Пестрая орхидея

— Сходи-сходи, — ответила я двоих. — Думаю, что ему будет приятно.

— Да? — с радостью переспросила Лада. — Ну ладно. Пойду я. Надо еще заскочить за фруктами. Как вы считаете, а какие фрукты в больницу можно? А может ему супчик сварить? А? Или просто бульон отнести? — девушка всеми мыслями была в походе к Мстиславу.

Не дождавшись от нас ответа, да она не особенно хотела его услышать, девушка упорхнула на крыльях счастья, в предвкушении встречи со своим любимцем. Вот хоть повод появился. Плохой, но тем не менее повод.

Меня же точила совесть. Теперь стало вдвойне не ясно для чего звонил Мстислав и что хотел. А я ведь так ему больше и не перезвонила.

— Думаешь, с ним что-то серьезное? — поинтересовалась у Али, отчего-то повесившей нос.

— А ты как думаешь? Если человек в аварию попал, то это как? — с какой-то непонятной злобой ответила мне девушка. — Наверное же серьезно.

— Да я ничего против и не имела, — с удивлением посмотрела на Алевтину.

— Вот и не имей,— и чего она на меня взъелась?

— Пошли уже, — бросила Аля, рванув вперед по коридору, я еле увязалась за ней.

Мы собирались пойти за заказанным учебником в книжный магазин. Всю дорогу подруга молчала или односложно отвечала мне на поставленные вопросы. Я уже была не рада, что вызвалась ее сопровождать. Хотела сделать как лучше, а получилось как всегда. Думала, что Аля будет рада моему присутствию, но все вышло с точностью до наоборот.

Вернувшись в комнату я спросила чем она намеревается заняться дальше. Алевтина огрызнулась, что она не спрашивает мои планы, нечего интересоваться ее. И так я еще несколько раз к ней обращалась, получая в ответ подобные грубости.

Я обиделась.

И решила, что в будущем больше не буду с ней осторожна.

Потом Аля куда-то уходила, однако мне не сообщила где была, когда вернулась. Вот и я решила не ставить ее больше в известность о своих перемещениях.

Вот кто бы мне объяснил почему мы с ней поцапались? Из-за чего? Непонятно.

На следующий день в состоянии холодной войны отправились на пары, как будто и не было больше года дружбы. Я пыхтела себе под нос, а она себе. Весь день прошел в эдаком противостоянии. У нас за спиной стали шептаться что случилось и почему мы в конфронтации, но вслух о том никто не спросил, чему я была несказанно рада, поскольку сама не знала причину.

Сказать, что мы не разговаривали, так нет же, разговаривали, но как-то не так как обычно. Наличие черной кошки, пробежавшей между нами, ощущалось очень сильно.

В таком отвратительном настроении я отправилась к Елецкому. Сонечка, естественно, увязалась со мной. А как же без нее? Она и так ни на шаг не отходила, боясь пропустить момент, когда я пойду к декану.

Ее внешний вид наводил меня на мысли посещения девушкой крайне подозрительного магазина для взрослых. Чем-то отдаленно наряд Сони напоминал униформу горничных в отеле, разве что без беленького чепчика и фартучка. Да и длина юбочки была несколько коротковата. Настолько, что виднелись резинки от чулков.

М-да. Соня подготовилась по полной программе. И это я уже не обращала внимание на декольте, в котором любой мужчина просто обязан был утонуть.

— Сонь, а ты где была?— спросила я по пути в деканат.

— Когда? — девушка еще не чувствовала подвоха.

— Ну, на первом часе последней лекции?

— Да я бегала пе..., — чуть не выболтала она всю правду, — полис получала.

— Понятно, — протянула я. — Видимо дорога за полисом проходила через твой шифоньер.

— Чего ты ко мне пристала? Еще скажи спасибо, что я тебя выручаю, — недовольно буркнула девушка.

