— До следующей смерти, — сказал Дрейфус. — Дело пятьдесят пятое.
Омонье медленно кивнула. — К счастью — или нет, в зависимости от вашей точки зрения, — я сомневаюсь, что нам придется долго ждать.
Они шли бок о бок по тропе, огибавшей самое большое озеро в этой части Некрополя. Женщина рядом с Дрейфусом была маленькой и жилистой, с мускулами акробатки. Ее волосы были подстрижены в виде функциональной прически, подчеркивающей эльфийскую структуру ее лицевых костей. На ней был серый наряд, состоящий из брюк и туники, расшитых переплетающимися узорами из белых деревьев.
— Дело не в том, что мне не нравится ваша компания, — говорила она. — Но мне начинает казаться, что мы уже обсуждали это сотню раз.
— Вероятно, так оно и есть, — сказал Дрейфус, идя с опущенной головой и заложив руки за спину.
— Значит, смысл этих маленьких бесед в том...?
— Может быть, все, что потребуется, — это сто первая беседа. Вы что-нибудь упустите, и это даст мне возможность совершить прорыв.
— Прорыв, — повторила она, передразнивая его тон. — Как будто я намеренно что-то утаиваю.
— Я не это имел в виду.
— Позвольте мне кое-что прояснить в своей голове. Я — цифровой артефакт: набор алгоритмов, предназначенных для имитации реакций моего живого воплощения.
— Обычно об этом не говорят так прямо, но да — примерно так оно и есть.
— И вы изолировали меня. Вы перенесли копию моего цифрового кода на свои компады внутри Брони.
— Не просто переместили, но наложили юридическое и обязательное к исполнению эмбарго на дальнейшее использование любых оставшихся копий вас за пределами Брони. Мы хотим иметь дело только с одной вашей копией, и для вас будет проще, если не возникнет конфликтов, когда мы выпустим вас обратно в мир.
— Все, что вам подходит. Но одна вещь для меня достаточно ясна. У вас уже есть средства, чтобы разобрать меня на части, изучить мою структуру кодирования — мои алгоритмы принятия решений, мои жизненные журналы. Вы можете видеть мою душу насквозь, как будто она сделана из стекла. Так к чему же такая трудоемкая шарада с этими беседами? Разве вы не можете просто знать обо мне все, что только можно знать?
— Позвольте мне объяснить, как это будет работать, — сказал Дрейфус. — Только другой искусственный интеллект смог бы разобраться в вашей цифровой структуре и сохранить в своей памяти все детали вашего журнала жизни. У нас есть машины, которые могут это делать, это правда. Но любой машине все равно пришлось бы разбивать все на формы, которые я мог бы усвоить, и мне все равно пришлось бы формулировать свои запросы как выражения на естественном языке. В этом случае у меня получился бы разговор, очень похожий на этот, только с совершенно ненужным уровнем посредничества между мной и вами.
— Мм. — Она скорчила гримасу, которая говорила ему, что она приняла его ответ, но все же нашла в нем что-то неудовлетворительное. — А мои мысли при этом учитываются?
— Вы продолжаете существовать и можете взаимодействовать с другими бета-копиями. Разве это не лучше, чем быть замороженной в подвешенном состоянии?
— Это не жизнь, префект Дрейфус, что бы вам ни хотелось думать.
— Вы почувствуете себя по-другому, когда мы вас освободим.
— Почему же? Это все равно будет просто еще одна бледная имитация жизни.
— Только если вы сами этого хотите. Бета-копии все еще могут выполнять социальную функцию.
— Выполнять социальную функцию? — эхом отозвалась она. — Каким волнующим это кажется в ваших устах. Загробная жизнь как общественное рабство. Я могла бы поливать цветы, поухаживать за травой, вы это имеете в виду?
— Хотел бы я сказать что-нибудь такое, чтобы все выглядело лучше.
