Доля попаданская

Он внимательно следил за ней, когда был уверен, что его никто не видит. И определить для себя, что это: интерес или возможность разнообразить скуку, не представлялось никакой возможности. Слишком много необоснованных претензий предъявлял порой тан Илай к своей рабыне.

А однажды, узнав, что маленький хойросс ночами спит в её постели, разве что не плевался, называя Муарри грязной дикаркой и туземкой.

Та, к счастью, всегда очень тонко чувствовала настроения хозяина и старалась лишний раз не попадаться ему на глаза. 'Не хочу создавать лишних проблем' — отвечала на вопросы денщика. И пока хозяин кипел от недовольства, в очередной раз исчезала в неизвестном направлении, не появляясь в доме часами. Вероятно, пряталась. Вместе со своим зверем. И никто не знал, где находится её укрытие. Хотя, надо признаться, на работу по дому её отлучки не сказывались: обеды готовились и подавались вовремя, порядок в доме поддерживался неукоснительно, бельё и одежда были настираны и наглажены.

Трезво рассудив, Сандор пришёл к выводу, что это скорее всего, чердак, ибо больше в доме прятаться негде. Но времени поискать подтверждения своим догадкам не нашёл. Да и большого желания ползать по завалам старого хлама под крышей в поисках неизвестно чего как-то не возникло.

Несколько недель жизнь текла, как равнинная река — спокойная, умиротворённая и почти счастливая. Но, как оказалось, покой этот был очень хрупким.

В самый первый раз компандарус сорвался, уловив в доме аромат духов. Вернувшись с очередной прогулки в весьма благодушном настроении, в холле он резко втянул в себя воздух, принюхиваясь, побледнел вдруг и зарычал: 'Бабушкины духи? 'Эльфейская песнь'? Кто посмел?' — и, ворвавшись в кухню, особо долго не раздумывая, схватил Муарри за горло. Она в это время месила тесто для хлеба и вечернего пирога, и руки её по локоть были в муке. Нелепо взмахнув ими, подняла в воздух белое облачко, пытаясь оттолкнуть хозяина, замарав при этом один из любимых его сюртуков, чем разозлила его ещё больше.

— Как ты посмела, иномирное чучело, мерзкая рыжая бабища, чокнутая старая шлюха, трогать бабушкины духи? Кто позволил тебе входить в её комнату? Ты кем себя возомнила? Для кого старалась?— взбешённый хозяин зашипел рассерженным демоном и отшвырнул её в угол, как грязную тряпку.

Она не издала ни звука. Не пыталась подняться или защититься. Лишь ужас заплескался в глазах. Потом попробовала что-то сказать, но не хватило воздуха. И тогда рабыня просто сжалась в комочек, спрятав голову между коленями, прикрыв шею обсыпанными мукой руками и подставляя под вероятный удар спину.

Разъярённый мужчина ударил бы провинившуюся, по его мнению, рабыню, но в этот момент раздался рык маленького хойра, рванувшегося на защиту своей хозяйки.

Расставив лапы, хойроссий малыш утробно рычал, припав к полу. Шерсть встала дыбом, верхняя губа приподнялась и открыла взору довольно крупные для щенка зубы.

Компандарус попытался было пнуть его ногой, но в итоге хойросс вцепился в ему в штанину, и оторвать его удалось только с куском ткани в зубах.

И жаль, что хозяин так и не услышал, как рабыня шептала, пытаясь отвлечь хойросса.

— Фу, Васька, фу, выплюнь. Выплюнь, эту гадость, он тебя убьёт.

Разобраться в произошедшем недоразумении удалось с великим трудом. И убеждать Илая Огорро в невиновности рабыни денщику пришлось очень долго. Разве мог взбешённый хозяин даже в самых смелых своих мечтах предположить , что в своём мире рабыня получила прекрасное образование в столичном университете? И что в переводе на местный язык её специализацией, ни много, ни мало, была алхимия.

