Самая невзрачная жена

Нала вызвала служанку, приказав достать из сундука тёмно-бордовое платье и привести его в порядок к вечеру. Ещё приказала в сундуках обоза найти туфли из такой же ткани и светло-розовую шаль.

Молчаливая девочка в такой же одежде, какая была у Тильты, склонила голову и растворилась, бесшумно прикрыв за собой дверь. Также безмолвно в течение дня она принесла и еду, и потом платье на деревянных плечиках.

С закатом Нала принялась за сборы. Первым делом разделась, убрав платье в сундук. Интересно, а Его Высочество думал, что её надо бы предупредить? Или он рассчитывал, что девушка готова отъехать в любой момент? Нала нахмурилась: вот же противный человек! Камень! И она от души хлопнула окованной металлом крышкой, так, что даже сама устыдилась собственной выходки.

Расправив сорочку без рукавов, она подтянула чулки, закрепив их потуже, озаботившись тем, чтобы на них не было мельчайших потёртостей: Нала помнила, что сразу в столице им идти в храм. А если чулки порвутся, то она натрёт ноги...

Наконец настала очередь тёмно-бордового платья с золотым шитьём и розовым жемчугом на лифе и юбке. Тонкая тафта приятно льнула к коже, вопреки привычке Налы оставляя открытыми в вырезе лодочкой ключицы и верх спины, а шифоновые рукава платья струились, не скрывая рук. Затянув шнуровку с боков, она провела руками по телу. Мать говорила, что в этом платье Нала смотрелась благородно до ужаса. С трудом девушка сама уложила волосы, часть заплетя, а часть оставив распущенными — легкая волна после косы нравилась ей. Медное зеркало отражало переливавшееся платье, над которым привычно возвышалось её невзрачное лицо... Вздохнув, девушка подхватила шерстяную шаль, укрыв ей голову и спустив ткань до локтей.

Постучавшись, к ней вошёл Ролден. Девушка видела, как он удивлённо приподнял брови, но тут же совладал с собой:

— В таком случае я зову слуг, и мы выезжаем, только заберу камзол.

Со вздохом Нала поднялась, расправив юбку, вышла в коридор. В открытую дверь напротив она видела окровавленные бинты и как собирался приглашённый целитель из одарённых. Значит, рана залечена полностью и больше не стоило волноваться. Нала облегчённо выдохнула, а Ролден набросил на рубашку богато расшитый синий камзол. Тут пришли слуги за сундуками под предводительством Тайша, а Ролден вышел и протянул девушке руку.

— На рассвете мы прибудем в столицу.

— Вы уверены, что этой ночью мы не свернём не туда? — невольная шпилька сорвалась с губ Налы прежде, чем она успела подумать.

Рука принца, на которую она опиралась, спускаясь по лестнице, дрогнула.

— Уверен. Эти земли я уже знаю, а потому сам поведу людей, — отозвался он. — Будь спокойна.

Он посадил Налу в карету и сам захлопнул дверь. Девушка, приподняв шторку, увидела, как Ролден вскочил в седло приведённой под уздцы кобылы — его лошадь задрали волки. А ведь Нала так и не спросила, как его ранили... Наверное, уже интересоваться-то поздно. Особенно когда его вылечили.

Глава 4

В душном зале театра слабо горел свет, а на сцене танцевали молодые девушки с ярко расписанными лицами и в неприличной одежде. Король застыл величественным изваянием, надменно и холодно взирая за действом из своей ложи.

Внизу дамы прикрывались веерами, пряча блестящие глаза на плечах кавалеров, а те вовсю наблюдали за стройными красотками. Королева, сидевшая рядом с мужем таким же изваянием, пользуясь полутьмой, закатила глаза, прикрыв рот веером из перьев. А ещё зоркий взгляд немолодой блондинки в золотом платье ловко выцепил среди зрителей несколько знакомых незамужних девиц, которым, по идее, вход в театр запрещён. Но раз за разом на каждой постановке находились смелые девчонки, которые не боялись родительского наказания и потому дерзнувшие посмотреть на зрелище для взрослых.

