Рождённая летать

— Ты что-то притих? — она уже успела одеться, перекинуть сумку через плечо и теперь с любопытством рассматривала его задумчивую физиономию.

— Прощаться пора, — он произнёс это с явным сожалением.

— А разве ты меня дальше не проводишь?

— Да я бы с радостью, — ответил он искренне, — да не любят нас в светлых землях и тебе такой провожатый на пользу не пойдёт. Не отлавливают как у тёмных, но и, а, ладно, чего это я жалуюсь, сама в местных заморочках разобраться успеешь.

И хлопнув друг друга по плечам, они разошлись: Шерил поспешила вперёд, по чуть виднеющейся под ногами тропке, которая должна была вывести её к нормальной дороге, а Тларг отступил в тень куста ручейника, увешанного ярко-красными ягодами, и провожал девушку взглядом до тех пор, пока она не скрылась вдали.

Без обычной нательной раскраски она чувствовала себя голой. Так и тянуло поставить хотя бы две симметричных коричневых точки себе на переносицу, но местные не имели привычки наносить на своё тело абстрактные узоры, а ей не следовало так уж выделяться из толпы. Пусть и толпы той было всего несколько путников, тяжело и мрачно тащившихся по дороге да пара обогнавших её телег. Ничего, скоро город будет, Тларг говорил, что вышли они сравнительно недалеко от него. Что странно, пока она в одиночестве брела по болоту или отсиживалась на островке у Ойсеррин, таких проблем не было. Может потому, что кроме ойров там и людей-то не было? Нет людей — нет проблем — хорошо звучит. Нет, кровожадной Шерил никогда не была и даже не считалась, хотя к восемнадцати годам оставила за плечами более ста дуэлей, а после двадцати и считать их перестала. Нет, забиякой она тоже не была, собственно из всей той пресловутой сотни сама она отправила всего два вызова. Первый — потому что решила, что это непорядок каждый раз драться исключительно по чужой прихоти, и второй — потому что ДОСТАЛИ! К семнадцати годам она стала обладательницей собственных именных клинков, которые теперь бесполезно пылятся на парадном гобелене в её комнате, хотя здесь они бы ей ох как пригодились. Хотя отсутствие оружие её всё же беспокоило не так (накостылять и обычной палкой можно), как невозможность облачиться согласно принятым в обществе Творцов приличиям. Неудобно, некрасиво и жуть как нервирует. Словно бы ты злонамеренно прикидываешься обычным, лишённым Таланта человеком. Такого с нею не случалось лет примерно с трёх, с тех пор, как она научилась держать в руках кисточку и краски. Исключения составляли разве что дни больших праздников, которые следовало встречать очистившись и телом и душой, но на то они и исключения. Притвориться что ли, что это путешествие что-то вроде паломничества? Нет, глупости, нужно привыкать к этому миру и к его обычаям. Неизвестно ещё, сможет ли она когда-нибудь вернуться домой.

Лавка была так себе, одноэтажная, с узкими окошками из мутноватого стекла. Ни в какое сравнение не шла с витринами супермаркетов у неё дома. Шерил даже усомнилась, а туда ли она попала, куда её направила Ойсеррин. Но потом прикинула, что именно в такое место и могут заявиться ойры не вызывая недоумённых взглядов и решительно толкнула тяжёлую дверь. Внутри оказалось довольно светло, хотя светильники не горели, а того света, что проникал сквозь узкие окошки было явно недостаточно. Шерил даже на мгновенье подумалось, что может это какая-то магия. Ну мало ли. Раз в этом мире есть крылатые люди, так может здесь научились создавать рассеянный свет, не имеющий источника. Потом взгляд уловил блик, другой, шаг в сторону дал возможность рассмотреть небольшое зеркальце, наклонно укреплённое в стене, потом другое, третье. Так вот как они освещают это помещение! И не проще ли было просто расширить окна? Наверное, не проще. Люди никогда не будут сооружать что-то сложное, если простое им доступно.

— Эй, что ты там глазеешь? — донёсся до слуха Шерил возмущённый голос. По крайней мере, так она для себя перевела эту длинную фразу. Язык-то, как и предупреждала Ойсеррин, оказался незнаком. Шерил молча подошла к прилавку, за которым обретался тощий жилистый субъект и выложила не него тряпицу с засушенными болотными орехами. Молча, потому, что своё незнание языка империи решила не демонстрировать. Это для ойров вполне естественно незнание самого распространённого в этих местах наречия, а она-то человек.

— Три менке, — в глазах у торговца заплясали алчные огоньки.

Что именно три, а не сколько-нибудь ещё Шерил поняла, потому, что ей это показали на пальцах, а название самой мелкой из монет она различила на слух. И принялась молча сворачивать тряпицу со своим товаром. Озвученная сумма была слишком мала, даже с учётом того, что полную стоимость ей всё равно не стребовать, а торговаться она не умела, да и не горела желанием учиться.

— Стой! — торговец цепко ухватил её за руку и быстро залопотал что-то непонятное. Шерил уставилась на него с максимально безразличным видом, вызвав ещё одну порцию нераспознаваемой трескотни. В конце концов, они сошлись на одном минге за орех, и это была очень неплохая цена. Равно выгодная для обеих сторон.

