Шанс? Часть3

— Значит, не будет заклада, ... ну что ж, значит просто так это чудо увидишь. Задаром. Потерпи седмицу...

То, что увидел Янек в моих руках, настолько шло в разрез с традициями литья, существовавшими в этот период ... предугадать его реакцию было несложно. Представьте себе медную колбу с внешним диаметром в восемь сантиметров заканчивающуюся конусообразным сужением до пяти сантиметров. На ее внешней поверхности, покрытой постным маслом по спирали навит шнур с шагом два сантиметра. Шнур обеспечивает каркас первым слоям смеси песка с навозом наносимым на колбу. Им есть за что зацепиться. Как подсохнут, наносится следующий слой. Сверху, кисточкой, наносят слой жидкой глины с мелким песком. Весь этот внешний слой над медью, со средней толщиной порядка сантиметра, нужен, чтоб с помощью специального шаблона создать почти идеальный цилиндр диаметром десять сантиметров, а также, он предохраняет медь от расплавленного чугуна.

Любой, знающий физику в объеме средней школы, начнет кричать то же что и Янек... дескать, медь от нагревания расширится, глина потрескается, медь расплавится, а в результате настанет полный амбец (мягко говоря, но грубо выражаясь). Если ему шепнут, что в медную колбу будет залита вода... тут уж он задумается (медь нагреется от 20 до 100 град., радиальное расширение пренебрежимо мало, продольное можно не учитывать, если перед нанесением состава намазать медную поверхность постным маслом, значит, трескаться не будет) и скажет:

— А нахрена это все нужно? Ведь проще сделать глиняную форму, как предлагает мастер и не париться всякой ерундой (мягко говоря).

Однако в таком исполнении этой простой формы канала ствола был глубокий смысл... в моем мире литейщикам понадобились сотни лет литья чугунных пушек, чтоб прийти к такому решению. Дело в том, что выполненная полностью из глины внутренняя форма приводит к тому, что остывание вылитого орудия идет от внешней поверхности. Область канала ствола остывает в последнюю очередь. Так происходит потому, что площадь сечения канала ствола намного меньше внешней поверхности пушки, а масса внутренней формы намного меньше термической массы формы внешней. Да и теплоотдача, потеря тепла возможна только через поверхность внешней формы.

Почему это плохо? Особенностью фазового перехода первого рода (имеется ввиду переход из жидкого, расплавленного состояния в твердое) является то, что все недостатки структуры (воздушные пузыри, вредные примеси и т.п.) вытесняются из затвердевающего материала в жидкий. Поэтому, скапливаются в области, застывшей в последнюю очередь. Этой особенностью люди моего мира пользуются давно и многократно. Сверхчистые полупроводники и металлы получаются именно многократным повторением зонной плавки. Впрочем, это не важно. Важно то, что если мы хотим получить качественный канал ствола, то он должен остыть раньше внешней поверхности орудия.

В результате проведенного фокуса получаем, что в силу высокой теплопроводности меди и воды по сравнению с составом, температура медной оболочки не будет превышать 100 градусов. Интенсивное испарение воды из медной колбы приведет к быстрому остыванию канала ствола и вытеснению неоднородностей, пузырей и примесей к внешней поверхности пушки. Что нам и нужно. Остается следить за уровнем воды и вовремя доливать. А чтоб ответственный, мог это сделать без риска для здоровья, верх медной колбы (в той части, которая выступает из канала ствола) представляет собой расширяющуюся воронку объемом больше ведра. Легко доливать и следить за уровнем воды. Кроме всего прочего, данное новшество позволяет в течение короткого времени охладить всю пушку до приемлемых температур (ниже 1000 град), разобрать составную форму и готовить ее к повторному использованию.

