Стихи

Моей нелепой болью.

Когда придёт рассвет, сойдёт на нет

Вся красота, что над водой сияет

(А может быть, не вся, не вся, не вся?..).

История кричит и иссякает,

И кто-то новый раунд начинает,

Сбивая с клетки белого ферзя.

4.09.2021

ПОСТСКРИПТУМ ПОСТУМУ

"Нынче ветрено и волны с перехлёстом.

Скоро осень, всё изменится в округе.

Смена красок этих трогательней, Постум,

Чем наряда перемена у подруги"

(И. Бродский. Письма римскому другу)

Снова ветрено, и волны чёрной крови

Оседают на притихший древний город.

Постум, сладкое мученье — жить у моря —

Мне милее суши. К чёрту ритмы,

К чёрту все сонеты и терцеты,

И погоню за любовью, как за рифмой,

Потому что перед чёртом все раздеты —

Все наги, никчёмны и убоги;

Так зачем же кружева и мишура?

В древнем городе уже совсем не страшно —

И я радостно плыву в солёной боли,

Буря рвёт мне лёгкие тобою —

Или просто ветром; я не скрою,

Что безбожно наслаждаюсь пустотой.

А вокруг цветёт дворцами древний город;

Души всех убитых и убивших,

Всех, кого я предал, и предавших

Жёлтой дымкой вьются меж колонн,

Над парковками, садами, фонарями,

Над вокзалами и стойкой в шумном баре,

Во дворе сыром и гулком, и в подвале,

Где когда-нибудь кого-нибудь найдут.

Раньше я боялся боли, Постум,

Избегал её, как всё живое, —

Но теперь с подня?той гордо головою

Принимаю этот чёрный огнемёт,

Очередью кости мне дробящий.

Боль должна быть полной, настоящей.

Можно и в предательстве быть верным;

Можно, верность сохранив, предать.

Хоть чего-то древние не знали.

В новостях прочёл — нашли в подвале

Чьи-то кости, Постум, представляешь?

Этот дом на улице моей.

Здесь во мраке что-то исчезает,

Плачет, и дрожит, и угасает,

Ты идёшь мимо сияющих фасадов —

И не понимаешь, где конец,

Сердцевина и начало лабиринта.

Шепчет дворик затхлый о молитве,

Колокольня храма — о распутстве,

Море — о тебе и обо мне.

Море нужно проживать — и так же с болью.

Я умею не бояться правды.

Небеса, прекрасно-трупные фасады,

Хлёсткий ветер, пьяный бомж —

И мотылёк.

Мотылёк будет растерзан и раздавлен —

Непреложные законы мирозданья.

Даже здесь не существует, Постум, правил;

Остальное прочитаешь между строк.

Темнота мне целится в затылок

И не ждёт, что я посмею обернуться.

Только, знаешь, Постум, — я посмею.

Серебро монет, дурман елея,

Красное вино в конце недели.

Я и ты. Ты нажимаешь на курок.

8.09.2021

МЕНЕЛАЙ И МОРЕ

"Ниоткуда с любовью, надцатого мартобря,

Дорогой, уважаемый, милая, но неважно,

Даже кто, ибо черт лица,

Полагаю, не вспомнить уже".

(И. Бродский)

Ниоткуда от моря, какого-то сентября.

То венчальный покров или саван — уже неважно.

Стонет море чернил, изнывая от тихой жажды;

Умирают во имя жажды — и свой поход

Менелай начинает за журавлиным клином,

За Еленой, её волосами, лишь бы не утолить

Эту жажду — в окрике лебедином

Лишь бы сладкую муку не умертвить.

Он сжимает жадные руки на белом горле —

А потом кричит, просыпаясь: нет, просто сон.

Менелай — как я. Дразня или развлекаясь,

Разнесут ветра над водой серебристый звон —

Мглистых туч отраженья, скипетры и вериги.

И ты с детским восторгом смотришь на корабли.

Барельефы, парки, сады, квадриги —

Забери, пожалуйста, забери

Насовсем, задаром, платить не надо.

Замереть, задвинуть поглубже — и не дыша.

