Не шутите со славянами

Когда солнце встало в зените, а небесные лучи пробивали густую листву точно по центру, идущий первым Добрыня Никитич остановился. Присел настороженно, взмахом руки предупредил друзей поступить так же.

Илья, как крадущийся медведь пополз к Добрыне, случайно задел викинга, Олаф только беспомощно взмахнул руками и повалился на спину. Затрещали ветки нежной ракиты, кто-то под грузным телом вождя варягов жалко пискнул, тут же смолк.

— Тише, — буркнул Илья строго. — Всю дичь распугаешь.

— Я уже кого-то поймал, — виновато сказал Олаф, вытащил из-под себя дохлого жирного зайца.

— Молодец, — похвалил Муромец. — Вот что значит прирожденный охотник, даже без лука можешь дичь изловить. А голыми руками на медведя пробовал? Хотя нет, — Илья смерил могучего викинга пристальным взглядом, сказал тихо: — Медведя под стать тебе мы не найдем. Значит, будем искать тебе зверушку среди нечисти заморской.

— Уже нашли, — сказал Добрыня, указал пальцем вперед и чуть вправо. Там, среди стволов деревьев, что-то затаилось огромное. Нечто походило на большой бугор, утыканный острыми шипами. И только едва заметное шевеление говорило, что это кто-то живой затих и ждет своей добычи...

— Что за зверюга огромная? — прошептал Муромец, осторожно потащил из ножен острый меч.

— Тсс... — Добрыня приложил палец ко рту. — Там еще кто-то.

— Зеленомордые, — зло прошипел Илья Муромец, густые брови сошлись к переносице, крупные зубы обнажились в злобном оскале.

Возле живого бугра показались серые фигуры. Огромные, закованные в серый доспех, на шлемах рога как у диких буйволов. За широкими спинами висят двуручные мечи, а в руках орки держат длинные копья. Морды, цвета свежей травки, искажены ненавистью, а огромные черные глазища рыщут по лесу в поисках жертвы...

— Ну, сейчас я им покажу, — сказал Добрыня, достал из ременного кармашка прочную тетиву, ловко накинул ее на огромную дугу лука. Указательным пальцем проверил ее на натяжение, тетива как струна тихо завибрировала, наполнила воздух зловещей музыкой. Несколько дружинников так же приготовили луки, накинули на струны смерти стрелы с белым оперением. Глядя на воеводу, приготовились к быстрой и точной стрельбе.

Добрыня натянул лук, стрела, больше походившая на короткое копье, имела на конце острый, металлический наконечник с мелкими зазубринами, дабы, если человек чудом оставался жив и ее извлекали из плоти, хитроумный наконечник беспощадно повреждал мышцы, сухожилия, и прочие человеческие органы и не оставлял шансов на выживание...

Короткий щелчок, и воздух прорезала вестница смерти. Раздался предсмертный вскрик, орк беспомощно взмахнул руками, и с пробитой головой повалился в высокую траву. Остальные орки завертели рогатыми шеломами, что-то загорланили на своем квакающем языке, потащили из-за спин двуручные клинки.

Добрыня молниеносно выхватил следующую стрелу, не целясь, выстрелил, пока стрела летела, ее уже догоняла сестра близняшка. Еще два орка замертво повалились в траву. Среди деревьев замелькали новые фигуры, мечи хищно поблескивают. Заметив затаившихся русичей, орки бросились в их сторону, длинные клыки на зеленых мордах страшно торчат из огромных ртов, черные глазища полыхают гневом и жаждой человеческой крови.

Бугор, утыканный острыми шипами, зашевелился — это оказалась спина исполинского чудовища. Между деревьями мелькнул огромный красный глаз, сверкнули клыки, длиной с ассасинские сабли. Деревья и кусты жалко затрещали под напором мощного тела чудовища.