А незадолго до этого случился странный конфуз в лавке местного алхимика. Напросившись с денщиком в город, Муарри, редко обращавшая внимание на разнообразные товары в витринах местных лавочек и магазинчиков, в этой самозабвенно перенюхала представленные к продаже ароматы, улыбаясь сама себе, закрывая в восторге глаза, взмахивая перед лицом руками и вознося цветистые похвалы волшебнику, создавшему такие чудеса.

Старый зеленгирец, хозяин лавки и мастер — алхимик в одном лице, с самого первого мгновенья встречи, просто млел от её восторгов и не сразу понял, что от него хочет эта странная женщина.

А она неспешно, словно величайшие драгоценности, аккуратно отставила фиалы с маслами в сторону и нахально улыбаясь, заявила, что всё это очень банально, попросив создать исключительно для неё особый аромат, похожий, например, на полуночный ветер в пустыне. Она шептала, закрыв глаза и, казалось, воочию видела то, о чём говорила.

'Когда, остывая, раскалённый песок несёт в себе ароматы полыни и лимонных деревьев из оазиса, смешанные с запахами ночных цветов, когда воздух подобен изысканному десерту, в котором нет ни капли лишнего вкуса'.

Ни больше, ни меньше...

Это был вызов его мастерству. Но заметив смятение в глазах старика, извинилась и попросила, в крайнем случае, аромат, похожий на счастье с лёгкой горчинкой...

— Ответь старику, а что такое лимонное дерево и как оно пахнет? — слова Муарри заинтриговали зеленгирца, и он вцепился в неё, как цирусский клещ в хойроссье ухо.

— Лимон? Минуточку... Не то... И это не то... А что это такое? Случайно, не лайм? — прозрачный фиал с желтоватым маслом мог быть чем угодно, но именно на нём остановилась Муарья.

— Незрелые ягоды твести, — не задумываясь, ответил алхимик. — Так, так, так... Ах, вот оно что...

И тут же попытался, предоставив покупателей самим себе, на цыпочках скрыться из-за прилавка, но был остановлен словами рабыни.

— Поймите меня, маэстро. Нельзя объяснить всё сразу и просто. Вот, например, представьте себе: вы так счастливы, что хотите кричать об этом на весь мир. Вы любите и любимы, вы дышите своей любовью, вы живёте ею... Она даёт вам силы и примиряет с окружающим миром. Но уже в следующее мгновенье вы вдруг понимаете, что она не вечна. И лёгкая грусть с каплей горечи ложатся на ваше сердце.

Линзы на кончике носа мастера Урхаата вспотели от волнения — то, что предложила Муарри, было на грани невозможного. Вызовом его таланту.

— Кто она? — тихо спросил денщика старый мастер.

— Рабыня в доме тана Илая Огорро... Чужеземка.

— Какие странные рабыни появляются порой в нашем мире... И какие странные мысли приходят им в голову... Запах ночного пустынного ветра в фиале духов! Это ж надо придумать! И горькая любовь... Милая девочка, что ты можешь знать о горестях любви?

— Она давно не девочка, тан Урхаат. Присмотритесь.

— Глупый мальчишка, надевший чужую личину, что ты можешь знать о женщинах? Посмотри на неё внимательно. Она же полна любви! Светлой, как весенние небеса и яркой, как дневное светило. Она полна тепла, от которого можно греться всю жизнь! А тратит их, вероятно, на щенков, котят и прочих птичек. Я прав?

Ответить на выпад старика Сандору было нечем. Тот попал в цель: на днях в загоне хойров, появился очередной смесок. В этот раз не пятнистый, а снежно — белый. И увидела его первой, естественно, Муарри. И, естественно, маленький зверёныш был тайком пронесён на кухню, вымыт, накормлен до отвала, наименован каким — то Буцефалом, хотя звался Филей и уложен в очередную корзину со старыми тряпками.

А спустя дюжину дней алхимик прислал курьера с нижайшей просьбой посетить его скромную лавку.