Сказать "спасибо" я не успела, ибо мы как раз находились перед дверью в деканат. В этот самый миг эта самая дверь отворилась и на пороге нарисовался собственной персоной господин Елецкий, как всегда выглядевший безукоризненно. Прическа — волосок к волоску, костюм отутюжен, а сам мужчина гладко выбрит. Складывалось впечатление, что он бреется по два, а то и три раза на день. Поскольку я никогда не видела его со щетиной.

— А, вот и вы, госпожа Семенихина. Проходите. Я как раз собирался на время отлучиться, — на Сонечку, призывно выпячивающую бюст и отставляющую ножку в сторону декан даже не взглянул.

Я, не долго думая, прошмыгнула мимо Еремея Гордеевича, оставив Соню в коридоре.

— А-а я-а? — Памферова даже за мной руку протянула, желая по-видимому ухватить за юбку.

— А вас я не наказывал, — Елецкий сразу же смекнул куда и для чего рвется девушка. — Ступайте, Соня.

— Да мы. Да я..., — у девушки слов не было от моей вероломности. Потом она все же нашла в себе силы протараторить. — Мы с Семенихиной договорились, что я ее подменю. У меня даже есть корочка делопроизводителя.

И как она только умное и длинное слово вымолвила не разу не запнувшись. Просто высший пилотаж.

— Вы может быть и договорились, но вот я эту договоренность не ратифицирую. Так что вашей подруге придется самостоятельно отрабатывать наказание за собственные деяния, — спокойным холодным тоном произнес Елецкий. Я даже поежилась. Он всегда такой замороженный или только в моем восприятии?

— Я все же ей помогу..., — начала настаивать Соня, видя, что проигрывает по всем статьям.

— Соня, у меня в кабинете хранятся важные документы, пропажа которых может быть чревата непоправимыми последствиями. Поэтому я не могу допустить большого количества посвященных, — как по мне так сразу стало понятно, что декан боялся доверять Памферовой бумаги. А вдруг утянет? Но, кажется, до блондинки столь высокий слог был не доступен.

— Я ничего важного брать не буду.

— Не надо, вообще, ничего брать. Ступайте, Соня, по своим делам, — уже открытым текстом заявил Елецкий.

Я сжалась, услышав посыл декана. Если он таким образом отшивает всех женщин, жаждущих его тела, то я им бедненьким не завидую. Несчастные создания.

— Но я же готовилась. Я даже отменила поход к маникюрше, — возмутилась девушка.

О, Боже! Я застонала чуть ли не в голос. Она точно блондинка. И пусть у меня волосы слегка светловаты, но они натуральные, а у Сонечки крашеные на все сто процентов. Все же не цвет волос, данный от рождения, определяет сознание, а приобретенный в процессе жизни колер.

— Зря, Соня. Поход к маникюрше для девушки это первостепенной важности задача. Его нельзя отменять. Это можно отнести к ряду грехов, — а вот сейчас он в открытую издевался над студенткой. С ним надо держать ухо востро, а то и мне перепадет на орехи.

— Вы, правда, так думаете?— с надеждой спросила девушка.

— Я не думаю, я знаю, — на полном серьезе ответил Елецкий.

— Так я пойду? — осторожно спросила Соня.

— Идите, Соня. Идите, — мягко послал девушку декан.

Памферова как сомнамбула развернула и пошла в указанном направлении.

Что он с ней сделал? Загипнотизировал? Я в священном ужасе взирала на Елецкого.

— Что вы так на меня смотрите? — это был уже ко мне вопрос.

— Вы шаман? — я сморгнула, чтобы лучше видеть.

— С чего вы взяли, госпожа Семенихина?— Елецкий с удивлением посмотрел на меня. Жаль что я не могла рассмотреть до конца его глаза, скрытые за стеклами очков. Было сложно понять насколько человек искренен, если не видеть отражение его души.

— Сонечку невозможно переубедить. Ей проще дать, чем...— я дальше не стала повторять расхожую фразу.

— Вам тоже? — я засмущалась. Вроде несуразицу сказал декан, а стыдно стало мне.

— Мне? — потупила взгляд.

