Рик Часть2 Ключ.

Если предыдущий раз меня посетил шум и рваное, калейдоскопическое, приправленное экзотическими звуковыми сэмплами действо, то сейчас видимость наоборот прояснилась. Хотя кровь и продолжала прибывать в голову, уходя, видимо из пятой конечности и места, отвечающего за тактильные отношения с женщинами. И, как ни странно, несмотря на отток крови, количество мыслей (их качественное соотношение? или количество слов?), связанных с этими непредсказуемыми, но такими привлекательными и желанными существами, резко повысилось. В мозгах нарастало возбуждение, доходящее до кипения — появилось такое ощущение, что у меня не голова, а огромный бордовый член.

— Хи-хи, — только так я и смог прокомментировать собственные мысли.

А затем мой рассеянный взгляд набрёл на остекленевшие глаза Мишани... Ещё недавно разносившего в пух и прах мою квалификацию.

— Раз-раз, Мишаня! — пощёлкал перед глазами пальцами. — Эй, ответь! Ты в порядке? Только не в страусином — когда голова в песке, — типа пошутил.

— А?.. Что?.. — вскинулся ошалело дружбан. — Я наконец-то проснулся?

В его глазах расцветало такое облегчение, что мне даже стало обидно: а как же я? Мишаня проснулся, а меня разбудить забыл?

— Ты в каком смысле? — всё-таки уточнил.

— Ну, мне снилось, — с энтузиазмом начал он, — что какой-то мудашный крендель пробил шаровой проезд на сомнительный аттракцион типа "Звёздных войн". Только всё происходит в драных коридорах типа Агиевых конюшен. Все местные чучела норовят настучать по голове — типа это прикольно, а местный Ленин ещё отбил у меня Лизу и сидит, злобарь, словно верблюд в клетке, и нагло ковыряется в моих душевных ранах, — облегчённо покачал головой. — Навалится же такая фигня, что и кошмаром не назовёшь.

Я сочувственно привстал, похлопал Мишаню по плечу и протянул бутылку.

— Ага, — вспомнил тот подробности, — а беленькую там ваще днём с огнём не найдёшь. И если в ботинки дома на Земле случайно не пролил, то подохнуть тебе от обезвоживания организма.

— Ню-ню, — пробурчал я себе под нос. — Во всяком случае несчастных случаев по причине нетрезвого состояния тут не наблюдается. Пока.

Посмотрел на умиротворённое лицо друга, произведшего третью инъекцию и вытащил из ватных рук сосуд с остатками слёз на дне.

— Спи, маленький, спи, — погладил по голове. — И даже можешь не закрывать глазки.

Выцедил на язык последние капли, окинул рассеянным взглядом ближайшее пространство и решил, что неплохо было бы прикорнуть. В смысле — поспать. И желательно на чём-то более цивилизованном, нежели пол. Не потому, что я эстет, а потому что на кровати или хотя бы матрасе мягче и удобней.

— Вставай, Мишаня, отнесём тела на временную консервацию, — потянул за руку, и Мишаня вяло приподнялся, с трудом фиксируя на мне полуприкрытые глаза.

Пристроив отрешённый организм друга на плече, мы двинулись по коридору. Поникшая голова товарища закачалась в такт заданному неспешному ритму движений подобно маятнику, гипнотизируя мой левый профиль и словно вводя в некий транс.

Голову, превратившуюся в растревоженный улей, посетило множество разных словесных обрывков, в основном касавшихся нашего изумительного пребывания в Замке и частично противоположного пола. Правда, все они проносились как правило транзитом, без промежуточных затяжных остановок. Но одна всё-таки надолго привлекла моё внимание в силу своей актуальности. Почему мы с Мишаней так окосели?!

Два здоровых (ну, практически не пострадавших — моральный ущерб не в счёт) мужика, не салаги в этом деле, две трети жидкости в организмах которых, образно выражаясь, состоят из градусов, расправившись с бутылкой, никнут прямо как салабон на первом свидании с тумбочкой. Это же ни в какие ворота не входит, в конуру не вбегает и в скворечник не влетает! Может здесь воздух такой? Антиалкагольный, так сказать. Ведь не зря дюли так сурово не замечают данный продукт, а также его удивительное воздействие на гуманоидов. Рубит, видно, он замковых туземцев, как старуха на зебре автолюбителей.

