Ты такой же, как я.

Витька, увидев Данила, соскочил со скамейки и сгрёб его в охапку.

— О, брательник! Ну, наконец-то. А то мы заждались уже. Звонили, звонили... Дядька на работе поди?

Данил вывернулся из медвежьей хватки.

— Ты освободился уже, что ли?

— А ты чего, не рад мне?

Данька пожал плечами. С чего ему было радоваться?

— Ну, чё, беги за пузырём, встречу отмечать будем. Дядька-то скоро придёт?

— Они с мамкой отдыхать уехали.

— Так ты у нас мальчик без присмотра? — Ткнув Даньку в плечо кулаком, оскалился щербатой улыбкой. Схватил за шкирку Антона и сдернул с лавки.

— Блядь, хватит зависать. Ушлёпок. Обкололся в хлам. Дань, давай ключи, я его домой затащу, а ты пока за водярой сбегай.

Данил растерялся. Ему не хотелось впускать в квартиру брательников, и отказать вроде как неудобно.

— Вить, батя сказал, Антона не запускать больше. Он у нас шапку с дивидюхой спёр.

— Вот, блядь, урод! Сука, у своих пиздить последнее дело! — Витёк отвесил брату смачный подзатыльник. Тот опять шмякнулся на лавку.

— Ну, ты мне-то доверяешь? Знаешь же, что я этому гандону руки если что поотрываю.

Данил нехотя всё же протянул брату ключи.

— Я быстро.

— Давай, вали. Пожрать там ещё купи чего. У тебя без мамки-то в холодильнике, наверное, мышь повесилась.

Проводив Данила взглядом, он сплюнул ему вслед.

— Пидор гнойный. На зону бы тебя, быстро бы у параши оказался. Выёбывается ещё, гандон. Херли ты мало спёр-то у этих куркулей? — повернулся он к брату. — Пошли уже. Надо приглядеть, чего там у них вынести можно. Это заебись, что предки укатили. Меньше народу, больше кислороду. Вставай. — Он сдернул Тоху с лавки и потащил в подъезд.

* * *

* * *

** ГЛАВА 10

Открыв квартиру, я, блядь, чуть на задницу тут же не сел.

В ней как будто Мамай прошёл. Мои шмотки были разбросаны по всей хате, вперемешку с разорванными фотографиями. М-да, женская мстя страшна. Самой мстительницы дома не наблюдалось.

Плюнув на весь этот бардак, решил успокоить нервы и уже открыл ноут, чтобы залезть на какой-нибудь порносайтик для сексуальных меньшинств — как в дверь позвонили.

На пороге стоял наш участковый Лёха. Я не удивился его приходу. Значит всё-таки написала Машка заяву.

Лёха пожал мне руку.

— Саныч, какого хрена? Не мог, блядь, вопрос, что ли, решить?

— Проходи. Чего с порога-то разоряешься?

Он присвистнул, увидев бардень, устроенный моей бывшей.

Поднял одну из разорванных фото. Машутка аккуратно отрезала ту часть фотографии, где была она, и, по-видимому, забрала её с собой. И совсем неаккуратно, оторвала мне на карточке голову.

Леха засмеялся.

— Лихо она тебя обезглавила. А шрам — её работа?

— Её. Чего она там хоть накатала?

— Что душил ты её. Пятна на шее остались. В судмедэксперт поехала. Саныч, я от тебя такого не ожидал. Что, довела так сильно?

Я махнул рукой, и, кивнув на стул Лехе, поставил чайник.

— У тебя телефон с собой?

— Да. Зачем тебе?

— Если я со своего звонить буду, Машка трубку не возьмет. Дай я звякну. Хозяйничай пока. Кофе в шкафу. А к чаю чего, глянь в холодильнике, вроде сыр с колбасой был.

Машка на звонок ответила сиплым голосом. У меня даже вся злость на неё пропала.

— Машут, солнце, выслушай. Не бросай трубку.

— Я на тебя заявление написала.

— Я знаю. Солнце, ну зачем, а? Ну, чего ты, как баба стервозная. Ты же не такая у меня. Я знаю, что я урод последний. Прощения у тебя просить язык не поворачивается. У меня крышу сорвало, когда понял, что бросаешь меня. Как я без тебя, Маняш?

