помочь отцу, да и колючки показать, не без этого.
— Да, молодой человек? — перевел он взгляд на меня.
— А моя складка вам НАСТОЛЬКО сильно приглянулась? Нет, ну если так уж сильно желаете, я не против хирургического усечения… — с мордой смиренной озвучил я.
— Это… — отдёрнул от моего пуза клешню лекарь, убрал руки за спину и впал в некоторый ступор.
Прерванный тихоньким хихиканьем Володимира, к которому, покорчив морду оскорблённой невинности, присоединился и сам терапефт. Посмотрел я на ржущих и соизволил сам хихикнуть пару раз.
После чего беседа перешла к несколько менее пафосному и формальному общению. Представился терапефт Олегом Бальдеровичем, подтвердил диагноз и лечение. Категорически воспретил самостоятельные занятия, только под присмотром и в лечильне. Даже предложил “проживание в её стенах”, на что я отрицательно помотал головой: может и глупо, но память Олега категорически протестовала против “госпитализации”, пока всё не совсем плохо.
— Тогда доставляйте болящего, — ответил он.
— Да я сам… — начал было я.
— Нет, запрещаю, — отрезал терапефт. — Вы же с серебряной слободы? — уточнил он, на что отец кивнул. — Категорически не можнó, — заключил он.
— Кхм, — задумался отец, явно не только не вдохновленный, но и физически не могущий меня, например, забирать из-за дела. — А диплицикл, Олег Бальдерович, Оромеду не противопоказан?
— Скорее пойдёт на благо, проблем с аппаратом равновесия он не имеет. Если так, то вполне приемлемо, — заключил медик.
После же я, наконец, облачился, а покинув кабинет, вопросительно и с прищуром уставился на Володимира.
— Ишь, зыркаешь, — ухмыльнулся тот. — Не хуже мытаря на границе. Всё едино подарок тебе к окончанию гимназиума положен, так что выйдет чуть поранее и не без пользы.
— Стоит ли? Да и дороговат подарок-то, — сомневался я. — Ежели до лечильни, так и я омнибусом доберусь.
— А ты мои деньги не считай, — оскалился Володимир. — Сам в дело семейное не желаешь, так что не твоя забота, — злорадно отрезал он. — Как должно всё, да и не обеднеем, — всё же улыбнулся он.
— Вот пойду в мытную управу, — под нос проворчал я. — Вот ужо всё посчитаю, — вызвав искренний смех родителя.
— Ну если уж туда, тогда посчитаешь, претензиев иметь не буду, — заключил он.
И от больницы сей кутила и мот купеческого сословия заехал в центр Полиса, где взял, да и купил мне оговоренный диплицикл, именуемый в мире Олега мотоциклом. Правда, непременно с коляской, настоял он. Приказчик косил на недосмытые в лечильне подтёки крови, но неуместного любопытства не проявлял.
А к завтрему агрегат должны доставить к нашему дому. Я же был несколько ошарашен и не знал, как себя вести. Дело в том, что индивидуальный транспорт в Полисе был бесовски дорог. Правда, выгодно отличась качеством от “одноразового” Мира Олега, то есть, тот же металл транспорта был инновационно, просто фантастически технологичен. Нержавейка, в смысле, мда.
Ну да не суть, дело в том, что подарок был дорог, да и приятен, причём обеим составляющим меня. Правда, опыта вождения “железного коня” не было, хотя в рамках показанного продавцом особо и не надо было. По крайней мере, с коляской и если не гонять, да и визитку “наставника вождения” я под одобрительный взгляд Володимира прихватил.
— Скажи, отец, — решился я в машине на вопрос, уж очень меня “раскачало происходящее”. — Я помню мать, после родов. Наверное, перед смертью. Почему она рожала дома?
— Помнишь, — тяжело вздохнул Володимир. — И я помню. Её воля была, не хотела ни в лечильню, ни медиков до себя допускать. Ругались даже, — признал он. — И ведь с вами двумя всё как по маслу, никаких бед и хлопот, я и с Эфихосом и не беспокоился почти, — разоткровенничался он. — А оно вон, сам знаешь, как вышло, — тяжело вздохнул он.
— Прости что напомнил, — повинился я. — Но и узнать должен был, — на что последовал молчаливый кивок.
Да уж, бывает и такое. Хотя, с чего такое неприятие медиков, непонятно. Но, возможно, религия, припомнил я маленькие кумирни олимпийского пантеона. Верующие в Полисах были, но это было дело интимное, никого, кроме родных, не касаемое. Да и немного их, потому как боги не отвечали.
Уже смеркалось, когда мы добрались до дома. К чести домашних, ужин, на который меня столь “удачно” позвала Авдотья, стоял нетронутым, а братья и домоупровительница ожидали в гостиной. Успокоил Володимир присутствующих, что вот прямо сейчас и тут я помирать не собираюсь, с несколько излишними, как по мне, деталями.
Впрочем, воплей “жирный-жирный, аки аэростат пассажирный!” не последовало даже от Эфихоса, так что я решил проявить милосердие и попросил за него у отца. Тот похмурился, но со скрытой ухмылкой, и наказанного амнистировал.
Так что ужинали мы всей семьёй, а я несколько переоценивал отношения. Потому как пусть в быту люди они и не вершина приятственности, но родные и, как показала ситуация форс-мажора, искренне любящие и беспокоящиеся, как на мой взгляд.
И засыпал (с некоторым опасением) в настроении философическом и мечтательном. С рефреном: “что день грядущий мне готовит”.
3. Ветреный интерес
Проснулся я не от визга, а сам, на рассвете, как и рассчитывал, учитывая дневной сон. Башка несколько побаливала и вообще, не сказать, чтобы я чувствовал себя способным перевернуть Мир.
Впрочем, внимательный разбор себя показал, что хоть я толком и не помню, но подсознание сжало зубы и начало утрясать бардак двух комплектов воспоминаний. Довольно любопытно вышло, если в бытовой оценке ожидаемо доминировал Олег: банально, больший опыт жизни, большая, хотя, зачастую, не применимая, эрудированность, то в ряде основополагающих жизненных императивов вёл Ормонд: сила воли всё-таки потрясающая, констатировала оценочная система Олега, отступая.
Ну а последствия этого “утрясания” (подозреваю, не последнего), отразились и на самочувствии. Впрочем, душ, причём ледяной, с этим помог справиться, так что я, внутренне потирая лапки, оделся и направился осматривать своё средство передвижения. Доставить его должны были в глубокой ночи, а сейчас уже за пять.
Выдвинувшись из комнаты, я в гостиной наткнулся на Энаса, рассматривающего в иконакинесе (олежья часть выпала в каплю от осознания, что первое слово — лишь обозначение изображения, не более и не менее) театральную постановку.
Вообще, сей кинос был электронно-лучевой трубкой с динамиком, довольно технологичный, на уровне телевизоров годов, наверное, восьмидесятых. Правда, в силу массы причин, телевидения в Мире Полисов не зародилось. Соответственно, кинос был лишь видеопроигрывателем, носители для которого поставляли как театры, так и спортивные состязания. Впрочем, были и научные, да и развлекательные диски (носителем были светочитаемые диски, правда, несколько больше си-ди Мира Олега), подозреваю, была и порнография, хотя сам не сталкивался.
— Доброго дня тебе, Орм, — кивнул братец, пристально меня разглядывая.