— За Русь матушку!!! — громогласно воскликнул Илья Муромец, в правой руке сверкает острый булат, а левый бок прикрывает богатырский щит. Листва рядом стоящего клена от богатырского голоса вздрогнула как от подземного удара, посыпались вялые листочки. Один, самый большой проскользив по гладкому шелому, упал Муромцу на нос, зацепился. Богатырь, пытаясь избавиться от настырного листка, громко дунул, фыркнул. Но широкий лист даже не шелохнулся, ребристым краем закрыв Илье правый глаз. Тогда Илья Муромец резко рванул вперед, и от порыва встречного ветра настырный лист все-таки сорвался, и, качаясь из стороны в сторону, плавно спланировал на широкий папоротник.

Вождь викингов, схватив секиру обеими руками, поспешил за богатырем черниговским. Добрыня и двое дружинников редили орков меткой стрельбой. Остальные восемь дружинников прикрывали тыл воеводы, идти в атаку Муромец запретил, мол, чтобы под рукой не мешались, а за Добрыней нужен глаз да глаз, еще пальчик порежет...

— Держись в сторонке от чудища!!! — крикнул Добрыня Никитич в спину Муромцу. Натянул исполинский лук так, что затрещало крепкое дерево, нацелил зазубренный наконечник прямо в глаз ворочающемуся чудовищу.

— Сам держись в сторонке! — крикнул в ответ Илья, крутанул булатным клинком, но все же свернул чуть левее, давая простор для лучников.

Стрела, походившая на короткое копье, просвистела рядом с бегущим викингом. Олафа обдало холодной волной, ветки и листья, случайно попавшие на пути стрелы, разлетались в стороны не в силах даже притормозить посланницу смерти. Викинг тоже поспешил уйти из под обстрела, последовал за Муромцем.

Орки зеленомордой ватагой насели на Илью Муромца, раздался громкий звон металла и квакающие крики. Илья, парируя удары и прикрываясь щитом, тоже пару раз отборно высказался, да так, что и у кузнеца бы покраснели уши. Олаф перехватив секиру обеими руками и рубя крест— накрест ворвался во вражью толпу. Могучие мышцы северного воина вздулись каменными валунами, защитная кольчуга затрещала под давлением, а бронзовые щитки, прикрывающие грудь и плечи, будто срослись с телом варяга.

Первый попавшийся орк вскрикнул что-то на своем болотном языке, выронил меч. Секира викинга, даже не смотря на серый доспех заморского воина, разрубила орка от плеча до пояса. Мощным ударом ноги Олаф отбросил уже бездыханное тело и освободил гигантский боевой топор.

— Во славу Одина! — воскликнул Олаф, крутанул над головой секирой и молниеносным ударом зарубил следующего.

Илья Муромец ожесточенно рубился, окруженный крепкими, коренастыми орками, как обезумевший берсерк. Богатырский меч сверкал как прирученная молния, то и дело, повергая врагов наземь.

Но вдруг, лесную глушь и сап сражающихся воинов, разорвал истошный вопль исполинского чудовища. Это третья стрела Добрыни Никитича достигла цели и пробила щетинистую броню заморского ящера, утыканного как знаменитая булава Муромца острейшими шипами.

Затрещали деревья. Чудовище размером с бабкин сарай закрутилось на месте, хвост, с огромным когтем на конце, встал трубой как у взбесившегося кота. Огромная пасть явила миру длинный, раздвоенный у конца, красный язык, опасно сверкнули зубы кинжалы.

Четвертая стрела великого Добрыни угодила точно в глаз бронированному монстру, ушла глубоко в голову, беспощадно разрывая звериный мозг. Ящер дико записчал, начал давить ногами-колодами собственных хозяев, орки загорланили удивленно, еще никому не удавалось даже поцарапать земляного дракона, не говоря уже, чтобы тяжело ранить из обычного лука — если только из лука сделанного богами и рукой величайшего героя, избранника бога войны. Но Добрыня Никитич не считал себя каким-то счастливчиком выбранным судьбой, а всегда утверждал, что только упорный труд и терпение, сделают из сопливого юнца настоящим богатырем — смелого, сильного, защитника слабых и больных. И они еще узнают истинную мощь русских витязей.

— Вот это по-нашему! По-славянски! — хохотнул довольно Добрыня, выпустив последнюю стрелу, взял в одну руку мощное боевое копье, а в другую тяжелый булатный меч, и бросился в сторону вертевшегося юлой ящера.