Она была первой из мертвых, попавших в поле зрения Брони, и ее бета-копия была первой, кто был изолирован. В последующие месяцы за ними последовали еще десятки, но она всегда будет первой жертвой, символом грядущих. Он все еще помнил ложный оптимизм первых дней, медленно угасающую надежду на то, что между этими случаями будет найдена какая-то общая связь. Однако, что бы это ни было, оно не выявилось в ходе обычного опроса. Даже поисковые системы, запрограммированные на изучение мельчайших деталей жизни, не нашли ничего существенного.
Так почему же он продолжал возвращаться к Кассандре Ленг?
Потому что она ему нравилась, предположил он. Ее прямота, ее несентиментальное принятие смерти. Некоторые другие бета-версии хотели от него чего-то: информации, обещаний, изменений в их условиях секвестра. Кассандру Ленг, казалось, все это совершенно не волновало. И он верил, что ее прямота так же близка к правдивому изложению ее убеждений и мнений, как и в случае с любым другим умершим.
И что-то еще — а вместе с этим укол отдаленной вины. Ее прямота напомнила ему о его жене.
— На самом деле я не купился на этот цинизм, Кассандра, — сказал Дрейфус. — Ваш живой оригинал, должно быть, считал, что бета-копия имеет какую-то ценность, иначе вы бы не стали утруждать себя созданием эмуляции.
— Я сделала это ради жизни, а не для себя — так вы составляете завещание, чтобы люди вокруг вас были счастливее. Чтобы заставить их чувствовать себя лучше, а не ради вашей собственной выгоды.
— Это действительно все, что нужно было сделать?
Со стороны озера им открывался хороший вид на местность, которая поднималась за садами, сворачиваясь в трубу. Озера и деревушки мерцали в серебристой дымке вдалеке. Из озера поднимался небольшой остров, с остовом башни, выступающим из тумана.
— Мы можем с таким же успехом посмотреть правде в глаза, Дрейфус, — сказала она, тихо вздохнув. — Я мертва и меня больше нет. Я умерла после того, как безрассудно рискнула собственной жизнью.
— Вас убило не стремление к риску, а просто то, где вы оказались, когда произошла нервная перегрузка. — Стодвадцатилетняя Ленг погибла во время рискованного вида спорта, сложной и опасной помеси хождения по огню и пятнашек, разыгрывавшейся в недрах орбиталища Колфакс, среды обитания, которая зарабатывала себе на жизнь услугами для гедонистов, искателей острых ощущений и склонных к самоубийству. — Но что с самого начала вы надеялись получить от этого места?
— Хотите, я открою вам маленький грязный секрет, Дрейфус?
— Если хотите.
— Утопия душит. Какой смысл в долголетии, если каждый день — серая копия предыдущего?
— Жизнь по-прежнему драгоценна, — сказал Дрейфус. — Ее все еще стоит беречь. Неважно, как это выглядит большую часть времени.
— Я не возражаю. Но ты либо живешь на пределе, либо ты не живешь. Я знала это и принимаю последствия.
— Тогда вы считали бы себя человеком, склонным к риску.
Она взглянула на него, закатив глаза. — О, эта ваша старая любимая лошадка. Мы уже говорили об этом, помните?
— Я все еще думаю, что в этом что-то есть.
— Вы имеете право на свои теории, префект, и я буду потакать им, пока я здесь. Расспрашивая окружающих, делясь историями, обмениваясь воспоминаниями — как делаю уже много месяцев.
Они прошли еще немного. Туман над озером понемногу рассеялся, и теперь центральный остров был виден лучше, чем всего несколько мгновений назад. Башня-скелет на самом деле была пилоном, поддерживающим тонкую нить монорельсовой дороги, проносящейся над головой и уходящей за озеро.
— Появился новый человек, Антал Броннер. Вы с ним разговаривали?
— Он только что прибыл, бедная растерянная душа. Было бы немного жестоко с моей стороны навязываться ему так скоро после того, как он приехал сюда, не так ли?
— Не все разделяют ваш взгляд на смерть.