— Ты сам виноват. Нафиг тебе сауны эти сдались. Тебе одной меня мало, что ли? Позорник, всякую заразу собираешь. — Машка всхлипывала в трубку.

— Машут, ну, не мы такие — жизнь такая. Положение обязывает, от коллектива не отрываться. Я сам этих проституток терпеть не могу, ты же знаешь, мне, кроме тебя, не нужен никто. Солнце, ты ко мне на зону-то приедешь? Хоть разок? Мне же там и так не сладко будет, а вернее, не выйду я уже оттуда. Ты же не маленькая, знаешь, что там бывшего мента ждёт. Вообще, мне, наверное, лучше сейчас сразу в петлю, чем на зоне оказаться.

Машка, уже не сдерживаясь, рыдала в трубку.

— Дурак, типун тебе на язык. Заберу я заявление, люблю же тебя, скотину.

— Фотки-то зачем порвала? Такие красивые были.

— Дура, потому что.Со злости. — Завывания стали взахлёб.

— Солнце, ну, не плачь. Прости меня, а? Поехали шубку тебе купим, которую ты в тот раз присмотрела.

— Шубку?— Машка отстранилась от трубки и высморкалась. И уже хриплым голосом и со вздохом: — Ладно, поехали. Но я тебя до конца не простила, так и знай.

— Да я даже не надеюсь. Заявление-то забери, а то и вправду, посадят ещё.

— Завтра заберу. Оно всё равно без справки из судмедэкспертизы в ход не пойдёт. Мне так в милиции сказали.

— Точно заберешь? Учти, я если что, к тебе с того света являться буду.

— Димочка, ну, не надо, о плохом. Сказала же, заберу. Я бы и так забрала. Не собиралась я тебя сажать, попугать просто хотела, да злая была. Я даже синяки снимать не пошла, так что справки не будет.

— Ну, давай, приводи себя в порядок, и в магазин поедем. Я за тобой через пару часов заеду.

— Хорошо. Дим, только учти, я к тебе не вернусь. Сейчас, по крайней мере. Надо же, как-то тебя наказывать.

— Да понял я,понял. Я теперь тебя, по-новой, завоевать должен.

Машка хихикнула.

— Смотря ещё как завоёвывать будешь. Всё, пошла собираться.

— Всё слышал? Завтра заяву заберёт. — Я повернулся к жующему Лёхе.

— Ну, ты и жук. Развёл девку. Чего ты ей плёл? Кто бы тебя посадил? Ну, условно бы на крайняк дали.

— А оно мне надо? Мне эти разборки судебные, сам знаешь, на хер не нужны.

— А кому они вообще нужны? Да ещё и кухонным бойцом на суде позориться. Ладно, пошел я. Надеюсь, твоя красавица не наврала и заяву заберёт.

Помимо шубки, купил Машане ещё и браслетик золотой. Совестно стало, как только увидел её зарёванное лицо. Никакой макияж не смог скрыть опухших красных глаз. Ворот свитера закрывал горло, и пятен от пальцев я не видел, но, помня свою тяжелую руку и хватку, знал, что они есть. Голос у моей бывшей был сиплый, как после хорошей ангины.

Я взял её руку и поцеловал. Поцеловал от души. Ведь она меня действительно любила и не была виновата в том, что я урод. Красивая, неглупая девчонка, а вот угораздило же влюбиться в педика. Мне её было жаль от всего сердца.

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

**

Данил опоздал на работу. Вчера брательников выпроводить не смог. Пить он с Витькой не стал, как тот его ни подначивал.

Антон зависал и от водки отказался. Опьянел старшой с одного пузыря.

Весь вечер учил Даньку жизни. От его развязанной речи воротило. У Данькиного бати был знакомый, который отсидел за убийство двенадцать лет. Он работал с ним в одном цехе, и как-то раз они приходили бригадой к ним домой справлять день рождения отца. Ни одной наколки, ни одного мата. Умный, интересный мужик. Если бы он сам не сказал, что сидел, никто бы даже не догадался.

Витька же сыпал блатными и матерными словечками направо и налево. Впаривал Даньке о зоновских "понятиях".

О 'блатных' и 'мужиках', о 'семьях' и 'крысах'. О 'шестёрках' и 'опущенцах'.