Дружинники, опекающие своего воеводу, ринулись следом. Добрыня, молча, указал клинком в сторону ожесточенной схватки, где яро бились Илья Муромец и грозный викинг. Дружинники поняли бес слов, что надо делать и поспешили на помощь отважным воинам...

Кроваво-красный глаз, полыхающий гневом из-под тяжелой надбровной дуги, заметил, как среди деревьев быстро приближается Добрыня Никитич. И тут же чудовище яростно завизжало, своим гулким драконьим голосом. Спина ощетинилась частоколом опасных шипов, а коготь на длинном хвосте хищно изогнулся, готовый в любое мгновенье проткнуть насквозь свою жертву.

— Ну что, змей заморский, отведай силушки богатырской! — мощно гаркнул Добрыня Никитич, резко метнул копье с массивным каменным наконечником. Раздался свист рассекаемого воздуха, словно порыв ветра в горном ущелье, а затем дикий оглушающий визг и харканье, будто кот размером с гору подавился рыбной косточкой.

Дракон вскинул массивную голову к небу, лапы толщиной с вековые дубы заскребли землю, хвост грохнул по кряжистому клену так, что дерево срубило как тростинку.

Добрыня довольно ухмыльнулся, мысленно подумал, что так будет с каждым, кто посягнет на Русь матушку и на детей её. Крепче сжал рукоять острого как бритва, но тяжелого богатырского меча. Недолго размышляя, как одолеть гигантское чудовище, Добрыня Никитич поднырнул дракону под голову и со всего размаху, от всей души русской, рубанул ящера по шее. Именно в то место, где разошлась крепкая как камень чешуя заморской жабы и обнажила нежную кожу с синими прожилками.

Острый булат как в масло погрузился в податливую плоть, брызнула черная как деготь кровь. Дракон дернулся так, что Добрыню отбросило далеко назад, и воевода киевский падая, сильно ударился спиной о хрупкую березу, неизвестно как затесавшуюся среди могучих, ветвистых тополей.

Добрыня тут же взвился на ноги, но меч остался в шее разъяренного дракона и тот, глядя, как роет землю, и истошно рычит от боли, помирать не собирается. В стороне от ревущего заморского ящера Добрыня увидел, как сверкает смертельным вихрем Илья Муромец. То и дело промелькнет рыжая голова вождя викингов и страшное лезвие его огромной секиры. Дружинники кружили возле грозных витязей и добивали чудом уцелевших орков. Благо их оставалось, считанные единицы и уже опасности для русичей они не представляли...

Добрыня кувыркнулся в сторону, над головой просвистело, затем хрустнуло дерево, зашелестели ветки падающего клена. Вскочив на ноги, он, оценивая ситуацию, покрутил головой. Дракон крутился на месте, то и дело как скорпион, выбрасывая хвост вперед. Кровь мощными фонтанами вырывалась из раны на шее, где торчала гладкая рукоять меча Добрыни Никитича.

Когда Дракон в очередной раз разворачивался и повернулся к богатырю боком, Добрыня рискнул, кинулся на раненного ящера. Длинный кувырок вперед и за спиной грохнула исполинская когтистая лапа. Не останавливаясь, он поднырнул под передней лапой и повис на шее заокеанского Горыныча. Правой рукой Добрыня схватился за рукоять булатного клинка, резко дернул. Кровь, словно из ведра, окатила богатыря с головы до ног. Ящер взревел дико, но скорость движения уже заметно снизилась, а мощный голос животного, или ящерицы переростка, стал тише и горестней.

Добрыня уцепился пальцами левой руки за костный щиток прикрывающий шею, подтянулся, с размаху вогнал меч между гигантскими чешуйками, точно туда, где находилось горло дракона, вогнал длинное лезвие по самую рукоять, резко рванул, с легкостью разрезая жилистую шею. Добрыню вновь обдало горячей кровью, почувствовал на губах болотный привкус.

— Тьфу, — плюнул брезгливо богатырь. — Жаба мерзкая!

