Искандер против Унылого Мира.

И теперь Проводящий исчез. Искра, горевшая и освещавшая хаос межмирового пространства, погасла. Верблюд при всем желании и приложенном усилии никак не мог ее почуять. Даже с растопыренными демонически-верблюжьими штуковинами. А это значило многое. Например то, что Проводящего могли убить неимоверно хитрым способом, с использованием двенадцатирядного заклинания уничтожения, а то, что осталось, совсем и совсем немногое— жалкие обрывки души и пара молекул тела, залили магоинертным свинцом и раскатав в ядро выстрелили им в Мараху. Ну, или отправили его туда живым, что еще хуже, или же еще в два скверных состояния межмирового пространства. Трехгорбый верблюд, однажды ради интереса побывавший в самом Нехорошем Месте и оставшийся от этой короткой экскурсии невероятно удовлетворенным, по настоящему знал, что такое скверная реальность.

Никаких иных идей у верблюда не было. А смерть Проводящего, пусть и довольно бестолкового, а тем более ссылка его в Мараху, означала прекращение любых путешествий в чужие миры. Даже в те, где трехгорбый верблюд пытался создать маяки, используя свои штуковины, а также гнев и жестокость в отношении несчастных аборигенов. Весьма и весьма неуклюжих в строительстве магических маяков аборигенов, так и навязывающих своим неумением мысли об их полном уничтожении.

А без иных миров верблюд, уже вкусивший всю их прелесть и веселость, уже не мог представить себя. Да и Проводящего было очень жалко. Не так жалко как утраченное веселье, но все же вполне ощутимо. Верблюд внезапно обнаружил, что из его глаза тайком выскользнула тощая слезинка и устремилась к земле. Не в силах сделать хоть что-либо супротив этого возмутительного поступка, верблюд дал ей упасть на песок Бесконечной Степи, спокойно впитаться и пропасть. Неужели и со своим Проводящим он поступит также? Позволит взять и пропасть? Разные чувства терзали трехгорбого верблюда, три его жестоких сердца бешено стучали, горькая смертоубийственная желчь бурля зрела в пузыре. Верблюд был просто вне себя от ранее неизведанных ощущений. Что, впрочем, не помешало ему спокойно и изящно доесть травяного волка.

Искандер совершенно обессиленный опустился на гладкий валун и со стоном вытянул натруженные ноги. Усталость его была такова, что он даже не удосужился проверить камень на наличие зубастых хваталок. Слава Небезумным Богам, хваталок на этом камне не таилось. Как и на предыдущих двадцати. Или сорока? Искандер уже не помнил. Его мысли полностью поглотили вычисления. Сколько же он прошел и сколько стаканов освежающей воды выпил, будь прокляты ее шипучки. Стаканов всего было выпито пять, и это должно было означать, что пройдено семьдесят пять километров пути и около полутора суток времени. Но к великому сожалению все обстояло не столь весело. Воды было выпито несоразмерно проделанным расчетам. Через пару часов пешей прогулки внезапно сильно захотелось пить. Искандер даже удивился, с чего бы ему, сподобившемуся однажды ради интереса и для проведения одного хитрого алхимического ритуала, не пить и не есть целых три дня, испытывать такую сильную жажду.

Солнце вроде вообще не грело, по крайней мере, так казалось уроженцу солнечного Сулнитара. Ветер, один раз подувший ради эффектной сцены с криком и горстью пыли во рту, исчез бесследно. Родом из южных земель славной Харассеи, смуглокожий, по сравнению с лабораторными личинками, и горбоносый Искандер, как-то раз целых три месяца гостивший в самом пекле Песчаных Земель, чтобы навестить какого-то далекого родственника, которого он за все время пребывание видал дважды и то не более пяти минут за раз, не понаслышке знал, что такое настоящая жаркая пустыня. Холодные и сумеречно-багровые черепицы этого старого мира вовсе не походили на ту пустыню, к которой привык молодой маг. Но сухость во рту была по настоящему пустынной. Искандеру последний километр пути даже казалось, что у него высохли кишки и глаза. Требовалось срочно увлажнить, если не оба иссушенных органа, так хотя бы один из них. Но шипучки не хотелось. Смертельно не хотелось. Пять стаканов пузырькового напитка привили зельевару всего за двенадцать часов глубокое, на уровне подсознания, отвращение практически ко всему прозрачному и шипящему. И это отвращение сподвигло Искандера на совершение ужасающего поступка.