Вот если взять нас, меня и Мишаню, в экологически нечистых условиях крупного города матушки Земли, ёмкости, одолеваемые нами в спортивных целях — так сказать, регулярные тренировки, без которых не возможен в принципе ни один олимпийский результат — больно даже вспоминать. Нагрузки неимоверные, мышцы головы и желудка в жутком напряжении. Бодибилдинг отдыхает.

Мишаня внезапно поднял голову, чётко отыскав мои глаза в пространстве и обдал красным светом габаритных огней. Не выспался мой товарищ.

— А поговорить?

И вновь поник, сражённый собственным многословием. Что тут сказать? Или рассказать. Пожалуй, сказку.

— У одной немолодой парочки интелей не было детей. И решили они из заварных, кофе, светлого пива и козьей ножки слепить чадо... М-да, — поскрёб голову свободной рукой — пытаясь расшевелить мысленный аппарат. — Что получилось у них не сразу, так как денег хватало или только на пирожные, или на пиво... Запасы кофе, правда, пополнялись регулярно, не взирая на всяческие демократические преобразования, а козья ножка у них валялась со времён бурной студенческой молодости — забыл как-то гениальный товарищ (было ему совсем плохо; да и закончил он бытие свое в жёлтом доме, так и не распространив свой гений дальше знакомых). Ну, в общем, однажды судьба, испив кефирчику и имея при этом самое благодушное настроение, решила всё-таки свести вместе все составляющие этого уравнения с известным результатом в конце. Благосклонность в чистом виде.

И наваяли они чадо, единственное и неповторимое. Вот так. — Дыхание моё начинало понемногу сбиваться — местность тянулась унылая, безрадостная, а Мишаня на грани сна, завалил голову назад, явив миру порыкивающую норку для мышки размером с кошку, с блаженно подрагивающими гландами; а прицелы полуприкрытых глаз разъехались по разным точкам реальности — в общем, я так понял, что дружбан наравне с прослушиванием моей печальной повести параллельно просматривает сны. — Чадо подросло, уравняло щёки с задницей, талию развязало — короче, силуэт приобрело овальный.

Однажды любимое дитя заявило родителям: "Хочу на волю! Подышать воздухом свободы. Тесно мне у вас, некуда расти!" Расстроились родители: мамуля съела три плитки молочного шоколада, а папуля выпил бутылку коньяку. Но слезами горю не поможешь и отпустили дитятко, отдав все свои сбережения за двадцать лет совместной жизни, чтоб было куда тому расти. Ага, так и было. — Приостановился, поудобней пристроил Мишаню на плече. Вот это сервис! Не хватало ещё для полного счастья явиться ему во сне. Красной девицей.

Скатилось чадо с пятого этажа, бока с непривычки о ступени подравняло и влетело во что-то огромное, волосатое и рычащее. Им оказался огромный угрюмый мужик "На пиво давай!" — выпали из его пасти слова, как камни. Так познакомилось чадо с Мишей. Но сначала оно скулило и повизгивало, мол, нету, паханы зажилили, морят голодом, то есть сухим законом. Потом, правда, спросило, что же это такое — пиво? Вот после пятого бокала они и познакомились. Само чадо пило водичку — экономило. А на двенадцатом оно смогло попрощаться с Мишей. Но тот скорее всего этого не заметил.

