Золушки нашего Двора

Королева молча покачала головой. Было время страха, когда она боялась мужа, в подпитии творившего Аркаеш знает что. Было другое, время надежды, когда она пыталась стать ему настоящей женой и просто закрывала на всё глаза. Нынче наступило время веры в себя. Чем бы ни закончился сегодняшний разговор — примирением или заточением в монастырь, она, Рэйвин, останется самой собой и заставит мужа принимать её такой, как есть!

Король разглядывал жену с непонятным выражением лица — то ли ударит, то ли завалит на стол и задерёт юбку. Но ему удалось удивить её. Широко шагая, он прошёл к столу, выставил два стакана и налил в них... воды из графина. Сделал приглашающий жест.

— Присаживайся. Хоть воды ты со мной выпьешь?

Она села, обхватила холод стекла не менее холодными пальцами, казавшимися прозрачными. Редьярд с ненавистью следил за ней. Такая северная, такая изящная ледяная статуэтка, с которой он вынужден делить постель и жизнь, хотя сердце, да и не только оно, рвётся совсем в другие объятия. Женщины! Да будь они все прокляты!

Первый глоток воды скрутил в желудке скользкий тяж. Редьярд плохо помнил последние месяцы — запой, в который он ушёл после коронации, слишком затянулся!

— Сколько мы уже женаты? — поинтересовался он, залпом выпивая воду и наливая ещё.

Рэйвин аккуратно отпила несколько глотков и осторожно, будто боясь разбить, поставила стакан на стол.

— Год минул, Рэд...

— Я плохо его помню!

Горькая усмешка сделала женские губы значительно старше.

— Зато я — слишком хорошо!

— Что, было всякое?

— Было...

Король встал, нервно прошёлся по комнате. Рэйвин впервые видела его таким... никаким. Даже в пьяном угаре, в хлеву со свиньями, в объятиях простой прачки он оставался великолепным, шикарным, мощным самцом, не зная характера которого, можно было бы самой себе позавидовать и поздравить с таким мужем. А сейчас он казался растерянным, если не сказать — раздавленным.

— Мы с тобой не с того начали, Рэйв, — хрипло сказал король, останавливаясь за спиной жены. Спиной, натянутой как струна, готовая вот-вот лопнуть. — Мы обманывались друг в друге — ты желала видеть во мне любящего мужа, я в тебе — покорную жену. Ни я, ни ты таковыми не были и не будем!

— Не будем... — эхом повторила королева и согласно склонила голову.

Тонкая шея, маленькая голова, увенчанная копной великолепных тёмно-каштановых волос. Его первенец, Аркей, унаследовал этот цвет — головёнка сморщенного орущего человечка уже при рождении была покрыта густыми тёмными волосёнками, вызвавшими у Редьярда целый шквал противоположных чувств — от умиления до брезгливости.

— Давай начнём заново? — он положил руку ей на плечо, и она вздрогнула — то ли от страха, то ли от омерзения. Что же он делал с ней всё это время, раз она не выносит его прикосновений?

— Я тебя не трогаю! — Редьярд убрал ладонь. — И больше не трону, ежели на то не будет твоего желания, обещаю!

Она вдруг обернулась так резко, что у него потемнело в глазах. Мгновение в выражении её лица надежда боролась с рассудком. И рассудок победил.

— Сейчас ты сядешь рядом со мной, Рэд, как то подобает добрым супругам, — негромко и абсолютно спокойно сказала она, — и расскажешь мне всё об этом ребёнке... Тогда мы вместе решим то, что ты один не можешь!

Король смотрел на эту хрупкую женщину сверху вниз и впервые со дня смерти отца не ощущал себя одиноким.

* * *

Матушку разбудили тёплые губы любимого. Она ответила на поцелуй, улыбаясь и не открывая глаза. Опустившийся рядом с ней на пол Кай потрепал преданно изображавшего подушку волкодава по загривку и поинтересовался у обоих:

— Без меня разгульничаете?

— Ой! — окончательно проснулась Бруни. — Я уснула? Ну, надо же! А сколько времени?