Данька совсем запутался кто и что. Ему это было не нужно и не интересно. Его тошнило от рассказов, как наказывали за крысятничество и ломали слабаков. И чем больше пьянел Витька, тем мерзостнее были его байки. Он без конца повторял одно и тоже, что Даньку опустили бы в первый же день при "прописке". Что таким, как Данька, место у параши. В лучшем случае, он бы был чьей-то шестеркой, а скорее всего, петухом.

И лишь благодаря тому, что Антону нужна была доза, сунув им денег, Данилу утром удалось выпроводить братцев.

Настроение было отвратительное. Он чувствовал, что незваные родственнички явятся вновь. Как от них отвязаться, не имел представления. Вроде как родня, и гнать неудобно. Да и отцовской твёрдости у Даньки не было. Даньке было жаль их, они ведь не виноваты, что стали такими. Всё зависит от родителей, от воспитания. Мысли Данила далеки были от работы. Он начал копаться в себе. Может, правда, всё зависит от воспитания? А если бы родители любили бы его меньше, или были такими же, как тетка с дядькой — пьяницами, он бы всё равно стал гомиком?

Вывел его из задумчивости голос безопасника.

— Данил Артомонович, будьте добры, зайдите ко мне в кабинет.

Неужели он и опоздания контролирует?

Зинаида Макаровна сделала ему, конечно, замечание, но, увидев его хмурое и уставшее лицо, ограничилась только им. Неужели ещё и безопасник имеет право на него наехать?

Данил нехотя поплелся в кабинет напротив.

— У меня к вам просьба, Данил. Сходите на фабрику, пожалуйста, принесите коробочку мороженого, в этот раз лично для меня. Сам я с такой рожей идти туда не хочу, а попросить больше некого.

Данила удивил его дружеский тон, но он отнес его к недавнему чаепитию. И даже был благодарен, что безопасник стал более человечней, что ли. Наверное, засосы убедили его, что Данька встречается с девушкой, и все подозрения отпали. Данил улыбнулся Дмитрию Александровичу и кивнул.

— Хорошо, я схожу.

Меня даже совесть мучить начала после его улыбки. На измученном, встревоженном лице улыбка эта была, как солнечный лучик среди пасмурного неба.

Захотелось отменить этот дурацкий план по соблазнению практиканта. Вернее, не соблазнению, а вынуждению.

А план состоял в том, чтобы объявить его вором и попугать. Я его не зря все эти дни посылал за мороженым. Сегодня я не предупредил начальницу цеха, что присылаю к ним паренька, но я был уверен, что мороженое она ему даст, подумав, что я его действительно послал и просто забыл позвонить.

Буториной же я наказал, чтобы она его с этим мороженым задержала, но шум не поднимала, а сразу провела ко мне. Она уже было открыла рот что-то спросить, но я её оборвал, сказав, что если она молча разыграет спектакль с задержанием и не будет задавать вопросов, я, может, и забуду о том, что она проштрафилась.

Когда грубо держа Даньку за локоть, она впихнула его ко мне в кабинет, он был красно-серым, если бывает такой цвет. В общем, щеки то вспыхивали от возмущения и стыда, то бледнели и приобретали серый оттенок.

— Вот, с мороженым попался. Говорит, что вы послали. — Буторина подтолкнула практиканта к моему столу.

Я, развалившись в кресле, сделал удивленное лицо.

— Я? Если бы я его послал, я бы тебя предупредил.

— Вот я так и подумала. Значит оформлять?

Данил, наконец, приобрел дар речи:

— Дмитрий Александрович, вы же меня сами попросили принести мороженое. Я думал, вы предупредили вахтёров!— Его возмущению не было предела.

— Буторина, свободна. Рапорт о задержании занесёшь позже.

Глаза Данила Артомоновича были на пол-лица, до него явно не доходило происходящее.

Оставшись с ним один на один, я, как всегда развалившись в кресле и закурив, пристально вперил в него свои орлиные очи.

Он не выдержал давящего молчания:

— Вы меня подставили, да? Зачем?

Сообразительный. Губы поджал, явно стараясь взять себя в руки. Мороженое швырнул со злостью на стол.

— Я Данил Артомонович, хочу вывести тебя на чистую воду. Я вас, педиков, насквозь вижу. Ты же педрила, так? Или ты сознаешься мне в этом, или я на тебя оформляю хищение.