С точки зрения королевы в театре не было ничего интересного. Ну, полуголые девицы иногда плясали — так в балаганах уличных и не таких видели! Ну, сюжет иногда заключался в изменах супругов — так кто во дворце с детства не слышал о них? А всё политическое, что могло быть в пьесе, безжалостно вырезал королевский цензор — не дай предначальные короля удар хватит!

Сцедив зевок и сморгнув непрошенные слёзы, королева убрала веер, поджав губы, хоть и знала, что так сильнее обозначатся морщины.

— Дорогая, почеши мне поясницу, — почти не двигая губами, пробормотал король, пользуясь тем, что в ложе они были одни.

С тяжким вздохом Её Величество дотянулась веером до обозначенной части венценосного супруга и, не удержавшись, не только почесала, но и стукнула. Однако у неё не дрогнуло ни лицо, ни плечо — вечные прятки от мнения света!

— Я надеюсь, ты мне вышивку не порвала. Не то опозоримся! — прогудел король, чуть наклонив голову, чтобы на губы упала тень.

Публика же сочла, что королю не нравится спектакль, и спешно натянула на лица пренебрежительные гримасы.

— Камнем больше, камнем меньше, подумаешь. У тебя ткани камзола не видно под драгоценностями! — отшутилась супруга, обмахиваясь веером.

Публика пришла в замешательство: король выражал негодование, а королева улыбалась глазами! Но они тут же определились: дамы стали улыбаться, а кавалеры нахмурились ещё сильнее.

— Может, хватит тебе на девиц смотреть? Завтра на рассвете прибудет Ролден с женой, и их надо встретить!

— Их сначала отвезут в храм, так что во дворце они будут только к полудню.

— И всё же! Я настаиваю, чтобы мы встречали их у храма! На них же напали! Наш бесчувственный сынок наверняка даже не додумался утешить девушку!

— Конечно! — слишком легко согласился король, и его супруга прищурилась, ожидая продолжения. — Между ними нет никаких чувств, так что не будем портить молодым настроение с самого утра.

— Опять ты со своим утверждением, что Воины не умеют любить?! — теперь зло сверкнули льдистые глаза королевы, а король улыбался. Публика тут же изменила выражения лиц.

— Да. Воины не любят.

— Да неужели?! — королева едва удержалась, чтобы не повысить тон и не повернуться с ехидно поднятой бровью к супругу.

— Сердцем, а не тем, чем ты подумала! — прошипел король, украдкой потирая опять ударенную поясницу.

— Значит, у них может появиться наследник... А тогда брак надо благословить!

За королевой осталось последнее слово, поскольку музыка затихла, а вереница размалёванных девушек с визгом убежала со сцены. Сменили декорации и свет. Теперь вместо публичного дома, озарённого алым и золотым, сцену освещал единственный белый луч, под которым ходила страдалица с двумя косицами. Оркестр затянул заунывную мелодию.

— Седина на голове, а за юбками волочится! — пробурчала королева, заметив, как супруг смотрел в ложу напротив, где расположилась чудесная рыжая дама с ровной персиковой кожей и очень глубоким вырезом платья, открывавшим все прелести.

— На твои мощи я каждую ночь любуюсь! — огрызнулся король. И тут же тяжко вздохнул: — В перерыве между действиями уйдём. Я понял, что ты не оставишь меня в покое.

Королева торжествующе прикрыла глаза. Сдавал её муж: раньше он не постыдился бы прилюдно устроить ей выволочку, объявив, что спектакль они досмотрят до конца. Однако и она уже давно не обижалась на его взрывной характер, овладев тонким искусством манипуляции.

"Это ты ещё не знаешь, кто его жена! Так бы не к храму, а прочь от него бежала!" — зло подумал король, наслаждаясь последними минутами представления. Да и, признаться, у него слишком болела спина, чтобы высидеть до конца.

* * *

Ночь в седле прошла привычно и незаметно. К рассвету тихая окружная дорога вывела их на уровень города. В сиреневом предрассветном мареве, окутанная дымкой тумана, молчаливо раскинулась по левую руку столица, окружённая белокаменной стеной с башенками. Однако пока их путь лежал за холмы. Лошади устало тащились в горку и с радостью спускались, чтобы потом с тяжким храпом начать очередное восхождение.