— Время ужинать, родная! Тебя ждут Туссиана и ещё несколько горничных. Они помогут переодеться.

— Но зачем?.. — начала было Матушка. И замолчала.

Привычка придворных переодеваться после каждого чиха не раз высмеивалась уличными труверами.

Кай помог ей подняться, засмеялся, когда она пошатнулась — голова закружилась от выпитого. Воистину, гаракенское оказалось коварным вином!

— У меня есть пьяная женщина! — прошептал принц на ухо невесте, разворачивая и прижимая её к себе. — И это так здорово!

Не отвечая, Бруни потянулась к его губам. Пресветлая, как, оказывается, она соскучилась по нему за эти долгие зимние дни и ночи! Жадно целуя, Кай подхватил её на руки и отнёс на диван.

— А как же горничные? — так же жадно отвечая, поинтересовалась Матушка.

— Мы быстро! — по-мальчишески улыбнулся принц.

Они, действительно, управились быстро. Лишь позволили себе полежать немного после, молча и счастливо улыбаясь, прижавшись друг к другу на тесном для двоих диване.

Затем Аркей поднялся, чтобы переодеться — слуги для этого ему не требовались, что Матушку несказанно порадовало. Она впервые посмотрела на его сильное тело взглядом собственницы и не собиралась позволять подобное ещё кому-то. Потому свежую рубашку подавала ему сама, и пуговицы на камзоле — ужин ожидался приватным, и принц не надел мундир — застёгивала тоже сама. Кай не мешал ей, кажется, наслаждаясь процессом.

— Тебе нужна гардеробная, — констатировал он, наконец, когда она, вытащив рукава его белоснежной рубашки из-под обшлагов камзола, расправила на них кружева.

— Мне не нужно ни единого помещения вне этой башни! — взглянув на него потемневшими глазами, промолвила Матушка.

Аркей улыбнулся и зычно крикнул в сторону двери:

— Войдите!

Спустя пару минут створку открыл Кройсон, впустил первую горничную Сузон и шестерых девушек, несущих завёрнутое в упаковку платье. Все семеро дружно, будто на показательных выступлениях, сделали книксен. Глазёнки младших служанок от любопытства блестели, как у мышат, учуявших сыр. Бруни чуть не рассмеялась, осознав эту ассоциацию, а заметив одобрение в глазах Туссианы, и вовсе воспрянула духом.

Сузон аккуратно поставила рядом с ней малиновые туфельки с золотыми пряжками. Хлопнула в ладоши. Девушки захлопотали вокруг платья, освобождая его из упаковки.

— Я подожду тебя в кабинете, — сказал принц и вышел.

— Что пили, моя госпожа? — помогая Бруни снять платье, шёпотом поинтересовалась Туссиана.

— Так заметно? — расстроилась та.

— Красивый румянец, — деликатно усмехнулась горничная. — Так что это было?

— Гаракенское розовое.

— Поднимите руки... Вот так... Оно, к счастью, легко выветривается! Катарина!

Темноволосая девушка, лукавым личиком напоминающая лисичку, тут же отозвалась:

— Да, госпожа Туссиана?

— Сбегай к мэтру Жужину за букетиком разумицы. Такие мелкие цветочки, — она повернулась к Бруни, — нежно-розового цвета. Они подойдут к новому платью, а их аромат приведёт вас в чувство.

— Туссиана, что бы я без вас делала! — пробормотала Матушка.

Горничная иронично блеснула глазами, однако ничего не ответила.

Новое платье оказалось тёмно-малиновым, вышитым редкими золотыми звёздами. Бруни в жизни не видела подобной роскоши!

— После ужина вас будет ожидать мастер Артазель, — пояснила Сузон, зашнуровывая обновку. — Так туго? Нет? Вот и хорошо... Свои шедевры он шьёт только по ночам, говорит, старческая бессонница суть движитель вдохновения! Так что ваше свадебное платье обещает быть чем-то выдающимся!

— Только этого мне не хватало! — вздохнула Бруни, представив себя в белом, пышном и выдающемся — кочан капусты, а не невеста!