Он вдруг оказался велеречив и многословен, он размахивал руками и кланялся Муарри, преданно заглядывая ей в глаза. Он выставил на резной столик у окна эльфейские сладости и напитки, что было для него неслыханной щедростью. Он нарядился в роскошный парчовый сюртук и широкие атласные шальсайры. Он заливался певчей птицей, расхваливая свой товар, но рабыня не обращала ни на что внимания и даже не прикоснулась к сладостям, что было весьма и весьма подозрительно.

Она замерла в предвкушении.

— Получилось? — прикрыв глаза и медленно втягивая ноздрями воздух, словно пытаясь распознать запах нового аромата, спросила она. — У вас получилось, маэстро?

И резко вздохнула, не отрывая от зеленгарца вопросительного взгляда.

— Я смею надеяться, что не растерял своего мастерства. Получите ваш заказ, прекрасная лай'танне, — алхимик с видом фокусника приподнял с прилавка чёрную бархатную накидку.

Маленькие хрустальные фиалы замерцали в полумраке лавки, переливаясь и сверкая, словно был наполнены звёздами. А лицо рабыни осветила такая восторженная улыбка, что Сандор даже позавидовал её жизнелюбию.

— Ах, маэстро, вы сделали меня самой счастливой женщиной во всех мирах! — Муарри обняла старика и, расцеловав в обе щеки, раскинула вдруг руки, закружилась, смеясь и время от времени касаясь кончиками пальцев фиалов.

Затем снова замерла.

— Можно?

— Для вас всё, что угодно, лай' танне, всё, что угодно..., — казалось, ещё мгновение и мастер начнёт ей кланяться.

Церемония грозила затянуться надолго. Попытка поторопить рабыню потерпела полное поражение, и денщику пришлось смириться.

А Муарри мечтала, закрыв глаза и вдыхая ароматы. И вдруг нахмурилась.

— Что — то не так? — забеспокоился старик.

— Вам не кажется, что сладких ноток можно было бы сделать поменьше? Можно оставить их в сердце композиции, разбавив аромат свежестью грозового ветра?

— Но женщина должна быть сладкой и на вид, и на запах, и на вкус, как ягоды шариссы. Её предназначение — украшать мужчину и его дом, — алхимик мечтательно улыбнулся, не теряя, тем не менее, рабыню из вида.

— Вероятно, мы имеем в виду разных женщин. Посмотрите на меня: разве я похожа на такую женщину? — и, не давая ответить старику, рассмеялась. — Я бегаю бегом по двору, дому и даже городу, стараясь всё успеть, у меня нет времени предаваться неге и безделью, у меня нет роскошных одежд и украшений, поэтому мой запах должен быть свежим и бодрящим, но никак не сладким, приторным. Я — словно ветер. И пахнуть должна непременно ветром. Вы согласны, маэстро?

Алхимик покивал, задумчиво принюхиваясь к фиалу из толстого фиолетового стекла. Затем в очередной раз обвёл внимательным взглядом женщину.

— Так ты утверждаешь, что имеешь диплом алхимика? — и, дождавшись, пока Муарри радостно кивнёт в знак согласия, махнул рукой. — А не сменить ли нам в формуле пару компонентов? Может, что и получится?

Муарри, не дожидаясь разрешения старика, уже торопливо надевала его фартук и нарукавники, умудряясь при этом протирать руки прозрачной жидкостью из огромной бутыли.

— Я уже говорила вам, маэстро, что вы — чудо? — добавила она, исчезая в подсобке.

— Какая удивительная женщина, тан Сандор, какая женщина..., — старик с сожалением поцокал языком, — жаль только, что нам с вами она не достанется... Хотя, кто знает, боги очень любят шутить именно тогда, когда мы от их этого не ждём. Погода великолепная, прогуляйтесь по городу, я скоро отпущу вашу рабыню.

После скандала, учинённого компандарусом, Муарри практически перестала ночевать в своей комнате. Изредка мелькала по поместью, делами занималась с раннего утра, пока все спали, избегая прямых контактов, как с хозяином, так и с денщиком, или же поздно вечером, тенью перемещаясь по дому.

На все вопросы Сандора, отвечала односложно, хотя браслет коммуникатора приняла, молча кивнув в ответ на просьбу не снимать его ни днём, ни ночью.

