| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Почему, он — за всю прожитую жизнь, сам до этого не додумался, просто уму непостижимо...
«Verdammt mich»! — только остаётся всё чаще повторять.
Как только подумает, сколько он денег на этом не заработал — просто, завыть на Луну по-собачьи хочется!
Короче, какая-никакая прибыль появилась — хотя, она по большей части уходила на покупку нового оборудования или наём персонала. Да, оно может и к лучшему — если судить по его прошлому опыту, когда накопленные «в чулке» сбережения обесценивались буквально за ночь!
Наконец, его племянник Эрик узнал от кого-то про существовании «отеческой» аптеки и навёл там ревизию (так, «он» ещё и, в бухучёте соображает... «Oh mein Gott!»), после которой еврей-арендатор очень долго заикаясь извинялся — но, сама аптека очень быстро стала вполне рентабельной. На предложение заменить мошенника, Эрик не согласился, философски заметив: «Und was zur Hölle? Другой еврей будет не лучше — а с этим я кажись, нашёл общий язык...». С тех пор, его племенник частенько стал там бывать, не позволяя пройдохе расслабить «булки».
С другой стороны... Он стал как будто лишним, в собственном же заведении! Всем распоряжался Эрик! Правда, предельно вежливо, позволяя себе накричать на дядю — за, по его мнению допущенную оплошность, только с глазу на глаз.
Все его работники, в случае каких-то затруднений, говорили: «Надо спросить у герра Эдика», а на Фрица смотрели как на пустое место...
Даже вывеску «Bayern» — по его мнению, что-то или кого-то позорящую, он настоял снять, а вместо неё повесить другую: «McRubels». Что это всё означает, он — если честно, из объяснений Эдика не понял — хотя и ходил с умным видом.
Долбанный племянник, даже любовницу — тридцатидвухлетнюю сисястую, ляжкастую и задастую служанку Петру, у него отбил — как сучку на собачьей свадьбе, как бы показывая всей «стае» — кто здесь самый главный кобель!
Хм, гкхм...
Однако, даже это пошло на пользу же, по правде говоря. Конечно, старый Фриц — кобель ещё тот, но с недавних пор — как тот конь: «борозды» не портит, но надо честно признаться — «пашет» уже... Увы, не глубоко!
Петра, давненько ему намекала: типа у Фрица такая длинная «прелюдия», что можно забыть — что за ней «следует» и, переходить непосредственно к тому, что «после»... К переживаниям да разговорам!
Да... Поговорить «после», дядюшка Фриц очень любил!
После такой «любви», Петра долго ходила надув губы, а сам Фриц с ощущением острого дискомфорта...
Чисто случайно подловив служанку, выходящую нараскоряку из комнаты племянника, он, взбесившись от ревности, затащил её к себе в кабинет и, хотел было уже устроить изменщице хорошенькую взбучку, а потом уволить... Но тут, Петра опередив, сама давай ему возмущённо рассказывать — причём, во всех тоньчайших подробностях, как Эрик — когда она зашла в мансарду прибраться, воспользовавшись моментом неожиданности, грубо поставил её в позицию «раком» и «ficken» минут сорок... Пока, она пищать не начала! Потом он сказал, хлопнув её по заднице: «Бери деньги на столе и, проваливай»! Во время всего рассказа Петра, хоть и возмущалась — но всем своим видом излучала похоть и, нет-нет, да удовлетворённо щерилась...
И тут, у дядюшки Фрица заиграл «живчик»: «Как-как, говоришь, он тебя поставил»?
Петра показала и... Ну, конечно, далеко не «сорок минут»... Но, «на десерт» пойдёт!
После, они долго полулежали на старом кожаном диване и, лениво болтали... В основном, темой их разговора был всё тот же Эрик: «Какой он все же, Schwein»!
С тех пор, Фриц перепробовал много «позиций» и, всё не переставал удивляться изобретательности своего племянника: «Вот же Ficker! И, где он только сам такому научился — неужели в окопах?!».