Всё как лезвие цвета чернил

(Не коснуться бы мочки уха),

Всё как запах и вкус на острие ножа.

Облизать самый кончик, чувствуя: прошивает

Кожу тонкой иглой насквозь, и всё крепче шов.

Менелая к Елене пришили тоской и морем —

Непохоже-похожий, древний, животный зов;

Нет, нельзя, промолчать.

На рассвете Елена исчезнет, как тёмный морок,

И всё будет как раньше — чайник, часы, кровать,

Тусклый взгляд в тусклом зеркале

(Всё же царю за сорок);

Ничего не останется. Дым, а не аромат;

Горький дым от курильниц жертвенных, песнопений утробный пульс.

В этом городе я, наверное, не спасусь —

Но по крайней мере, по крайней мере.

На любую Елену найдётся Парис — и не только он.

Пухлощёкие ангелы рококо, обнажённое тело в не-обнажённой раме.

Это глупо, как в приторной мелодраме,

Злобный гений живёт в романе не по программе —

Гордо вскинув голову, я покидаю зал,

Чтобы после выть за кулисами.

Шторы вниз струятся чёрной водой,

И проклятое лезвие режет ночной прибой,

Как мой взгляд пустой —

Или слишком полный ребячливостью серёжки,

Книжкой в мягкой обложке,

Мявом жалкой бродячей кошки —

Дальше список деталей, прописанных не тобой

И не мной — только сценой города.

В лунном свете уносится вдаль карета,

Скоро будет полночь, но сказка эта

Не подводит к паденью Трои — в системе сбой.

После сна Менелаю душно — дышалось глубже

Там, в волнах лихорадки; а здесь — нарыв.

И Фонтанка плещет, чернильной стужей

Фонари с аптеками отразив.

После снов разучаешься — и тяжело, очнувшись.

Я целую лезвие правды, кромсая рот.

Ниоткуда от моря; чёрная блажь свободы —

Но бывает свобода для и свобода от.

На вторую я жадно смотрю, предаваясь первой.

От Елены плавится море — и Менелай.

Колоннады, булыжники, Пётр Первый —

Забирай, пожалуйста, забирай

Этот хаос на грани этики и искусства,

Голос медного чешуекрылого журавля.

Здесь уместно писать про разум, терзая чувства,

Здесь уместно лезвием чёрным кромсать себя.

Я умею лучше в следствия, чем в причины.

Ниоткуда от моря — от лавра или осины,

Страсти, лезвий, писем и чертовщины.

Менелай вздохнёт, свой Лоусонс допивая;

Потной простыни тога ждёт Менелая.

И кусая губы, мысы границ кромсая,

Извиваться царю на ложе —

Корабль, дыханье, стая

Или клин журавлей, —

Извиваться, всем телом твои черты,

Как безумное зеркало, повторяя.

27.09.2021

ПРИГЛАШЕНИЕ

Шуршит вода по кружевам лепнины,

Струится вниз оборванной строкой.

Мосты — кавычки — скобки — половины.

Моя печаль овеяна тобой,

Как сто веков назад — но память зверя

Вмещает сто секунд, не сто веков.

Я не молюсь, поскольку я не верю.

Я не пишу, поскольку не готов

Увидеть отражение в бесцветном

Тумане белой ночи, в желтизне

Сырых облезлых двориков, под пеплом

Дешёвых сигарет — и на стене,

Там, где ползёт в сиянии бесполом

Луч серебристый, пустотою полон,

Не понимая — солнце ли, луна.

Я отражаюсь. В подворотнях слышен

То вой, то стон, то судорожный рык.

Шипеть, царапать, рвать; я ненавижу

Твои слова, твой призрачный язык,

Твои неуловимые намёки

Меня так злят — абстрактна высота,

Не пахнут кровью вечность и величье,

Меня всё больше манит пустота.

И лабиринт мерцающих каналов

Ведёт к добыче; пульса перестук

Живой и загнанный, и монотонность капель.

Улыбка, кофе, исповедь, цветок,

Кафе, кино, прогулка у залива,

Я вырос без отца, я одинок,

Она была со мной несправедлива,

Я спился, я лечился, я торчал,

Ты одинока — это поправимо,

О, круто, вот бы кто-то написал

И про меня; а если ты напишешь?