Отвинтив крышку фляги с чаем, чтобы хоть немного разнообразить хоть что-нибудь, зельевар сделать добрый глоток яблочно-медово-мятно-огуречной жути. Чай, несмотря на свои кошмарные компоненты, приятно охладил рот, увлажнил шершавый язык, и мягко скользнул по горлу в желудок. Какое блаженство... особенно то, что его не стошнило. Искандер с шумом выдохнул мощную струю яблочно-медово-мятно-огуречного аромата и прикрыл уставшие от черепичного однообразия глаза усталыми веками.

Все остальные члены и органы молодого маг тоже были усталыми, да так как еще никогда прежде. Это было удивительным. Еще никогда Искандер не жаловался на слабость собственного тела. Жестокое учение дяди Харума искоренило способность предаваться усталости еще в далеком детстве и пересиливать ее одной только волей. Молодой маг мог ломать себя по частям, выпускать себе кровь, иссушать тело, но продолжать двигаться к намеченной цели. Никогда еще у него ноги не уставали настолько, чтобы перестать ходить, а руки — висеть безвольными плетями.

'А может ли быть, что меня отравили? И слабость следствие отравления?'— предположил Искандер.

'Интересно, для чего...'— подумал в ответ Искандер.

'Чтобы убить меня!'— горячо подумал Искандер.

'Есть куда более надежные способы убить человека, пусть даже он и довольно ловкий зельевар с аналитхинченским складом ума. И зачем кому-то желать тебе смерти?'— мысленно отразил выпад Искандер.

'Не знаю... Может, дядя решил меня проучить?'-предложил Искандер.

'Чтобы проучить тебя, дяде Харуму достаточно просто прийти и погостить пару месяцев.'-напомнил Искандер.

'Точно, это не дядя Харум. Дядя не любитель всяких интриг. Если бы он захотел меня прикончить, то просто бы испепелил каким-нибудь мощным заклинанием'— согласился с ним Искандер.

'Мощным ли?'— ехидно спросил Искандер.

'Ну ладно, не таким уж и мощным. Можно средненьким. А если правильно подобрать момент, и некоторые хитрости, то можно и вовсе слабеньким'— опять же согласился с ехидной Искандер.

'То-то же, а то ему уже мировые заговоры супротив себя любимого чудятся'— довольно подумал Искандер-ехидна.

'А то, что я здесь, это ли не заговор? Как быть с тем, что из многотысячной толпы магов на дурацкое фальшивое задание по обезвреживанию моего же дяди отправили именно меня, да еще и Шатану прихватили. А потом и вовсе закинули в этот умирающий мир, да без ничего, хорошо хоть поясную сумку снять забыл...да меня... да я...'-началась у Искандера беззвучная истерика.

'Совершенно не в моем стиле...'-решил про себя молодой зельевар, но истерику не прекращал...