Из лавки Шерил выходила ступая твёрже и оглядывая улицы городка благодушнее, чем раньше. Надо же, какой уверенности добавляют человеку звенящие в кармане монетки! Кстати денежные знаки здесь были презабавные: округлые, перламутрово-прозрачные, с небольшим продолговатым отверстием у одного края, так, что носить их можно было, нацепив на шнурок или крупную булавку. И действительно отличались по размеру: менке — с ноготь большого пальца, минг — в два раза крупнее, а майна — в три. Курс обмена немного отличался от места к месту, но был примерно равен одному к семи (эту ценную для любого путешественника информацию ей сообщила ещё Ойсеррин, когда давала последние инструкции).

Что делает нормальная девушка, когда у неё в кармане неожиданно оказывается чуть больше монеток, чем она рассчитывала? Правильно, идёт в ближайший торговый центр, ну или на рынок, как в данном случае. Нет, потратиться пришлось бы в любом случае, еды купить (не одним же подножным кормом питаться), да и из вещей кое-что. Вот хотя бы расческу нормальную. Ойрам хорошо, их жёсткие гривы ниже плеч не отрастают, да и не путаются почти, а её мягкие человечьи волосы требуют ухода. Точно требуют. Шерил медленно брела между рядами с товаром и остановившись у какой-то блестящей отполированной металлической поверхности, внимательно на себя посмотрела. Мда. Не зеркало, конечно, но видок тот ещё.

Неожиданно над ухом прозвучала длинная насмешливая фраза, произнесённая низким красивым мужским голосом. Шерил очнулась, отшатнулась от блестящей поверхности, наткнулась на насмешливый взгляд торговца и развернувшись, поспешила по делам. Надо же, столько не медитировала, что теперь при виде собственного отражения чуть в транс не провалилась. Нужно срочно с этим что-то делать. И она даже знала что именно. Вот только провизией закупиться и несколько жизненно важных мелочей прихватить.

Не строят в чужих странах храмов чужим богам, но Творцам в этом плане повезло. До сих пор не найдено ни одного мира, где предметы искусства не собирались бы в одном месте, а что лучше музея подходит для служения Музам? И состояние у неё самое то: от голода ещё не покачивает, но лёгкость в теле чувствуется небывалая, а душа готовится отлететь навстречу покровительницам искусств. То, что из сумки одуряющее аппетитно пахнет пирожками (неважно как они тут называются, по умолчанию примем, что начинка, завёрнутая в тесто — это пирожок), служило дополнительным стимулом покончить с делами духовными и заняться делами телесными. Ноги сами выбирали дорогу, почти не советуясь с витающим в эмпиреях разумом, но следуя какому-то дремучему инстинкту, несли её в нужном направлении. А чем иным объяснить, что блуждая по совершенно незнакомому городу, она с сомнамбулической точностью вышла к наверняка единственному в этом городке музею?

— Стой! Куда?! — когда она уже почти ступила за порог, за плечо её схватила чья-то мосластая ладонь. Шерил остановилась как вкопанная, и недоумённо моргая глазами уставилась на дряхленьккого дедка, которого она совсем не заметила, и который так и удерживая Шерил на месте, принялся что-то экспрессивно ей доказывать то и дело тыча в приколоченную у двери табличку. Шерил перевела на неё взгляд и долго не могла сообразить, что же это всё значит, хотя надпись была предельно ясной даже для неё, практически не владеющей языком и письменностью. Три менке за вход. Это как? Это за прикосновение к Искусству деньги платить? Святотатцы, варвары и идиоты!

Однако потребность в общении с покровительницами искусств и балансировке внутренних энергий была столь велика, что она без возражений рассталась с требуемой суммой и вошла под сень храма. Она не замечала скудноватого освещения, и общей неухоженности помещения. Бродила от статуэток к картинам, от причудливо расписанных масок к длинным узорчатым тканым полосам непонятного назначения и всей душой впитывала эманации творения. Ей даже не слишком было важно, насколько мастерски исполнена та или иная вещь и так ли уж она красива. Гораздо ценнее были порывы вдохновения, овладевавшие мастером во время создания шедевра. Они то и дело проглядывали то в мазке краски на холсте, то в причудливости древесного завитка резной шкатулки, капризном изгибе губ каменной девушки или россыпи лепестков нарисованных цветов.

Музейоны, где Творцы поклонялись своим покровительницам, отличались от музеев, и хотя тоже собирали экспонаты, делали это по непонятному для неодарённых признаку. И не раз служили темой для анекдотов. Странным, наверное, на посторонний взгляд казалось собрание, где настоящие шедевры соседствовали с откровенной мазней и примитивными поделками (а так же детскими рисунками, но творения своих обожаемых малышей Творцы на суд общественности не выносили, выставляли в отдельных залах и только для своих). Но как уже было сказано выше, мастерство исполнения экспоната было далеко не самым определяющим фактором при помещении его в музейон.