Но, тем не менее, категорически отказалась помочь тану Илаю, когда он переборщил с полётами и ночью с ним случился очередной приступ лихорадки.

— Вы прекрасно знаете, где находится заведение танны Циндоллы. А я умываю руки, Сандор. Пусть эту тварь спасают такие же твари, как он. Можете считать, что я умерла, — сказала, как отрезала, не соглашаясь ни на деньги, ни на внеочередные выходные, ни на всяческие другие посулы.

Жаль только, говорила Муарри всё это на повышенных тонах, а дверь в спальню хозяина была приоткрыта.

Утром, измученный болезнью и бессонной ночью, а оттого злой, как дюжина демонов, хозяин устроил очередную выволочку денщику.

И сапсать его в этот раз было некому.

Но именно с того самого момента 'птички' танны Циндоллы поселились в поместье, лишь меняясь время от времени по приказу хозяина.

Были они, как одна, вероятно, по здешней моде, плоскими и на верхние, и на нижние девяносто, длинными и худыми даже по меркам земных моделек, но гонору у каждой хватило бы на плохонькую принцеску с лихвой.

Муарри на происходящее не реагировала никак, просто спрашивала всякий раз у Сандора о количестве едоков, дабы приготовить нужное количество пищи.

На глупые придирки 'птичек' и их провокации не отвечала, одаряя при необходимости таким задумчивым взглядом, что те предпочитали повторно ей на глаза не попадаться.

Дополнительного обаяния рабыне не придавал и заметно подросший пятнистый хойросс, по — прежнему, не отходивший от неё ни на шаг.

Могло показаться, что хозяина устраивает такое положение вещей: рабыня исправно выполняет свои обязанности, девушки — свои. Тишь и гладь. Однако видимость спокойной жизни и в этот раз продолжалась недолго.

— Кто посмел? Где рабыня? — компандарус птицей слетел по лестнице с ворохом одежды и рванул в сторону кухни. — Это что такое? — Рёв хозяина был слышен по всему поместью.

Некогда белоснежные рубахи тончайшего эльфейского шёлка были расцвечены пятнами всех цветов радуги, а кое-где даже сияли аккуратно изрезанными рукавами. Алмазные пуговицы на всех были просто и без затей вырваны с мясом.

'Птички', выпорхнувшие из своих комнат, шушукались и ехидно улыбались. Но особенно злорадствовала новенькая красавица с убранными в высокую причёску гладкими чёрными волосами.

Как и предполагалось, виноватой в случившемся оказалась Муарри.

И хозяин постарался наказать её так, дабы никому неповадно было вредить хозяйскому добру в следующий раз.

Он приволок рабыню на задний двор, лично привязал к бельевому столбу и избил тяжёлой плёткой из кожи алмазного курга. Попытка денщика вступиться успеха не имела.

— Пшёл вон, Сандор, иначе сам встанешь рядом, — прорычал компандарус, размахиваясь для следующего удара.

А вот это он зря. Перед отъездом тан цендеараль Огорро оставил на всякий случай код доступа для экстренной связи. И было бы преступлением не воспользоваться ею именно сейчас.

По окончании экзекуции серое балахонистое платье висело на худеньких плечах женщины рваными лохмотьями и поменяло цвет, пропитавшись кровью от шеи и почти до колен. Волосы, собранные в тяжёлый узел на затылке, растрепались и висели сбившейся в колтун неопрятной кучей. И даже снег в радиусе двух метров был в мелких кровяных брызгах.

Но криков и слёз услышать Илаю Огоррро не довелось. Вначале на лице рабыни написано было изумление, переходящее в шок, затем презрение. Светлая кожа побледнела настолько, что глаза вдруг стали казаться непомерно огромными для её лица и болезненно яркими, а из закушенной нижней губы потекла тонкая струйка крови. И именно это стало спусковым крючком ярости хозяина.

— Тварь? Я — тварь? Это ты — мерзкая отвратительная иномирная тварь! Воровка, наглая воровка, на пуговицы позарилась? — с каждым новым ударом повторял компандарус.