А если я особенный — не как

Все те, другие, кто тебя изранил?

Сиянье клуба, виски, апероль,

Там, в тумбочке, достань презервативы,

Дрожь в пальцах, пот и влажные ладони,

Ты всё не пишешь — может, что не так?

Ты не скучаешь?..

Тысячи историй,

Воронка лиц, зрачков горящий мрак,

Депрессии, попытки суицида,

Стрельба, айти, байдарки, языки,

СДВГ, невроз, шизофрения,

Стереотипы, маски, ярлыки.

Но всё одно — биение под кожей

Прелестной лани — и мои клыки.

Мне скучно, бес.

(Прости).

Мне скучно, Постум.

Жизнь так скучна за мороком чернил.

Звучат во мне глухие отголоски

Того, что было, — но нельзя найти

Опоры там, где только чёрный омут.

Нет золота, червивы лепестки.

Ты пишешь розе; я — звериный голод.

Питает яд кровавые ростки.

Чернильный морок пышно расцветает

На остове того, что было мной.

Я так любил — любила — я не знаю,

Как дай вам бог — как вам даёт другой.

Безумьем глаз кошачьих покорённый,

Я изменил тебе — пожалуй, так.

Смешно. Скулит и хнычет зверь влюблённый,

Довольствуется новою норой,

И, раны зализать во тьме пытаясь,

Лишь травит их сильнее: боль — сюжет.

Без боли нет истории — богини

Отчаянья и тридцати монет.

Та череда проклятий, войн, предательств,

То медное распятие в углу,

Во власти снов, желаний, обстоятельств

Я больше разбираться не могу,

И не хочу — признаюсь — разбираться.

Я так устал. Я просто устаю.

(Она всегда так, помню, говорила;

В каком-то смысле я её люблю —

Хотя меня давно не побеждали;

Она меня толкнула на краю

Кошачьими своими коготками —

Толкнула там, где ты держал в строю;

В каком-то смысле я ей подражаю;

Упряма жизнь — пропитывает яд

Той жадности жестокой, запах кожи,

Блеск глаз безумный, судорожный ад,

Больное бормотание в припадке,

Карманный нож, зажатый в кулаке,

И детское хмельное своеволье.

Меня так никогда не обдирали —

До свежевания, до сути, до костей —

Но выигрыш мазохиста значит гибель;

Любая смерть кончается ничьей —

Она ничья, а я, возможно, умер;

А может, нет — и, впрочем, чёрт бы с ней).

Я изменил тебе — но, знаешь, Постум,

"Горацио, ты лучший из людей,

С которыми случалось мне сходиться".

Я не тяну на Гамлета — но ты,

Ты, чуя дрожь надломленного мира,

Похоже, тянешь. Грустной красоты,

Чернил и пепла нас связала нитка —

От сердца к сердцу чёрною змеёй

Ползёт и вьётся, мир устало гибнет

На фоне; мы бредём своей дорогой:

Ты — ужасаться битве, я — в запой.

Ты жаждешь моря, чтобы в нём укрыться,

Но море есть агония — поверь.

Я Менелай, а ты Елена; биться

Мне больше не с кем: Менелай — не зверь.

Какой Парис чудовищу соперник?

Я чувствую натянутую нить;

Как струны скрипки, грустный нежный голос,

И море мечется в испуганном ненастье.

Другие ждут любовь во имя счастья —

Я жду, чтобы загрызть и утопить.

10.06.2022

ПОГОВОРИ СО МНОЙ О ЗЕРКАЛАХ

Поговори со мной о зеркалах,

Дворах провинций и дворцах Парижа,

Высоким стилем, стилями пониже,

С печальным смехом, меркнущим в глазах.

Поговори со мной о многоточьях

Чернильных путаниц, мерцающих в пыли

Дорожных станций — участь одиночек,

Поговори со мной, поговори.