— Вас тоже невозможно переубедить? — и только тут до меня дошло, что сказал мужчина. — А вы что подумали? — Елецкий увидел мое замешательство.

— Я? — выставила руки перед собой в защитном жесте. — Ничего.

— А чего это вы застеснялись? — вот может Елецкий спросить.

— Не может такого быть.

— Чего? — с интересом спросил у меня мужчина.

— Я этого не умею делать.

— А! — протянул Елецкий. — Это значит, что с вами еще ничего такого не случалось за что было бы настолько стыдно.

— А у вас? — решила перевести стрелки на декана.

— Было, — честно признался он. — А когда стыдно за любимого человека, то вдвойне.

Это он сейчас о чем? Странный он какой-то и непонятный.

— У меня так не было, — я решила тоже поведать немного о себе.

— Чтобы было стыдно за любимого? — вот это у нас и разговор! Не ожидала, что подобный может состояться между мной и преподавателем.

— Ага. Просто у меня любимого не было. Любить, вообще, огромное расточительство. Все равно никто не оценит.

— Наверное, вы в чем-то правы, — задумчиво сказал Еремей Гордеевич. — Ну, ладно. Делу время, а потехе час. Я вам сейчас расскажу что мне потребуется и как это сделать. Договорились?

Переход от задушевного разговора к рабочему был стремителен и внезапен, как будто секунду назад мы не делились чем-то интимным. Неужели у Елецкого было за кого стыдиться? Похоже, что да. Просто так такими фразочками не бросаются. Хотя кто его знает — ледяного и неприступного.

Мы включились в работу. Еремей Гордеевич отчего-то передумал идти куда собирался. Скорее всего встреча была не существенная, раз он не пошел. Я как-то не думала о том, что он мог просто забыть о том, куда следовало направиться. Думаю, что провалами в памяти мужчина не страдал.

Декан доставал из шкафа стопы документов, в которых были намешаны бумаги с отчетностью за разные периоды, а потом мы их раскладывали в определенной последовательности. По-видимому с течением времени отчеты выдергивали из стоп для тех или иных нужд, а потом просто клали сверху. Вот и получалась мешанина.

Я поинтересовалась, а разве нужны бумаги десятилетней давности, на что получила ответ о необходимости хранения всего что может служить источником информации, поскольку неизвестно когда, что понадобится вновь. Я со скептицизмом посмотрела на декана, но ничего не сказала, решив, что он руководитель — ему виднее.

— День добрый, — в деканат вошел Илья Васильевич Перегуда собственной персоной.

— Здравствуйте, — пискнула я, опустив глаза к бумагам, что сортировала. Елецкий промолчал, занимаясь своим делом.

Все же как-то неприятно встречать свидетеля своего позора во внеурочное время. Хотя видеть однокурсников было делом привычным, как и выслушивать с их стороны подколки. У меня, пожалуй, внутри был собственный измеритель совести и стыда, работающий в разных условиях по-разному.

— О! Вам опять требуется адвокат? Готов оказать посильную помощь, — я еще больше сконфузилась, решив промолчать, не зная что ответить на вопрос.

Преподаватель смотрел на меня каким-то заинтересованным взглядом. Я бы даже сказала, что раздевающе-разглядывающим.

— Илья Васильевич, вы чего-то хотели? — поинтересовался Елецкий.

— Да вот пришел узнать что отменило нашу встречу, а оказалось причина крайне существенна и важна.

Это он на что он сейчас намекает? Что из-за меня Елецкий отказался от общения с Перегудой.

— Если мне не изменяет память, то вы, — он выделил это слово, — позвонили и отменили встречу из-за необходимости принять у студентки зачет с прошлого семестра.

— Да? Я так сказал? — мужчина перевел взгляд на меня. — Совсем запамятовал. Все может быть. Наверное, так и было на самом деле.

В комнате воцарилась некая относительная тишина, прерываемая шелестением переворачиваемых страниц.