И тут Искандер увидел огонь. Кто-то далеко-далеко развел костер. И наверное готовил на нем нечто вкусное. Нечто жареное, с румяной хрустящей корочкой, и с золотистыми каплями жира, мерно падающими на раскаленные горящие штуковины. Пахло просто великолепно. Истерика прекратилась мгновенно. Молодой маг, неожиданно для себя, обнаружил способность унюхать съестное на безмерно далеком расстоянии. Это все от голода, подумал Искандер и опрокинул в забурчавший желудок еще один глоток яблочно-медово-мятного чая с вареньем. Мед, яблоко, мята, и огуречное варенье были выставлены на предельный для человеческого осязания уровень. Этакий вкусовой удар неимоверной сокрушающей мощи. Издав болезненный стон, желудок угомонился и затих. Искандера передернуло, несмотря на всю обширную практику по съеданию несъедобных и просто отвратительных штуковин, проведенную дядей Харумом. Брр... такого ужасного чая он жизни не потреблял. Но нужно было как-нибудь отвлечь желудок от мыслей о еде. Жареной, скворчащей и ароматной еде. Мм... Искандер с трудом отогнал навязчивое видение. В глазах прояснилось, сладостные скворчащие образы испарились, но крохотная искорка далекого костра пропадать не решалась. И главное, она находилась в стороне пышущего магией столба. То есть совсем по пути.

Ну хоть какой-никакой ориентир, решил про себя зельевар и, откинув крышку футляра магического жезла, двинулся в сторону костра. Ради славного жаркого истекающего жиром, Искандер был готов на многое. Да он был готов на многое даже ради подгорелой яичницы с несвежими помидорами, пикантными огурцами и засохшим дешевым зак-закским сыром. Вообще-то Искандер сейчас не отказался бы даже от некоторых особо аппетитно выглядящих частей разделанного эльфа. Но увы, воспитание не позволяло поедать части тела разумных существ. По крайней мере, как следует не приготовленных, не облитых острым огуречным соусом, и не в виде зелий. Одно только воспоминание о семейных методах воспитания молодежи заставило Искандера скорчить гримасу боли и неосознанно ощупать ягодицы, на которые в основном и обрушивался гнев воспитателей в виде жестоких розог.

Также для путешествия не помешала бы компания. И хоть Искандер завсегда был одиночкой, сейчас ему был жизненно необходим собеседник. Отсутствие человека, или любого другого существа хоть немного схожего с человеком, в чью грудь или в какой иной орган можно было бы выплакаться и выговориться, грозило свести Искандера с ума. Молодой маг стал действительно опасаться за свое обычно уравновешенное писихинчекское состояние, когда с удивлением обнаружил, что яростно спорит сам с собой по поводу что выпить на следующем привале, жуть-чай или же шипучку. И даже дерется, опять же сам с собой. Левая рука колотила правую, а правая пыталась выломать левую из сустава в локте. Искандеру пришлось срочно вмешаться и развести в стороны собственные руки и приглядывать за ними тщательней. Не хватало к легкому, а может быть и не к такому уж и легкому, сумасшествию заиметь еще и тяжелые травмы.

Вот уже два стакана остоклятевшей шипучки и целый глоток жуть-чая Искандер шел к далекой искорке костра. Искорка же оставалась равнодушной к стараниям молодого мага. Она светила с прежней силой и ничуть не желала увеличиваться в размерах. Искандер даже начал сомневаться в реальности существования этого далекого чужого привала. И чтобы удостовериться, что это не хаотически наведенный морок и не последствия проклятого укуса демона-блохи, истратил драгоценную ману на создание мощного 'свежего ветерка'. Жестовая волшба, привычно вызванная щелчком пальцев, унесла с собой значительные порции чар, сухость лица, и полусонное состояние. Посвежевший Искандер, незамутненным и не замороченным взором вглядевшись вдаль, признал что далекий костер существует на самом деле. В иллюзорном ли, в настоящем ли виде, будь он хоть естественным, хоть искусственным, но он не был плодом пустынных фантазий зельевара. И это открытие обнадежило Искандера.

Зато другое омрачило. Весьма и весьма омрачило. Свежий взгляд мага заметил, что он парит. И не чем-нибудь, вроде живительной влаги, или каких иных внутренних соков, а маной. Той самой маной, ради экономии которой он обрек себя на эти пешеходные мучения, а не попытался сразу телепортироваться к столбу магии, ну или создать из черепиц черепичного элементального коня и ускакать на нем с неимоверной черепичной скоростью. И пусть Искандер не умел ничего из вышеперечисленного, и созданный им однажды на экзамене конь не выдержал даже собственного веса, почти двести сорок грамм— добрая чашка сладкого мятного чая с огуречным вареньем, и рассыпался в пыль, такая бесполезная растрата маны просто ошеломила мага.