В конце концов, все стороны этого «любовного треугольника» были довольны и, даже сам «старый конь» — всё чаще и чаще стал ловить себя на мысли, что так хорошо всем.
Однако, при всём при этом, Фрицу было до жути страшно!
Это, действительно — был не его Эрик, а кто-то совершенно чужой и, он даже не скрывал этого. Даже, ни малейшего желания вспомнить или поинтересоваться: когда Фриц, пытаясь пробудить память племянника, рассказывал что-нибудь из его детства, или о каких-то семейных традициях, преданиях, памятных датах или происшествиях, тот или слушал совершенно равнодушно или грубо прерывал: «Мне неинтересно это!».
Еле-еле удалось затащить Эрика на кладбище, на могилу брата Георга — его отца, в годовщину смерти... Так, тот — как будто отбывал какую-то скучную повинность. А ведь Эрик, хотя и вдоволь потрепал ему нервы — очень любил отца!
Фриц, терялся не зная, что делать. То ли в полицию сообщить, то ли — врачам-психиатрам... Священник, которому он на тайной исповеди рассказал всю историю, его не понял и, следовательно — ничем не мог помочь, даже советом.
Как только он собирался пойти в полицию или обратиться в клинику, Эрик тут же — как будто мысли прочтя, начинал ему рассказывать про заманчивые перспективы расширения «дела», про целую сеть закусочных «McRubels», которые вскоре покроют весь город, потом — Германию. Потом — весь мир... Да, так говорил, что стрелянный воробей Фриц, ему верил! Тем более, что дело действительно расширяется: с лотков, «Fast Food»-ом уже торговали в пяти точках Мюнхена. И это за неполный месяц!
Эрик говорил, что он ни на что не претендует, что старается лишь ради своего любимого дядюшки — с которым, да! Бывает иногда несколько груб... Что хотел бы видеть во главе семейного дела — когда Фриц от него «отойдёт», одного из его зятьёв... Что, единственное чего он лично для себя хочет — это заработать на небольшую загородную ферму, выращивающую — для дядюшкиного «бизнеса» же, зелень и овощи. Что, он поселит там одну очень хорошо ему знакомую семью из-под Берлина, которой — ОЧЕНЬ МНОГИМ(!!!) обязан.
Дядюшка Фриц успокаивался, но ненадолго.
От Эрика явственно исходила какая-то угроза! Он, это на уровне инстинкта чуял. Тем более, тот все вечера проводил на сборищах нацистов — хотя в форме штурмовика он его не видел... И, всё чаще и чаще Эрик не ночевал дома, но приходил домой абсолютно трезвым.
Дядюшка Фриц подошёл у двери комнаты Эрика и, приложив ухо прислушался:
« — ... Du
Du hast
Du hast mich
Du
Du hast
Du hast mich
Du hast mich
Du hast mich gefragt
Du hast mich gefragt
Du hast mich gefragt und ich hab nichts gesagt
Willst du bis der Tod euch scheidet
treu ihr sein fur alle Tage...
Nein7...», — ритмично постукивая по столу ладонью, напевал Эрик.
Что-то, явно готовилось!
* * *
Далеко за полночь...
Эрик сидел в кроне дерева на толстой прочной ветке, и через мощный морской бинокль смотрел в сторону средней величины трёхэтажного особняка — посреди ухоженного парка, огороженного двухметровым забором... На нём был обыкновенный костюм местного рабочего среднего достатка, тёмных тонов, на ногах специально пошитые тапочки с мягкой подошвой, на голове — вязанная из серой шерсти шапочка, так называемая «балаклава», а через плечо перекинута сумка — наподобие той в которой носят свой инструмент электрики...
...С «пивнушкой» тогда реально не обломилось — его, даже не пустили вовнутрь. Но, через пару дней — в Мюнхенском городском цирке «Кроне», неслыханно повезло!