Золотой рассвет открыл за холмами храм — высокий, выше замков, сложенный из сверкавшего белого камня. Стены его украшала мозаика, вплетённая между стрельчатыми окнами и изображавшая Жизнь и Смерть в сценах различных легенд.

Переливались окованные позолоченным витиеватым узором подъёмные ворота — такие тараном вышибешь на раз, однако храмы были неприкосновенны во время войн: богов нельзя вмешивать в дела смертных. В свою очередь храмовники и сестры-настоятельницы в неспокойные времена принимали в обители людей только по гласу предначальных.

Остановив коня у ворот, Ролден спешился, передав повод какому-то мальчишке из своих. Что ж, теперь обратного пути нет. И царившая вокруг тишина торжественно подтверждала эту грустную мысль.

Он открыл дверцу кареты, протянув руку невесте. Она неловко спустилась на дорожку, покачнувшись — принц невольно приобнял её за талию. Пробормотав извинения, Нала спешно расправила юбку.

— Нам пора, да? — уже через миг девушка отвернулась к воротам и, приклонив головку, настороженно рассматривала их. Нервничала.

— Там не обитают зеркальные твари. Это всё-таки храм, — попытался он успокоить почти жену.

— Ничего я не боюсь, — Нала покраснела и наклонила голову ещё сильнее, а принц погладил руку, лежавшую на сгибе его локтя.

— Ах! Ролден, — она почти прошептала его имя, но взяла в себя руки и продолжила: — У меня нет перчаток.

— И что? Забудь.

Он скосил взгляд, невольно остановившийся в вырезе платья. Красивое, дорогое, оно перетягивало внимание на себя, оставляя впечатление роскоши и благородства. Лицо девушки, конечно же, не запоминалось...

Ворота храма, словно дожидаясь конца их разговора, распахнулись, впуская в святой полумрак.

— Мы ждали вас, дети. Следуйте за мной.

Седой храмовник в синем бархатном одеянии повёл их длинным каменным залом между колонн, поддерживавших крестовые перекрытия свода. Шаги отдавались в тишине, а вдоль пути стояли на коленях послушники, одинаково подстриженные, в одинаковых рясах, подвязанных верёвками, босые. Они бормотали молитвы с закрытыми глазами, перебирая каменные бусы, зажатые в кулаках. Этот живой коридор казался Нале бесконечным, а тяжёлый запах благовоний укутал её душной пелериной.

Спохватившись, она сбросила шаль с головы, оставив её лежать на плечах и, кажется, даже услышала тихий смешок Ролдена — лицом он так и остался серьёзен.

В конце зала у ног Жизни и Смерти горели сотни красных и золотых свечей. Каменные изваяния не напоминали идолов из беседки — это были огромные люди! Жизнь была прекрасна: пышное обнажённое тело, скрытое тончайшей тканью, густые косы до пола и милое лицо, с любовью заглядывавшее в душу. Смерть был ужасен. Резкое лицо с огромными глазами, леденившими душу, пугало до дрожи, а меч и когти, казалось, так и хотели вонзиться в кого-то. Его также скрывали только покровы тонкой ткани, очерчивавшие сильное тело, дышавшее жаждой битв.

Между статуями на пьедестале лежала огромная книга, куда вписывали свои имена все, сочетавшиеся браком. И Ролден, и Нала жадно смотрели на девственно чистый разворот, ожидавший новых имён.

Медовый голос храмовника обволакивали благовония, и они втирались в душу. Он, простерев руки к статуям. Грудным голосом читал молитву на древнем языке, посвящённую счастью новой семьи. Слова сливались в единый поток, тонули в терпких ароматах, расписными лентами летали вокруг, касаясь то щеки Налы, то руки. 'Ещё не поздно сбежать!' — зудело подсознание, а ленты молитвы уже холодными змеями льнули к ней.