'Как же так! Клятская сила!'-взревел Искандер, от шока запамятовав о решении ругаться только безвредным словечком 'Опа!'. Вместе с ругательством изо рта мага вылетел изрядный клуб сиреневатых злобно мечущихся чар. Искандер опоздало прикрыл рот ладонями, но Плохое Слово вместе с славной порцией магии уже вырвалось на свободу и сделало свое черное дело. Чужие злобные миры не остались без ответного действия и очень быстро среагировали на выданный им шанс.

Тонкая пленка сиреневато-ноздреватой реальности старого мира заколыхалась и пошла крупными волнами. Кое-где даже выступила бурая нездоровая пена чужой ирреальности, из которой на миг просовывались и мелькали то щупальца, то когти, а вообще какие-то непонятные, но очень зловещие и неприятного вида органы явно убийственного назначения. Искандер конечно сразу и навечно невзлюбил эту пустыню, но не настолько чтобы впускать в нее голодного и жестокого демона. Тем более в одно и то же время и место с самим собой. Демоны это вообще злой народ.

Бетхад и трехгорбый верблюд были удивительным исключением из всего демонического разнообразия. Мало того, что и тот и другой были не такими уж и кровожадными, так еще и почти не безумными. А вот башка, зеленая, чешуйчатая, рогатая и со множеством щупалец над зубастым ртом, высунувшаяся из пенной прорехи между мирами, показалась Искандеру напротив ну очень кровожадной и настолько же безумной. ХРР-Р!!! Хрипел жуткий демон и классически пускал отвратительные жадные сопли, буравя Искандера алчным взглядом. Очень гастрономическим алчным взглядом, и это несмотря на то, что мощный лоб демона ожесточенно грызла невидимая фиолетовая молния тщетно защищающегося старого мира, прожигая бронированную чешую и опаляя прикрываемые ею кости черепа и злобные демонические мозги.

Искандер редко впадал в ступор и делал это лишь тогда, когда у него бывало много свободного времени и относительная безопасность. Сейчас безопасностью даже не пахло. А свободного времени было еще меньше. Искандер мгновение пособолезновав демону, как существо испытавшее на себе ярость невидимых орудий этого мира, решил миру же и помочь. Тем более по толщине и ярости молнии выходило, что прорывающийся из-за ругательства монстр не обделен силой и злой волей. Молнии пытавшиеся вытолкнуть Искандера были раз в двадцать тоньше и били не так ожесточенно. А так, чуть-чуть снисходительно. И потому демона надо было вытолкнуть. Конечно, же отсюда обратно туда, а никак не наоборот. Такое могучее и голодное существо вряд ли станет приятной компанией в походе.

Демон взревел и почти высунул из пенистого пространственного разлома свою уродливую голову, когда об эту самую его голову разбилась склянка из тонкого стекла. Освободившееся с шипением содержимое склянки тут же окутало голову демона кислотным облачком. Демон, взревев еще громче, удвоил свои усилия по расширению портала. Теперь в его глазах горел не только жуткий предвечный голод, но и огонь яростной мести. А его когти и многочисленные хваталки, напитанные естественным демоническим темным заклятьем, замелькали, еще ожесточеннее царапая пленку мироздания. В ответ об его голову ударились и взорвались сразу две магические бомбочки, одна из которых оторвала демону самый красивый рог, а вторая— наградила обожженную, еще не слезшую от кислотного облачка, чешую огромными гноящимися разноцветными прыщами. Прыщи, даже красочно разноцветные, нисколько не порадовали демона. Выгнув шею и по-особому скосив свои хищные глаза, демон послал на кидающего всякой мерзостью мага убийственную мысль.