Мюнхен, как бы считался и был столицей нацистов — здесь произошло их первое выступление — «пивной путч», здесь чаще всего жил сам Гитлер. Местная мюнхенская ячейка «NSDAP», считалась как бы ядром всей партии.
В тот день ожидалось выступление самого Фюрера и, в Мюнхен, съехались нацисты со всех земель Германии. Начало митинга ожидалось в восемь вечера, но длинные очереди желающих попасть внутрь здания, выстроились ещё с обеда. Всего было свыше четырёх тысяч человек — зал, был переполнен... Снаружи, здание цирка охраняло два ряда оцепления — наружное из полицейих, внутренее — из нацистских штурмовиков из «CA».
Когда Эрик, энергично двигая локтями, пытался проникнуть как можно ближе к входу, полиция начала закрывать двери... Уже, было попрощался с мыслью попасть на митинг, но его окликнул один шпендик из внутреннего оцепления, одетый в форму штурмовика:
— Эй, Эрик! Пришёл посмотреть на нашего Фюрера? — и обращаясь к своим, — это Эрик Юнгер, отличный парень, который здорово дерётся!
Сделав вид, что узнал и сильно обрадовался встрече, он приветливо замахал «шпендику» рукой:
Рисунок 15. Нацистские штурмовики на улицах Мюнхена в 1928 году.
Рисунок 15. Нацистские штурмовики на улицах Мюнхена в 1928 году.
— Да! Помоги мне увидеть его, а я в долгу не останусь!
— Такой «отличный» парень и, до сих пор не с нами? — вопросил кто-то, с большим сомнением в голосе.
— Конечно, я буду с вами — ради какого чёрта, я бы тогда сюда припёрся?!
Шпендик, возликовал:
— Всегда знал, что ты рано или поздно будешь с нами — такие парни нам нужны. Эй, вы! Пропустить его, пока мы вам бока не намяли!
Подключились другие «коричневые» и, после недолгой ругани с «die Polizei», Эрик оказался внутри цирка.
Удивившись, что его новый знакомый — вроде «метр с кепкой в прыжке», а такой вес имеет, Эрик принялся проталкиваться поближе к арене, на которой за столом уселась вся верхушка «NSDAP», поджидая «Фюрера германской нации»... Здесь, его конкретно зажали — не вздохнуть, не выдохнуть.
Вдруг, он увидел среди штурмовиков сдерживающих напор толпы возле самой арены, крупного, мощного человека — по выправке офицера. На шее его висел «Железный Крест». Решение пришло мгновенно:
— Эй, «Kamerad»! Помнишь госпиталь в Гейдельберге, где твою задницу штопали? ...Вспомни, ты ещё там у окна валялся!
На лице громилы отразилась нечто подобия мыслительной деятельности и, он приветливо ответил:
— Не помню я тебя, ни черта — да не «валялся» я, в никаком «Гейдельберге»!
— Извини, ошибся — мы были с тобой в Деберице на офицерских курсах в шестнадцатом! Теперь то, я точно вспомнил...
Громила, уже более заинтересованно:
— Ты — офицер, «Kamerad»?
— А, что? По роже моей не видно?! Вытащи отсюда, уже рёбра трещат — не дай сдохнуть в этой давке, капитану кайзеровской армии!
По знаку Громилы, штурмовики мгновенно пробили проход и, тот, лично за руку выдернув Эдика из толпы, поставил его среди своих.
На Эрике был его сильно ношенный офицерский мундир и «Нагрудный знак за ранение»… Остальные ордена он не стал одевать: лишние понты — да и, запросто можно потерять их в давке.
Удовлетворительно оглядев его с ног до головы, Громила представился, протягивая ладонь:
— «Brigadeführer» Вилли Брехт, лейтенант при Кайзере...
— Эрик Юнгер, капитан, — пожав руку, назвался в ответ.