Шутить о смерти, плакать о поэзии,

Возвышенно вещать о простынях,

Окутанных греховностью сомнений,

Кричать без слов, жалеть без сожалений,

Настало время пира на костях,

Раздробленною в пыточной вселенной

Рождаясь с умиранием внутри,

За ночь, вино и дым благословенный

Поднимем кубок и поговорим.

То, что ошейником нам стягивает шею,

Свободу дарит нам же, милый друг.

Огонь без жадности, касания без рук,

Пощёчина — опасная затея,

Терновник, серебро, дурман елея,

Я рассказать о главном не посмею,

А может, и посмею — просто, вдруг,

Над кружевом нахального веселья,

Над пропастью саднящих старых ран,

Дым как лесной таинственный туман,

Слова нежны, как шёлковые перья,

Обманчивы, как звёзды в небесах.

Ты будишь ангела во мне — ты будишь зверя.

Поговори со мной о зеркалах.

05.01.2023

"С ЧЕГО ТЫ ВЗЯЛА"

Круг от свечи на столе, тьма за спиной,

Знойный песок вместо крови шуршит под кожей.

Знали бы, знали бы бес или ангел мой,

Морок морских мурен в бездне сине-седой,

Про?клятый старый тёмный дом вековой,

Знали бы все, как на тебя похожи.

И кружева дворцов над каналов усталой мглой,

И ледяной неон, сияющий над толпой,

Розовой кожицей персик-закат над грешною головой,

Слёзы чужие за тонкой белой стеной,

Белой, как лист, — похоже всё на тебя.

Без теоремы не выйдет решить задачу.

Ты всё ломаешь город, я всё леплю себя —

Наспех, нелепо, набросками, наудачу.

Кажется, даже спустя сто Фаустов и Елен

Всё повторится — голос, анфас и профиль,

Кто-нибудь новый в слезах у твоих колен,

Мне проиграет в карты чей-нибудь Мефистофель, —

Может быть, выиграет, — и на исходе дня,

Я, глубоко вздохнув, выходя из храма,

Чётки под мантией набожно теребя,

В облаке дыма — может быть, фимиама —

Вдруг осозна?ю, что снова ищу тебя,

Снова актёр нашумевшей и глупой драмы.

Рабский ошейник, вечности атрибут —

Он на тебе будто насмешка богу.

Где-то есть место, в котором меня убьют,

Или глава, где нам рассекут дорогу.

Пусть. Я живу, пока лихорадки зной

Шепчет под кожей, шершавой шуршит змеёй,

Тащит за поводок к столу с золотой свечой,

Тени на белой стене на плечи твои похожи.

Пламенно расцветает новый Эдем-бардак

В мыслях, когда наугад кидаешь:

"С чего ты взяла, что я на тебя не смотрел —

Не смотрел вот так?

С чего ты взяла, что до конца понимаешь?"

Слаще сладчайших вин чаровница-ложь,

Но мне давно, давно неинтересна правда.

Где-то есть место, в котором меня убьёшь,

Точку поставишь, замысел разовьёшь,

И бесполезно угаснет моя бравада

Громоздкого романиста; пока мы живы,

Лондон, Париж, Рим, Вавилон и Фивы,

Смерти и выстрелы, статуи и картины —

Я завещаю хранить отпечаток твой

Каждой частице бешеного творенья,

Каждому атому в тусклой горячей мгле,

Стимулу, току, импульсу, притяженью,

Да осенит наш мир лживое утешенье,

Сладко-сиропным ядом вязко течёт мгновенье —

"С чего ты взяла, что я на тебя так не..."

08.01.2023

СЕРДЦЕ

За морями и за ночами

День, нарвавшийся на межу.

Вырву сердце себе руками,

Но всё будет, как я скажу.

Жизнь цепляет меня словами

И дыханием, уходя.

Вырву сердце себе руками.

А иначе уже нельзя.

Невозможными рубежами,

Их нельзя ни внутри, ни вне.

Вырву сердце себе руками,

Воскресая на самом дне.

Кровь алеет в волнах и соли,

Кто-то лжёт, кто-то делит ложь.

Вырву сердце себе — доколе?

Но вопросами не тревожь,

И не спрашивай — почему я

Так жестока, зачем врежу?

Собирает себя по буквам

День, нарвавшийся на межу.