* * *

— 'Твоё участие в его судьбе вызовет слишком много любопытства и кривотолков' — так Рэйвин сказала тогда, — Редьярд выпил ласуровку, не чокаясь с шутом.

Тот, слушая друга, давно позабыл о выпивке. Подпёр подбородок длинными сплетёнными пальцами, с горечью глядя на короля. В год рождения Арка Дрюня ещё не был королевским шутом. Просто приятель, с которым весело проводить время в бесконечных попойках. Те попойки он прекрасно помнил, а вот о событиях, происходивших тогда во дворце, слышал из уст Редьярда впервые.

— И она была права, как, впрочем, и всегда! — вздохнул Его Величество и вдруг улыбнулся. — Рассудительная Рэйвин... Порой мне не хватает её мудрости, веришь, брат?

— Верю! — улыбнулся в ответ тот и вновь разлил напиток. Королеву он помнил прекрасно. — За Её Величество! Виват!

— Виват! — согласился Редьярд. — А ведь были моменты, когда мне хотелось её придушить!

— Полагаю, ей тоже, — лукаво блеснул глазами Дрюня, — но ты продолжай исповедоваться, братец, я слушаю!

* * *

— Присядь, дорогая!

Фирона послушно села. Раз Рэйвин разрешила ей сесть в её присутствии, значит, разговор пойдёт серьёзный.

— Довольна ли ты службой первой фрейлины королевы? — между тем, принялась спрашивать собеседница. — Устраивает ли тебя жалованье, выделенные покои?

Северянки не умели притворяться. Фирона поднялась, нервно комкая в руках платок.

— Ваше Величество, со мной вы можете быть откровенной! — воскликнула она. — К чему эти заходы издалека? Вы собрались отправить меня обратно в Узамор?

Рэйвин посмотрела на неё с изумлением.

— Почему ты так решила, Фирона? Разве я слыву среди людей неблагодарной? Разве забываю тех, кто был рядом со мной в трудное время?

Зрачки фрейлины расширились. Бледность будто присыпала мукой веснушки на некрасивом лице.

— Вы хотите... — прошептала она.

Быстро подойдя, королева взяла её за руки.

— Только, если ты тоже захочешь этого, дорогая! Приданое, пышную свадьбу, всё, что полагается, я обеспечу! Не смогу дать тебе только любви будущего мужа. Её ты должна будешь добиться сама!

Фирона молчала, поражённая неожиданным известием, как громом, раздавшимся с ясного неба.

— Ну же! — мягко произнесла Рэйвин.

Посмотрев в глаза королеве, фрейлина успела увидеть отголосок боли, давно знакомой обоим. Но всё же спросила:

— Кандидатура уже известна?

— Ты его хорошо знаешь, — странным глухим голосом ответила та. — Графу Атрону рю Воронну прочат место второго посла Ласурии в Крее. Как ты понимаешь, женитьба для дипломата — дело первой необходимости!

— А он согласится? — засомневалась собеседница.

— Если я прикажу — согласиться! — холодно произнесла собеседница, и Фирона, не выдержав, закричала:

— Но как же вы? Как же?!

Рэйвин осторожно высвободила пальцы. Отошла к окну. И уже оттуда сказала:

— Я жена и мать! Такова воля Пресветлой, и не мне в ней сомневаться! О твоих чувствах к нему я знала всегда, Фирона. Но это не отдалило тебя от меня... наоборот! Нынче Индари даёт тебе шанс, упущенный мной! Взамен я попрошу лишь об одном... одолжении!

Фрейлина смотрела на свою королеву с восторгом и ужасом, с горечью и обожанием. И с бесконечной преданностью.

— Для вас, Ваше Величество, я сделаю, что угодно! — наконец, сказала она.

Рэйвин невесело усмехнулась:

— Дорогая, тебе придётся стать матерью!

* * *

— А это, собственно, вся исповедь, — неожиданно улыбнулся король и облегчения в улыбке проскользнуло больше нежели сожаления. — Мы с Рэйв никогда не любили друг друга, однако с того момента шаг за шагом учились уважать личное пространство другого. Я не был ей хорошим мужем, но всегда был хорошим правителем своей страны. И она заняла место рядом. Достойное место. Да и матерью она оказалась замечательной. Жалею, что Кольке не досталось ее любви сполна, как Арку! Глядишь, и вырос бы чуток посерьезнее...