Составная форма — второе ключевое понятие неизвестное Янеку в данный исторический период. Любое сложное литье в это время представляет собой индивидуальный заказ, для которого нужна уникальная форма. Совсем другое дело, когда вам нужно вылить много одинаковых изделий достаточно сложной формы. В этом случае многократно изготавливать одну и ту же форму по стандартной методике — недопустимая трата времени и трудовых ресурсов. Пушки как раз представляют собой пример таких изделий и очень скоро литейщики начнут пользоваться составными формами.

В нашем случае составную форму легко себе представить, как четыре закрытые железные короба, поставленные друг на друга. Теперь перед нами поставили задачу вставить внутрь этого сооружения нашу пушку стоящую вертикально. Нам придется в каждом из трех верхних ящиков вырезать по две большие дырки в верхней и нижней плоскости (больше диаметра пушки на этой высоте). В нижнем — одну, в верхней плоскости. Затем мы разрежем всю нашу конструкцию вдоль, сверху вниз, с двух сторон, организовав таким образом восемь половинок. Если мы теперь подвесим модель нашей пушки вертикально над землей, то сможем легко охватить ее всю заготовленными железяками. Основное условие изготовления таких железяк, — чтоб между любой металлической частью и моделью пушки был зазор не меньше пяти сантиметров.

Теперь можно приступать к изготовлению формы. Модель пушки обильно смазывают постным маслом (чтоб не липло), устанавливают и стягивают между собой две половинки нижней формы. Затем все свободное пространство между моделью и железом забивают специальным составом. Весьма простым. Крупный песок (чуть влажный) и лошадиный навоз смешивают и переминают. Навоза дают столько, чтоб высохший шарик сделанный из смеси после просушки держал форму. Плотно забив свободное пространство смесью, надевают сверху две половинки следующего уровня, стягивают их и все повторяют. Так до самого верха.

Затем половинки верхней формы разъединяют (снимают стяжки), но не снимают формы. Тонкими железными шпателями разрезают смесь по линии стыка половинок форм и по линии стыка с нижними формами. Придерживая смесь шпателями, отделяют половинки формы от модели. Смазав получившиеся поверхности состава укрепляющим раствором (известковое молоко, молотый мел или мелкий песок, глина, клей) кладут отдельные формы в слабо нагретую (50-60 град.) хорошо продуваемую печь на просушку. Через два-три часа форму пушки можно собирать, центровать внутри форму канала ствола и заливать чугуном.

Я ж чего поляка на спор сманивал, пользуясь своим послезнанием... жалко его стало. Еще действительно, по глупости своей, захочет уехать через три года... а отпускать его нельзя. За пять лет приживется, девки замуж выйдут, в православных перекрестятся, пацан подрастет, казачком станет, тоже рогом упрется. Жена от детей уезжать не захочет, тут тебе Янек и Юрьев день придет, в том смысле, которого еще нет в этом мире. Даст Бог и не будет...

Вроде только в яму прыгнул, выбрался, а батя уже кричит:

— Третью открывай! — и помощник пустил чугун из третьей печи, тот вроде живей побежал, чем из первой. Вторая мимо меня пролетела, даже не видел. Может, мне просто спокойней стало и глаз размылился. Янек не орал, а это дорогого стоит, значит, процесс идет нормально.

Не успел это подумать, как мастер заорал, чтоб заткнули подачу чугуна, а сам перекрыл ход металла к пушке и открыл к форме чугунного настила специально заготовленной, чтоб собрать излишки чугуна. В медную воронку влили воды сразу как металл потек, над ней стоял пар столбом, а подмастерье держал наготове ведро воды. Разглядев, что в воронке воды меньше трети по высоте, внес и свою лепту в крик, раздающийся с разных сторон:

— Лей воду! Какого хрена уставился?

Пацан очнулся от гипноза огромных пузырей пара вырывающихся из колбы и шустро влил почти целое ведро воды в воронку.

— По полведра доливай! Увижу, что воды меньше половины — нагаек получишь вместо монет!