— Я поговорю с ним, чего бы это ни стоило. Но я бы не стала вас обнадеживать. По-моему, он выглядит скучным. Вообще не любит рисковать. — Она посмотрела на него с чем-то близким к веселью. — Я думаю, возможно, пришло время найти новое объяснение, Дрейфус, если это лучшее, что у вас есть.
— Это так, — сказал он. — На данный момент.
Спарвер постучал в дверь, подождал, постучал во второй раз. Прошло полминуты, затем Талия приоткрыла дверь ровно настолько, чтобы показалось ее лицо. На ней была повседневная одежда, ее волосы были мокрыми и блестели, как будто она только что прошла сквозь перегородку для мытья.
— Что? — спросила она, разрываясь между раздражением и интересом. — Пришел, чтобы во второй раз отчитать меня за то, что я переступила черту?
— Не совсем.
Ему не нужно было просить, чтобы его пригласили; по крайней мере, настолько хорошо они понимали друг друга. Спарвер подождал, пока она закроет за ним дверь, затем подошел к низкому столику в центре комнаты. Он уже собирался наколдовать себе стул, когда Талия избавила его от лишних усилий и изготовила стул по его обычным спецификациям, которые она знала наизусть.
— Может, хочешь чаю?
— Нет, я не уверен, что у меня хватит на это духу.
Спарвер взял стул и предложил Талии сесть напротив него. На ней было черное платье, стянутое на поясе узором в виде зелено-золотых драконов.
— Что-то на твоей совести?
— На самом деле, да. Я все обдумал, особенно в свете нашего последнего разговора. — Стул, который она смастерила для него, был низким, почти как что-то, сделанное для ребенка, но в этом не было пренебрежения. Она прекрасно знала его вкусы, и он предпочитал стул, который позволял ему держать ноги на полу, вместо того чтобы раскачивать ими в воздухе. — Ты была права, а я ошибался. Ты вовлечена в это и действительно заслуживаешь того, чтобы знать более полную картину. Но это трудно, и добром для меня это не закончится.
— Тогда тебе лучше ничего не говорить. — В ее тоне не было особого милосердия.
— Нет, я уже принял решение. — Он посмотрел ей в лицо. — Происходит что-то плохое, Тал, и ты видела лишь малую часть этого. Мы не знаем, что это такое и куда это ведет. На самом деле, это не совсем так. Мы знаем, что становится все хуже.
— Хорошо, — сказала она, держа в руках чай, который, должно быть, приготовила для себя до его прихода. Спарвер уловил запах имбиря, Талия пила чай так, как любил Дрейфус. Он задавался вопросом, переняла ли она эту привычку из предпочтения или потому, что хотела подражать Дрейфусу или расположить его к себе. Каким бы ни было объяснение, он не употреблял чай, приготовленный таким образом. Запах заставил его чихнуть. — Что это?
— Ты спрашивала о кодовом названии дела. Это Лесной пожар. Люди умирают, и мы не знаем почему. Тот человек, с которым ты имела дело, Антал Броннер. Это просто последнее дело Лесного пожара, и мы не видим никакой закономерности. Они идут по жизни, а потом вдруг что-то идет не так с их головами. Неисправность их нейронных имплантов, приводящая к тепловой перегрузке и массивному разрушению окружающей мозговой ткани. Вот почему Демихов хотел заморозить эту голову как можно быстрее — чтобы у него был хоть какой-то шанс разобраться в том, что происходит, до того, как улики исчезнут сами собой. Но мы были недостаточно быстры.
— Ты хочешь сказать, что это я не была.
— Ты сделала все, что могла. Я поручился за тебя в этом отношении.
— За меня нужно было поручиться, не так ли?
— Они на взводе, старшие префекты. Ты не можешь их винить. Это не укладывается ни в какие рамки. Это не ограничивается одним орбиталищем. Оно рассеяно, возникает непредсказуемо. Асимметричная угроза.