Правда, далеко отойти не удалось — когда чадо не спеша убегало от Миши и озиралось глазами, как блюдца, оно случайно наткнулось на нечто костлявое и жилистое, тут же отхватившее сдобных пол уха. "Гони сюда кошелёк!" Чадо замялось: "Да мы с Мишей выпивали за знакомство, я и на нуле", — и продемонстрировало пустые карманы, предусмотрительно опустошённые (деньги удобно уместились в трусах и практически не мешали при ходьбе). "У какого Миши?" — подозрительно спросил костлявый и сузил жёлтые глаза. Чадо развело руки в стороны, потом поднявшись на цыпочки, левой дланью указало ещё и верхнюю панель оного знакомца. И всё время отчего-то поминает мать". "А! — воскликнул жилистый и протянул лапу. — Вован! — задумчиво поскрёб башку. — Может денег тебе дать на пиво?" — спросил заботливо. — "Гони, не откажусь... Бокальчиков на двенадцать. Нам с Мишаней". — "Ого, солидно, — Вован поморщился и полез по карманам. — Тут на десять, — высыпал всю мелочь. — Больше нету... Ну я пойду?" Чадо важно пересчитало деньги и согласно кивнуло.

Когда Вован исчез, юный любитель свежего воздуха пополнил запасы в трусах, а копейки рассовал по карманам. Купил мороженое и удобно устроился на лавочке. Мир был прекрасен, солнышко светило как никогда ярко, а птички так пыжились, словно готовились в консерваторию. Одной пачки показалось не достаточно, и чадо встало с серьёзным намерением прикупить ещё три... Навстречу шла сногсшибательная рыжая девушка. Чадо ошеломлённо замерло, будто проглотило пачку дрожжей — так забурлило, зашевелилось всё внутри. Наверное это было сердце, поражённое приступом клаустрофобии и отчаянно ищущее выход наружу, навстречу... "Какой аппетитный экземплярчик, — проворковала девушка, подходя поближе. Глаза её почему-то внимательно изучили область ниже талии. — Меня зовут Лиза. Ты не хотел бы мне сделать приятное?" — "У меня ничего нет". Лиза усмехнулась: "Всё, что мне надо, у тебя с собой... — и нежно провела рукой по лицу. — Настоящая сдоба..." У чадо перехватило дыхание, а потом словно начался сон — захотелось закрыть глаза и с дурацким выражением на лице пускать слюни... — Я посмотрел на Мишаню, наконец-то скинувшего с себя банный халат дремоты и с похвальным вниманием следящего за рассказом. Я вздохнул с облегчением человека, справившегося с заданием.

Вот так Колобка лишили девственности... — Мишаня удивлённо изломал брови. — А заодно и денег, — лицо вытянулось ещё больше. — А что ты хотел? Чтобы оказалась принцессой? Они поженились, и жили долго и счастливо? Рыжая принцесса и необъятных размеров Колобок? Ты представляешь, какие дети у них получатся? Рыжие колобочки...

— Ты когда-нибудь закончишь свою басню, зануда? — тихо проворчал Мишаня. — Заладил: принцесса, дедка с бабкой. Ты ещё Золушку сюда приплети. А между прочим, она уже здесь! — сделав глаза по юбилейному рублю, возопил он и указал большим пальцем на себя.

Ошеломлённый подобный неблагодарностью и наглостью, аж задохнулся от возмущения. Я распинаюсь, сказки зачитываю и плечо вместо колыбельки подставляю, а он из меня авторадио сварганил, будто нечего мне делать, как фонить, прерываясь на рекламу таблеток от головы "Микрогильотина", супербезвредных сигарет для рыб, средство от перхоти "Томагавк", безалкогольной водки и прочих памперсов для головы.

— Я тебе шо, регулировщик? Захотел — повернул, захотел — наехал? Ты свой мерс придержи в гараже, за зубами, — злобно засопел. — А то повторю подвиг Юрия Деточкина — придётся новый гараж из металлокерамики ставить! — демонстративно выдернул из-под него своё плечо, надувшись, отвернулся.

Мишаня тоскливо вздохнул и безнадёжно махнул рукой.

— Да я что, я ничего. Мне бы знаешь, что сейчас? — вдруг возбуждённо вскинулся, надуваясь, точно лягуш в брачный период. — Вернее, кого! — уточнил, сверкая по сторонам глазищами в поисках фанерной стенки — чтобы показать, какой он сильный и демонстративно проломить её. Так Кинг Конг барабанил себя в грудь, пытаясь соблазнить Джессику Ланж.

— Ну кого? — сделал вид, что подыгрываю ему, а самому будто не интересно.