Пошевелив мозгами, тот извиняюще пожал плечами:
Рисунок 16. Руководство НСДАП в конце 1920-х годов.
Рисунок 16. Руководство НСДАП в конце 1920-х годов.
— Извини, приятель, но я тебя не помню...
— Ну, значит, обознался я, извини.
— Ничего, бывает — сколько людей за эти годы прошло, разве всех упомнишь?
— Вот, это точно! «Иных уж нет, а те далече»... Сам то, где геройствовал?
Поговорив буквально в двух словах о «боях-пожарищах», Вилли Брехт спросил:
— В партии, «Kamerad»?
— Пока нет: только-только после контузии в себя пришёл — а то ходил, сам не свой, — вот в этом, Эрик, нисколько не лукавил, — но, вот думаю...
— Ты быстрее думай, таким как ты — только у нас и место!
Краем глаза, Эрик заметил, что сидящие за столом — Гесс, Геринг, Гиммлер, Розенберг... Кто там ещё? Кажется, это Франц Феликс Пфеффер фон Заломон — руководитель СА. Эрнст Рем — основатель этой структуры, сейчас в опале у Гитлера и даже собирается уехать в Южную Америку.
«Вожди» заметили возню в «первых рядах» и, естественно, обратили внимание и на него... Очень хорошо!
В этот момент, зал как взревел! Отовсюду гремело:
— HEIL!!! HEIL!!! HEIL!!!
Лес рук, выкинутых в нацистском приветствиии, вопль тысяч ртов... Он сам, казалось, неподдельно подавшись всеобщему безумию, орал громче всех — вытянув правую руку верх-вперёд и, скакал в самозабвенейшем восторге вместе со всеми.
Вот и, ОН!!!
Вопреки ожидаемому, Эрик увидел безупречно галантно одетого человека, с аккуратно подстриженными усиками.
Взойдя на сцену, Гитлер поднял руку и, мгновенно всё смолкло — установилась звенящая тишина, только было слышно дыхание, биение тысяч сердец да истерические всхлипы... И, тогда он заговорил:
— Мы — социалисты, мы враги современной капиталистической системы эксплуатации слабых с характерной для нее несправедливой оплатой труда, позорной оценкой человека по богатству и собственности, а не по способностям и заслугам, и мы преисполнены решимости уничтожить эту систему...
Затем, Фюрер германской нации начал рассуждать вслух о «жизненном
пространстве» — о том, что «шестьдесят два миллиона немцев владеют территорией лишь в 450 тысяч квадратных километров».
— Это нелепая цифра, — кричал Гитлер, — если взглянуть на другие страны в сегодняшнем мире. По моему мнению, есть лишь два выхода: либо сократить население, «изгнав лучший человеческий материал из Германии», либо «привести территорию в соответствие с численностью проживающего на ней населения, если даже для этого потребуется война. Это естественный путь, начертанный провидением! — патетически закончил речь на эту тему Фюрер.
Рисунок 17. Цирк "Кроне" во время выступления А. Гитлера.
Рисунок 17. Цирк "Кроне" во время выступления А. Гитлера.
После чего, Гитлер поговорил о вырождении нации, упадке культуры, подавлении личности... Ну и, естественно, «асфальтовым катком» проехался по евреям — куда без них!
Каждый раз, речь Фюрера прерывалась дикими, одобрительными, ликующими криками толпы. Эрик, вместе со всеми орал и скакал в восторге, но вместе с тем холодно анализировал: как и следовало ожидать, Гитлер оказался очень хорошим — врождённым психологом, умеющим установить контакт с тысячами человек и знающим как управлять толпой. Он знал из истории, что одним природным дарованием, Адольф не ограничился: он читал книги Фрейда по групповой психологии. По злой иронии судьбы, именно этот еврей из Вены, подсказал Гитлеру путь к власти! «Оратор, желающий влиять на толпу, — писал Фрейд, — должен всё преувеличивать и повторять одно и то же снова и снова».
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