Парнишка побелел. В глазах непонимание, паника. А затем ненависть. Сколько сразу эмоций и чувств, за какую-то минуту.

— А не пошел бы ты, козел хренов? Засунь себе в задницу свой рапорт.

Я онемел от его наглости. А он развернулся и выскочил в коридор.

* * *

* * *

** ГЛАВА 11.

Докурив, собрался уже было поискать Артамоновича, как в кабинет без стука ввалилась Макаровна.

— Дмитрий Александрович, вы куда нашего Данила отправили?

Вот метеор — значит, домой сорвался. — Надо прикрыть этого шустрика. В мои планы не входило его бегство с Хладокомбината.

— Зинаида Макаровна, вы уж извините, что не предупредил вас. У Данила Артомоновича с документами не всё в порядке. Я его отправил за одной справочкой. Срочно надо.

— А что такое? Что там не в порядке? Отдел кадров проверял, я тоже. Что не так? Какая еще справочка?

Вот же въедливая бабенция.

— Долго объяснять. Принесёт, покажет. Вы меня извините, но мне идти нужно. Завтра утром будет ваш Данил Артомонович на рабочем месте, как штык. Вот, кстати, мороженое с девчонками ешьте, а то растает совсем. — Я встал из— за стола и, не дав ей опомниться, сунул коробку с мороженым в руки, аккуратно выталкивая в коридор.

Где живет этот психованный сопляк, я помнил.

Уточнив номер квартиры, предупредил директорскую секретаршу, что я отлучусь по делам.

Даньку трясло: 'Вот что за урод! Я ему что, жить мешаю? Какая ему разница, с кем я сплю? Я же не лезу к нему в штаны! Я вообще ничем не выдаю, что я гей! Работу свою выполняю, начальница довольна, что надо то еще!'.

Было обидно до слёз. Он впервые столкнулся с гомофобией. Его впервые вычислили и ткнули мордой в грязь. Данил, добежав до остановки, поймал первую попавшуюся попутку. Ехать в таком состоянии маршруткой он просто не мог.

Слёзы от обиды давили всё больше. В подъезд он забежал уже с тугим комком в горле и застилавшей глаза влагой.

У двери квартиры застыл с ключом в руке. С замком было что-то не так. Дверь была прикрыта, но язычки замка не входили в паз, ничего не понимая, он толкнул дверь и вошел в коридор.

Представшая картина лишила дара речи. Всё было вверх дном. И среди этого погрома — его братья с набитыми огромными сумками и его ноутбуком в руках.

Старший, бросив сумки на пол, кинулся к нему. Данька так растерялся, что даже прикрыться не успел от точного удара в лоб.

— Блядь. Сука, он же на работе должен быть. Вот попадалово! — Витька склонился над лежащим на полу Данилом.

— Херли встал, веревку или шнур давай! Пояс или ремень на крайняк. Быстрее, блядь! — Он обернулся к застывшему и напуганному Антону.

— Зачем?

— Руки связать, придурок. Вот падла, ну, на хуя ж ты приперся-то, а? Нам же тебя теперь грохнуть придется. Сука, я же не макрушник. Падла, падла, падла! — Он с остервенением начал пинать пытающегося подняться Даньку.

Данил по инерции старался прикрыть лицо и грудь. Голова ничего не соображала. Он просто потерял представление, что происходит. Когда Витька, надавив ему коленкой на позвоночник, заломил руки за спину, связывая их, тело само начало биться и сопротивляться.

— Хули застыл, как истукан! Помоги руки ему связать, подержи!— рыкнул Витька, на опять застывшего брата.

— Теперь пакет давай неси.

— Какой пакет?

— Целлофановый, блядь!

— Зачем?— не понял обколотый и как всегда заторможенный Антон.

— Я что, по-твоему каждый день душу кого-нибудь? Пакет на голову, и валим. Сам сдохнет.

* * *

*

Профессиональный взгляд за долю секунды выловил, что замок квартиры практиканта взломан. Тело само среагировало, отправляя в нокаут, столкнувшихся со мной в двери двух парней. Перчатки на руках, баулы, набитые до отказа — всё это зрение цепляло отдельно, пока работали кулаки.