И ведь находясь в храме искусств, не думала ни о чём мирском и приземлённом, вообще полностью от всего отключилась, а выйдя из музея, поняла, что делать и как жить дальше. Идти. Выбрать себе какую-нибудь промежуточную цель и двигаться к ней. Причём не в философском смысле этого понятия, а вполне географическом. Ей нужно узнать этот мир, понять, есть ли в нём для неё место и есть ли возможность вернуться домой. Второе — в любом случае, надо же дать родным знать, что она жива-цела-здорова.

О возможности путешествовать между мирами она пробовала расспрашивать и Ойсеррин и Тлора, но успехов в этом деле не добилась — Ойрам об этом ничего не было известно. Свои маги (Сиятельные) были и в Светлой империи, и в Тёмной и у людей-птиц. На последних было даже больше надежды. Из того, что Шерил смогла понять по рассказам Тлора, основной специализацией Сиятельных была ментальная магия, о тёмных магах почти ничего известно не было, кроме того, что с ними лучше не связываться, зато границы возможностей айев никто очертить не мог. Но уже одно то, что в далёком прошлом их предки смогли приделать людям крылья, говорило о многом, и было весьма многообещающим. Так что, ближайшая цель — горы. А там, в пути, может и ещё какая цель жизни отыщется. Кроме самой простой — выжить.

На ночь в городе она не осталась, хотя подозревала, что вырученных за орехи денег хватит, чтобы несколько дней прожить на постоялом дворе. Однако одна, в незнакомом городе, среди чужих людей Шерил внезапно ощутила собственную беззащитность. Странное чувство, незнакомое и неприятное, не возникавшее даже тогда, когда она в одиночестве, по ночному городу возвращалась с поздних тренировок. Там, дома, было всё понятно, там были известны правила игры и знакомы опасности. А здесь? Что толку с её мастерства владения лёгкой саблей, это же по большей части не способ самозащиты, а нечто сродни спорту. А попробуй на неё напасть, ну хоть вон тот звероватого вида мужичина, что на той стороне улицы тянет куда-то кучу досок, и что она будет делать? Или вон та бабища необъятных размеров, что так недобро зыркает на неё из-под платка. А? Искать внутри себя Внутреннего Стоика, как рекомендует мастер Пэй или всё же улепётывать со всех ног? Так что ну его, этот сомнительный комфорт постоялого двора, а несколько оставшихся светлых часов можно потратить с пользой — начать долгий путь к горам.

Нет, это не было обострением паранойи, на странно одетую молчаливую девицу поглядывали где с неодобрительным интересом, а где и очень расчетливо. В конце концов, даже если монеток у неё окажется не как много как показалось когда она рассчитывалась на рынке, то всегда можно продать одинокую девицу, не имеющую заступников в гарем к Сиятельным, им там всегда требуется пополнение. Пусть малый, а всё же доход. А та и возразить не сможет — языка не знает, это было вполне заметно. Жаль исчезла из поля зрения как-то уж очень быстро.

5

Алишер

То, что место, куда его занесло, называлось Тёмной империей, Алишер узнал случайно, из разговора охранников, когда те ещё не усвоили, что привилегированный пленник в достаточной степени изучил их язык, чтобы понять суть разговора. А поняв, призадумался. Слишком уж негативную смысловую нагрузку несёт это название. А потом и прикусил язык. Между делом, во время лингвистических штудий, слишком многое он успел выболтать о том, кто такие Творцы и каковы их возможности. Сначала, пытаясь объяснить, что он ничего такого не делал, за что его можно было бы лишить свободы, потом — потому что спрашивали. Аккуратно так расспрашивали, целенаправленно и со знанием дела. А он не видел причины, почему бы и не отвечать. А потом, соврать уже не получалось. Несколько его осторожных попыток слегка исказить правду, были моментально и довольно жёстко были пресечены. Словно у того, кто так и не представился, велев называть себя Учителем, был где-то детектор истины припрятан. И что ему оставалось? Разве что попытаться создать неверное представление о своих собственных возможностях.

Внутренний сад той крепости, куда его перевели вскоре после того, как хозяева этого места, кем бы они ни были, узнали, что за птица попала в их сети, был невелик, но по-своему очарователен. Правда, за те недели, что Алишер провёл в заточении, и это очарование и вид из окна его камеры на поле и изгиб реки успели основательно приесться. Он меланхолично, не слишком много внимания уделяя тому, что делает, отстукивал ритм на бубне и тихонько, под нос, мурлыкал простенькую песенку, а в воздухе перед ним, извивался, возносился ввысь и опадал, постоянно менял форму и цвет мираж красочного букета.

— И это всё, на что ты способен? — тот, кого велено было называть Учителем, надменно приподнял брови, не меняя остального, каменного в своей неподвижности лица.

— Девушкам нравится, — Алишер постарался улыбнуться как можно беззаботнее.

— И ты до скольких, до двадцати двух лет, только и делал, что девушкам нравился? Ты же взрослый уже мужчина, должен же ты был как-то зарабатывать на жизнь. Или ты только и делал, что со сцены голосил, — Учитель пренебрежительно скривил уголок рта, тем самым выражая своё отношение к подобным занятиям, однако Алишера этим было не пронять.