— Не вырос бы! — хохотнул Дрюня и разлил последнюю порцию ласуровки по стопкам. С сожалением потряс пустой бутылью. — По Арку видно, что он удался в мать. А Колька, уж прости, братец, вылитый ты, остолоп!

— Велю отрубить голову за неуважение к династии! — беззлобно пригрозил Редьярд. Похоже, после разговора на душе у него, и правда, стало легче.

— За правду? — возмутился шут. — Ты — тиран и деспот!

В дверь постучали.

— Войдите! — со вздохом разрешил король.

— Ужин, Ваше Величество! — раздался деликатный голос Яна Грошека из-за створок. — С Их Величествами королем и королевой Гаракена, Их Высочествами и Его Светлостью, герцогом Оришем. Семейный ужин!

— Чтоб они все подавились, — пробормотал Редьярд, тяжело поднимаясь.

Пол неожиданно ушел из-под ног, и король упал бы, если бы шут не успел сорваться с места и поддержать его за локоток. Пару минут оба стояли, покачиваясь, словно на палубе корабля. Затем понимающе переглянулись, кивнули и в один голос констатировали:

— Ласуровка, заррраза!

— Ваше Величество — время! — королевский секретарь, наконец, решился открыть дверь и жалобно заглянуть внутрь: — Нарушаем протокол!

— Надо идтить! — провозгласил Дрюня. Перехватив Его Величество под руку, повел к двери.

Ласуровка — заррраза! — до того момента пившаяся легко и сидевшая в организме тихо, двинула в голову тяжелым кулаком, путая сознание.

— Пресвятые тапочки! — разглядев лица короля и его тени, пробормотал Ян и сделал знак гвардейскому эскорту выстроиться за ними.

Поскольку ужин был, хоть и семейным, но на высшем уровне, все направились в Малую королевскую столовую. Грошек, тяжело вздыхая, деликатно подсказывал, куда Его Величеству следует поворотить стопы, чтобы попасть в нужное помещение. Где-то на середине пути из-за поворота коридора раздались странные звуки — будто табун лошадей печатал шаг по брусчатке мостовой. Королевский секретарь побледнел, схватился за голову и заметался по коридору, ища возможность скрыться самому и спрятать короля со свитой.

— Никогда не видел, чтобы он так быстро бегал! — толкнув шута в бок, пьяно хихикнул Редьярд.

— А что такоэ? — заинтересовался Дрюня. Улучив момент, ухватил секретаря за полу камзола. — Стоять! Что происходит?

— Это же Драгобужская делегация идет нам навстречу, направляясь в выделенную им башню! — с ужасом пояснил Грошек. — А по этикету Подгорного народа... — секретарь понизил голос — табун неумолимо приближался, — мы будем обязаны пригласить их на ужин! 'Ежели уважающий себя мастер направляется на пир и встретит другого уважаемого мастера, он обязан пригласить его следовать за собой к уважаемому мастеру — хозяину пира. А тому вменяется в обязанность угостить всех пришедших на славу во имя Руфуса и Торуса!' — процитировал он по памяти. — Буллит триста пятьдесят шестой Регламента поведения почтенных мастеров!

— Ой! — посерел лицом Дрюня, а Его Величество сказал несколько слов, которые королю знать явно не полагалось.

— Прикажете затаиться? — поинтересовался у него офицер караула.

Как назло, в прямом коридоре спрятаться было негде. Разве что укрыться гобеленами с изображениями купающихся дев и рыцарских охот.

Из-за угла, печатая шаг, вышел Драгобужский клин, ведомый рыжим Виньогретом. Дойдя до короля и свиты, клин лязгнул подкованными ботинками и остановился. На Его Величество уставилось с пару десятков мрачных глазок, таящихся в насупленных бровях.

— Говори за меня! — сиплым голосом приказал король секретарю.

Тот, дрогнув папкой в руках, выступил вперед. Низко поклонился, прочистил горло.