Талия отхлебнула свой чай с ароматом имбиря. — Я догадалась, что этот человек был не первым. Вы бы не стали утруждать себя подготовкой к чему-то подобному, если бы уже не видели это раньше и не ожидали новых случаев. — Она подняла взгляд от чашки с чаем, словно отчасти опасаясь ответа, который он собирался дать.
— Антал Броннер был пятьдесят четвертым, о ком нам известно. Нет четкой связи между ними или тем, где они происходят.
— Как долго это продолжается?
Спарвер поднялся с наколдованного стула. — С момента первого случая прошло около четырехсот дней. Но это все, что тебе нужно услышать из моих уст. Остальное тебе лучше узнать у леди Джейн.
— Почему она должна мне что-то рассказывать?
— Я нанес урон, — сказал Спарвер. — Ты слишком много знаешь, чтобы сейчас возвращаться к проверке ядер. У нее будет два варианта: либо стереть тебе память, либо заставить работать, делая что-то полезное. Знаю, что бы я выбрал.
— Надеюсь, что ты прав, — сказала Талия. — Ради нас обоих.
3
Атмосфера в тактическом кабинете была именно такой морозной, как и ожидала Талия. Дрейфус занял свое обычное место справа от кресла Гастона Клирмаунтина, между ним и внештатным аналитиком. Талия и Спарвер сидели напротив Омонье; обычное место Спарвера по другую сторону стола было свободно.
— Мы возлагали на вас больше надежды, чем это, Нг, — сказала Лилиан Бодри, повышая голос, чтобы перекричать тихий шепот одного из аналитиков, который инструктировал префекта внутренней службы на крайнем левом конце стола. — Обидно видеть, как они разбиваются вдребезги.
— Нг фактически не нарушала правил, — сказала Омонье. — Возможно, она нарушила общепринятый профессиональный этикет, но это совершенно отдельный вопрос.
— Произошло нарушение системы безопасности, — сказала Ингвар Тенч.
— Вина за это лежит на Спарвере Банкале, — сказала Омонье, слегка отводя взгляд влево от Талии. — Вы сознательно нарушили директиву высокого уровня. У вас был четкий приказ не раскрывать природу этой чрезвычайной ситуации любому оперативнику, не имеющему полного оперативного статуса.
— При всем уважении... — начал Спарвер.
— Я не закончила, — сказала Омонье с яростным спокойствием. — Был нанесен серьезный ущерб, Банкал. Никогда еще не было такой острой необходимости в секретности. Броня уже испытывает давление из-за проблемы с сепаратизмом, наши руки связаны, и теперь нам приходится бороться с этим развивающимся кризисом. До сих пор нам везло — необычайно везло. Сколько их сейчас, Тан?
Роберт Тан, другой присутствующий, помимо Ингвар Тенч, префект внутренней службы, взглянул на свои показания. Тан был невысоким, привередливым человеком, известным своим пристальным вниманием к деталям. — На данный момент известно о пятидесяти четырех смертях, верховный префект.
— Пятьдесят четыре, — сказала она. — Пятьдесят четыре человека погибли, и никто — кроме нас — еще не уловил связь между ними. В тот момент, когда это станет достоянием общественности, нас охватит паника, подобной которой мы еще никогда не видели. И все же вы здесь, относитесь к секретам с крайним пренебрежением...
— С чего бы нам устраивать панику, мэм? — вмешалась Талия, делая все возможное, чтобы немного отвести напряжение от своего друга.
— Слушаю.
— Мне жаль, верховный префект. — Талия собралась с духом, прежде чем двинуться дальше. — Но вчера я отпиливала голову мужчине в общественном месте. Разве это не дает мне права немного знать о том, что происходит?
— Это не дает вам никаких прав, — сказала Омонье.
— Она даже не должна была присутствовать на этом брифинге, — пробормотала Бодри. — Это уже выше ее допуска.
— Эта лошадь вырвалась, — сказал Дрейфус, растягивая слова, как будто едва проснулся. — Десять к одному, что она уже знает кодовое название дела. С таким же успехом вы можете показать ей кривую Лесного пожара.