— А как зовут нашу очаровательную и сведущую о своих правах студентку? — это он у меня спросил? Я с удивлением взглянула на Елецкого. Это что? Меня при нем клеят? Это как называется? Или у них у преподавателей так принято? Или у него просто юмор такой? Я вконец запуталась в собственных размышлениях.

За меня ответил Елецкий:

— Илья Васильевич, кажется, у вас после обеда должна была быть консультация? Я не ошибаюсь? — это что? Тонкий намек Перегуде свалить? Я даже не ожидала помощи от декана.

— Подождут, — отмахнулся мужчина.— У вас более теплая компания. Так как имя твоей обворожительной студентки? — уже напрямую у Еремея Гордеевича спросил адвокат.

— Вот когда время чтения лекций на ее курсе подойдет, тогда и познакомишься, а пока пусть ее имя останется тайной, — с нажимом ответил Елецкий. Мне показалось, что сталь зазвенела в голосе мужчины.

— Но я...

— Но вы уже уходите. Не так ли, Илья Васильевич? — чуть ли не грубо произнес Еремей Гордеевич. Я вжала голову в плечи, ибо холодный голос мужчины продрал до костей.

— М-да. Пожалуй, мне пора, — Перегуда, поджав губы, словно нашкодивший пес, решил не перечить хозяину кабинета. Я порадовалась перспективе ухода адвоката.

Мужчина для приличия выждал несколько секунд, а потом покинул помещение, на прощание ничего не сказав. Я с облегчением вздохнула.

Мы еще некоторое время разбирали в тишине бумаги, а потом Елецкий сказал, что на сегодня достаточно и, поблагодарив за помощь, сообщил, что завтра будет меня ждать в такое же самое время, что и сегодня.

* * *

На следующий день я не выдержала состояние холодного нейтралитета со стороны Алевтины и первая пошла на мировую, хотя до конца не понимала из-за чего случился весь сыр-бор между нами:

— Аль, может хватит?

— Хватит чего? — ощетинилась она, словно ежик в тумане.

— Молчать. Или давай по-человечески поругаемся, а на крайний случай друг другу волосы повыдергиваем, покричим, но придем к какому-нибудь знаменателю. Я так больше не могу. Захожу в комнату — будто на минное поле попадаю, боюсь ступить в сторону, а вдруг произойдет взрыв.

— Вроде между нами не было объявлено войны, — девушка задумчиво смотрела в окно, сидя на своей кровати.

— Вот и я думаю, что войны не было, а режим чрезвычайного положения кто-то ввел. Ты не знаешь в чем дело? — ну, думаю, или помиримся, или разругаемся еще больше. Штраус у нас принципиальная, если рогом упрется, то все. С места не сдвинешь.

— Это все ПМС виноват, — спустя время ответила она, посмотрев на меня. Видимо, решила проверить удовлетворена ли я ответом.

— Точно, — решила я поддержать Алевтину, хотя, сама подумала, что раньше ни она, ни тем более я, никогда ни на что подобное не жаловались. Я-то и слова такого в своем лексиконе не имела. Дурь все это бабья, не иначе. Но лучше иметь внешнего врага в лице ПМС, чем реального в своем. Я себя виноватой в ссоре с Алей не считала, но о том благополучно решила помалкивать. ПМС, значит ПМС. Политики во всем винят США, значит, мы найдем своего подобного злодея.

У Алевтины сразу же изменилось настроение. Чувствовалось, что ее что-то распирало изнутри и девушке хотелось этим поделиться. Я решила, что мне следует подтолкнуть ее к разговору, бросив пробный камень.

-Ты последнее время какая-то занятая, неужели на новые курсы записалась? — осторожно начала я.

— Ой. Нет. Общественную работу выполняла, — с охотой поделилась со мною Штраус.

— И что же на тебя взвалили в этот раз? — известно, что инициатива у нас наказуема, а Аля в этом была крайне "счастливой".

— Взяла шефство над Ростоповичем, — как бы между прочим сообщила она. — Он же в больнице.

— Слушай, точно. Лада же говорила. А что с ним? — я взяла в руки яблоко и надкусила, начав жевать.