Янек тем временем колдовал над верхушкой формы, наводя какую-то ему одному понятную красоту. Собирал излишки металла и пытался добиться идеальной ровности поверхности. Мне, не отрываясь от своей работы, поведал, что металл, с его точки зрения, лег хорошо. Теперь нужно ждать пока остынет.

— Не боишься, что медь расплавится? — с интересом спросил он, разогнувшись и глядя на кипящую воду.

— Если ты мне покажешь, что в кипятке медь плавится, тогда начну бояться.

— Хитро придумано... а воду до ночи подливать будете? — не удержался, чтоб что-то приятное не сказать.

Судя по солнцу и по тому, что девки на телеге только что обед привезли, еще часов восемь светового дня.

— До вечера, Янек мы еще одну пушку отольем. Должен же я свой заклад выиграть и показать тебе как форма за полдня лепится. Потерпи чуток. А хошь ведра считай. Как полдюжины полных ведер вольет, так и форму с вылитой пушки снимать начнем.

— Полдюжины? Да ты сдурел? Там же больше пятидесяти пудов железа жидкого! Формы снимешь, так все на тебя и потечет!

— Что ты за человек такой... Фома неверующий против тебя, что дитя неразумное, которое каждую сказку за бывальщину мнит... третьего дня ты мне кричал, что глина растрескается, медь потечет...

— Ты что, сквозь железо глядишь? Вона как паром шибает... может там внутри уже все потекло, а ты воду льешь.

— Ты, Янек, мне одно слово скажи. Готов об заклад биться за свои слова или как баба на базаре языком плещешь? По-твоему выйдет, три гривны серебра завтра получишь, и езжай куда хошь. Ежели нет... готов у нас лишних два года отработать за ту монету, что тебе плачу?

— Шесть ведер считая с тем что хлопец в руках держит?

— Еще тебе уступлю. Одно ведро он уже влил. Пять ведер еще вольет, вытащим из ствола медную хреновину, покажем тебе, что цела, погрузим все на воза, отвезем к тому навесу и снимать начнем. Ежели найдешь, где металл потек, что внутри, что снаружи, завтра пакуешь воза и получишь три гривны. Не найдешь, — лишних два года у нас жить будешь. Итого — семь лет.

— Не гони лошадей. Ты еще форму не слепил. Сюда готовую привез, на месте собрал! Я на такое не закладывался!

— Згода! Форму на твоих очах слепим. Не за то спрашивал. Ты по делу слово свое скажи.

— По рукам! — Янек азартно хлопнул по моей руке.

Заводные ребята эти мастера, думают если дольше с расплавленным металлом игрались, то лучше меня понимают, о чем спор. Не один ведь эксперимент провел, пока не установил эмпирическое правило, — при переходе некоего объема чугуна в твердое состояние испаряется половина объема воды. Влили в форму двенадцать ведер чугуна, значит, делим пополам.

Медная колба, смазанная постным маслом, вышла достаточно легко, — навоз выгорел и песок, как только появляется возможность, осыпается вниз. Достаточно немного покрутить, потянуть вверх-вниз и пошло как по маслу.

Пока мы улучшали чугун, выливали пушку, ругались, хлопцы выпустили из домны, слили в сторону расплавленный шлак и забили летку. Для этого в нее вставляют железную трубку, по которой пропихивают сухую смесь песка с глиной. Трубку постепенно вытаскивают, постоянно совершая ней эротические (поступательно-возвращательные) движения. Домну ублажают. Шутка. Смесь трамбуют в дырке.

Плавка продолжиться, пока не скопиться новая партия чугуна. Из нее будут литься бытовые изделия, ядра к пушкам, картечь. Большая часть будет переработана в сталь. Тем временем мы подготовим форму пушки и третья порция чугуна, в основном, повторит судьбу первой. Четвертая и пятая — только сталь и бруски чугуна для дальнейшей переработки. На шестую нет угля. Такие наполеоновские планы у меня были на ближайшие сутки.