Дракон зафырчал, захлебываясь собственной кровью. Передние лапы подломились, и огромная голова с гулким эхом повалилась на землю. Зубастая пасть закрылась, только длинный раздвоенный язык примял траву, да черная кровь потекла по зеленому дерну русского леса. Уцелевший глаз потух, из ярко красного сделался темным как омут быстрой реки и серое веко медленно закрылось...

— Вот и нет больше чудища заморского! — сказал Добрыня Никитич, черный от драконьей крови, словно в бочке с дегтем искупался.

— Ну, ты красавец! — подошел Илья Муромец, на широком лице довольная улыбка, обтерев меч тряпицей, вогнал клинок в ножны. — Это интересно, какие у них болота, если жабы размером с амбар. Видать дальняя родня нашему Горынычу.

— Ага, при встрече спросим, где еще его сородичи обитают, дабы прийти и вырубить их всех поголовно, — зло сказал Добрыня, лицо черное как факельная головешка облитая маслом, волосы и борода слиплись противными сосульками.

— Пошли, — сказал Илья, хотел похлопать друга по плечу, но передумал, скривил нос: — Я там неподалеку ручей видел, не мешало бы смыть боевые заслуги, а то тиной, как болотный водяной воняешь, да и выглядишь не лучше, — хохотнул Илья Муромец.

Пока Добрыня усердно отмывался в бурлящем ручье, и яро ругался себе под нос, обещая под корень извести все заморское отродье, Илья Муромец привалился спиной к могучему дубу и извлек точильный камень, не спеша начал водить по булатному лезвию, тщательно устранять мелкие зазубринки и заусенцы. Молодые дружинники тоже принялись усердно начищать свое оружие и доспех, все хорошо знали — если проявить лень, можно и по шапке получить. Илья Муромец не многословен, но скор в поучении. Только гордый викинг ходил взад вперед, все еще возбужденный после схватки с орками.

— Свой меч нужно всегда держать готовым к бою, — поучительно сказал Муромец, вытянул меч на уровне глаз, прищурился, выискивая неровности, заметив изъян, тут же умело заработал камнем. Из-под густых бровей бросал прицельные взгляды на дружинников. Довольно кивал, покрякивал как дед на завалинке. Достойная смена растет, клинки точат ловко и со знанием дела, в бою бесстрашны как львы и не бросают товарища в беде — достойное потомство дадут Руси матушке, да и сами послужат отчизне на славу!

Наконец Добрыня выбрался из ручья, мокрый весь, аж светится чистотой, быстро оделся в начищенный доспех, разместил по местам боевую амуницию, повесил за спину колчан и богатырский лук. Светлые волосы, воевода прижал широкой кожаной лентой, затем прикрыл голову остроконечным шеломом.

— Что расселись как бабки на базаре? — сказал Добрыня бодро, лесной родник придал сил и освежил ум. — Ждёте, когда вас как кур сцапают?

— Не волнуйся, воевода, — спокойным тоном сказал Илья Муромец, с любовью повертел отполированный до блеска меч, кивнул в сторону викинга. — У нас чуткий дозорный, врага за версту учует.

Добрыня взглянул на викинга. Олаф с секирой наперевес ходит среди трупов орков, что-то внимательно разглядывает, иной раз перевернет тело ногой, скривится, плюнет брезгливо. Лицо викинга полыхает гневом, широкая грудь часто вздымается, а ладони крепче сжимают рукоять секиры. Северный воин все еще в боевом состоянии, мощное сердце гонит по венам горячую кровь — подай ему еще сотню озлобленных орков, схлестнется с врагом как ярый медведь со стадом овец...

— Пошли дальше, — строго сказал Добрыня, — дольше оставаться здесь опасно. Больше в стычки не вступаем. Глянем одним глазком на их расположение войска и обратно.

— А если прижмет? — спросил Илья участливо. — Бежать как трус позорный?

— Нет, отступать как гордый русич, чтобы потом сокрушительно контратаковать, — сказал Добрыня твердо. — Не забыл, мы в разведке, и должны быть тише воды, ниже травы, и не повторять прошлых ошибок. Когда мы с тобой ходили в стан к печенегам дабы раздобыть языка, помнишь, чем это закончилось?