— Спонсора!

От этого имени я даже забыл об обиде на Мишаню, простил ему пренебрежение пируэтами моих голосовых связок, а также себе неустойчивое эмоциональное состояние.

— Поговорил бы я с ним по душ... по душ... подушкой по голове! Попинал ногами в берцах, не взирая на весь свой пацифизм, с удовольствием наступил на лицо кроссовками с шипами — так, чтоб дополнительные ноздри нарисовались.

— Ну ты и кровожадный. Я бы ограничился голой задницей и муравейником. В крайнем случае — пальцы в дверь.

— Неплохо. Вот же су... сумасшедший, подбил нас на авантюру: был бы нормальным, мы б точно не клюнули.

— Да... Су... су... суп из него сварить! Увижу, ему сразу пи... писать захочется в штаны. Или наху... на худой конец обделается собственными зубами. Потому что, как зае... заху... так он бль... бль... Короче: заеду за хулиганами записными, так он блинами блевать... будет.

Мишаня вдруг на столбняк нарвался.

— Рик, а где это мы находимся? Так и заблудиться недолго. Прям как в лесу...

— Ага, тут тебе дадут заблудиться, — скептически проронил я, плотно лазая по стенам глазами. Место вроде знакомое. Правда, может сработала похожесть? Типа, как у меня на родине: один общественный туалет посетил, штанины замочил, слезу пустил. Все остальные аналогичные помещения, как родные братья... и сёстры. Только возраст зависит от глубины и морщин вокруг очей... — Небось, наблюдают реалити-шоу, — поднял глаза вверх. — И ставки делают: кто кого из нас переговорит, — развернулся к Мишане, развёл безнадёжно руки и саркастически возопил: — Это ж чистая комедия — наблюдать за нашими ползаниями. Мыши в лабиринте меньше трюков исполняют. И то у них мордочки менее прикольные, чем наши хлебальники. — Устало опустился на корточки и протянул совсем уже грустно: — Представляю, как они животики надрывают. Можно с приступом аппендицита перепутать...

— Надоело! — заорал вдруг Мишаня, вдохновлённый моим монологом, вышагивая, будто лев в клетке. Лев такой себе, крупный, но комнатный. Как раз после брачных игр. В отставке. Да и клетка с двумя выходами. На мыловарню и мясокомбинат. В качестве заготовки под холодец. Уши, лапы, хвост.

Сквозь зубы у меня проскочило несколько "хи-хи". Ужас. Истерика. Но рот необходимо зажимать и делать вид, будто такой же озабоченный. А то блеск в глазах странный, нездоровый у дружбана. Ещё покусает. А у меня нет с собою вакцины от бешенства.

И тут я вспомнил, что этим же коридором (во всяком случае, похожем) мы с Чернявым продвигались в мои апартаменты (на тот момент будущие), в которых от изобилия пыли чуть лица нам не оторвало. Точно — точно. Вот на этом месте звучала трагическая история о неразделённой любви с суицидальным окончанием: убийство макияжа посредством слёз. "Ну что ж ты страшная такая!" Чернявый скорчил такую зверскую рожу, что будь всё действительно взаправду, имело смысл пожалеть девушку: при ежедневном использовании тонны румян, белил, гипсокартона — и прочей штукатурки, проще было сделать пластическую операцию или на крайний случай, пришить новую голову. Но плакать категорически нельзя.

Наподобие гончей я приник к полу и, сделав пару нюхательных упражнений носом, потрусил по коридору. Не думаю, что мои обонятельные рецепторы столь сильны, чтоб учуять эгоистично-похотливую вонь проходившего когда-то здесь Чернявого (себя-то и так чую), но на пыль они среагировали с неизменным возмущением. Оглушительно чихнув и хорошенько при этом прочистив носоглотку, а также мозги, я обиженно разогнулся и посмотрел на Мишаню. Тот с неослабным вниманием следивший за моими действиями как раз завершал недвусмысленный жест у виска.

— У тебя всё нормально? — спросил он участливо.

— Нормальней некуда, — сообщил я радостно. — Я вспомнил эту местность — приходилось здесь бывать.