Уголь уже становится проблемой. Пока что решаемой. Еще весной отправив свою товарную ладью в плаванье, велел старшему приказчику (Павло родича своего привез и сосватал, такой же хитрый, как и он) не только скупать древесный уголь везде, где продают, но и организовывать артели в каждом селении вдоль Днепра. Вплоть до того, что двуручные пилы в долг оставлять. Углем отдадут. Чтоб выбор был и конкуренция. Выше Черкасс леса много, уголь дешевый. По двадцать пять-тридцать пудов за серебряный грош продают. А поискать, так и сорок пудов за монету найти можно. В домну закладывают пять пудов угля на один пуд руды. Учитывая, что уголь намного легче руды, получается, что больше девяти десятых объема домны забито углем. И моя ладья домой плывет на девять десятых забитая корзинами с углем. Остальное — бочонки с медом. Мед тоже скупаем везде, где продают. Корзины и бочки — основная тара моего хозяйства. Уголь, руда, известняк, все это добро меряется и перевозится в корзинах. Все остальное в бочках. Или в мешках, куда же без них.

Иногда эта хозяйственная деятельность так задолбывает, что хочется просто выть на луну. Ничего не помогает... ни самогонка, ни мысли о том, что если ты отступишь, все повторится — поляки, мучительное рождение на севере Московского царства и почти четыреста лет крымских набегов. Миллионы твоих сородичей проданных в рабство...

И лишь потом, пережив все мучения, окрепшая русская держава сможет положить конец этому бандитскому беспределу. У тебя, парень, есть мизерный шанс что-то изменить... так что засунь свою тоску себе в задницу и делай что должно...

Когда такое находит... в тот вечер напиваюсь в хлам, а утром один уезжаю в степь. Сайгака мне не выследить, хоть есть они, опытные казаки добывают. Но те обычно, как татары, соберут ватажку и загонную охоту устраивают. Мне такие забавы не по нраву. В степь еду не на охоту, хотя если спугну зайца, дрофу, цесарку, то постараюсь стрелой достать. Еду, подальше от людей... чтоб не прибить кого ненароком...

Когда каждый день нужно давать задания, проверять, ругаться, наказывать, поощрять, учить, убеждать. Ломать голову: где взять монеты, где взять работников, кого из должников трусить, а должны мне куча народу. Уже три деревни должников и в старом селе половина жителей. Все это так зае..т мозг, что ты хочешь одного — никого не видеть...

Наплывает временами, даже не знаю, как назвать, темное изнутри поднимается, говоришь с человеком, а перед глазами его тело, разрубленное от левого плеча до груди. Желание дикое охватывает, вырвать саблю и с утробным рыком рубануть с плеча. Видно в лице в такие моменты меняюсь, народ умолкает и испугано смотрит. Сцепишь зубы, и убегаешь подальше...

К Мотре ездил, с девками ее говорил... Любава молчала, только смотрела сочувственно, а малая язва "утешила", мол, дальше только хуже будет, пока не сорвешься, не порубишь человек десять-двадцать... сколько успеешь, пока тебя не упокоят. Такие дела...

Мотря советовала коноплю курить. Кстати, многие казаки курят. Впервые увидев, как старый казак набивает люльку, рот открыл и смотрю. Думаю, — что за фигня, табака нет, что он курит, а тот подмигивает и трубку тянет, мол, пробуй. Нюхаю, — дым сладким пахнет, потянул аккуратно, в рот, но в горле сразу драть начало. Выпустил дым и спрашиваю:

— А что ж ты в люльку набиваешь, шановный дядька Барабаш?

— Конопляный цвет, — невозмутимо отвечает казак.

Фига се, думаю, анаша.

— А зачем ты его воскуриваешь?

— Хорошо от него на душе, легко и спокойно...

Вот и Мотря мне посоветовала, для душевного спокойствия...