Ролден заметил, как побледнела Нала: ему самому казался противным пряный до удушливости запах вокруг. А молившиеся послушники вместе с громким речитативом храмовника вызывали головную боль. Нала пошатнулась, но устояла, не шевельнув рукой и не изменившись в лице — только странной решительностью загорелись её глаза, а губы дрогнули, открываясь.

"Проклятая девчонка!" — и принц закрыл ей рот ладонью, пользуясь тем, что послушники стояли с закрытыми глазами, а храмовник — спиной. "Они не могли сделать молитву короче?!" — рычал он про себя, сдерживая ругательства: Нала укусила его в ладонь, схватила, пытаясь убрать преграду. Несносная девчонка!.. Звучали последние слова, голос храмовника становился тише и тише, а Нала перестала вырываться.

Молитва стихла, и Ролден быстро убрал руку от бледного лица девушки: с последним словом исчез шанс отказаться. И в этот момент он был как никогда рад, что на храмовые таинства не допускались праздные зеваки. Плавно повернувшийся храмовник подозвал Ролдена к книге. Обернувшись на Налу (а вдруг сбежит?), кровавого цвета чернилами вписал своё имя, после чего подтащил к фолианту девушку, вставив в дрожавшие пальцы перо. "Неужели вы никого не любите?" — почему-то именно этот вопрос он прочёл в испуганных глазах. Ролден едва качнул головой, и Нала, даже не глядя в книгу, вписала имя, в конце случайно уронив кляксу. Храмовник только тяжело вздохнул.

Они спустились, вернувшись на две каменные плиты — золотую и алую. Храмовник взмахнул руками, и их имена сияющими лентами вырвались из книги, обвились вокруг запястий с метками — принцу досталось имя жены, а ей — мужа. Они вспыхнули, выжигая на коже узор, а потом также быстро улетели обратно в книгу, запечатлевшись там навеки. Запястья чуть-чуть болели...

— Отныне вы муж и жена, — обыденным тоном закончил храмовник, сложив руки на животе.

Ролден, покосившись на него, всё же поцеловал жену в губы, лишь на миг их коснувшись.

— Да озарит ваш путь свет, дети мои, — и старик улыбнулся, протягивая руки.

— Благодарим вас, отец!

Нала и Ролден поцеловали пухлые ладони, встав на колени. А после медленно пошли к выходу, держась за руки. Ворота храма за ними сомкнулись, и Нала с упоением вдохнула свежего воздуха, ощутив, как ласково утренние лучи грели замерзшую кожу. Озноб отпустил, остались только усталость и тоска от обречённости.

— Вы правда никого не любите? — елейным голосом спросила девушка, отворачиваясь от принца.

— Правда. А теперь нас ждёт дворец.

И вопреки собственному желанию Ролден устроился в одной карете... с женой.

Глава 5

— Простите, что? — Нала от удивления даже присела на край огромной кровати с пышной периной. — Я не ослышалась? — переспросила она у пожилой фрейлины, которая помогла ей затянуть корсет — уродливый пережиток, и накинуть полупрозрачную сорочку с глубоким вырезом. Эта же фрейлина скромно причесала её волосы.

— Не ослышались, сиятельная. По древнему обычаю муж и жена перед свадьбой одевают друг друга, — фрейлина присела в реверансе, рассыпав вокруг пышные юбки с набивным цветочным узором. — Но поскольку непосредственно перед обрядом вы не смогли соблюсти этой традиции, ей нужно последовать сейчас, перед балом, до первой брачной ночи.

Нала растерянно посмотрела на большие окна, на позолоченное трюмо, на шёлковые светлые обои... И поспорить она не могла: столичные обряды могли отличаться от тех, что проводили в Эсталиге...

Поклонившись, фрейлина ушла, обмахиваясь веером и покачивая тощими бёдрами. Нала в растерянности подошла к манекену, на котором висело светло-голубое платье. Глубокий вырез, должный открыть верх груди, одним своим видом смущал её. Пышная юбка драпировалась мягкими складками, рюши на рукавах до локтя украшал белоснежный мелкий жемчуг. Им же был расшит длинный шлейф с серебряной вышивкой птиц, скрывавший незатейливую шнуровку на спине. Нала провела пальчиком по холодному шёлку...