Ключ для хранителя (общий файл)

— И что, сразу сдружились? — поинтересовалась я, вспоминая бабушкин вариант: "Я собирала гербарий на берегу для наглядного пособия по курсу краеведения, нагнулась за дербенником и вдруг, меня прямо в воду сбила какая-то сумасшедшая с выпученными глазами. И тут же начала кричать, что я помешала ей воссоединиться с любовью всей жизни. Ну я, для снятия истерики, влепила Катерине пару раз по щекам. Тут она и притихла".

— У твоей бабушки, Ветвяна, был великий дар убеждения, — продолжила тем временем рассказчица. — Но подружились мы позже. Когда я с воспалением легких слегла, а она меня выхаживала... Она мне тогда такую фразу сказала, еще на берегу: "Когда теряешь все, надо постараться спасти самое главное. У тебя это сын. У меня — внучка. А любовь для нас — непозволительная роскошь". И столько горечи было в ее словах. Зато, меня они отрезвили раз и навсегда... Хотя, если бы вы раньше в Качелино приехали, то у моего Семена с его диабетом был бы шанс выжить. Я уверена.

— А что, бабушка даже за такое бралась?

— Бралась, но не всегда и не всем. У нее свои принципы были. А в последнее время она вообще мало клиентов принимала. Правда, как раз накануне своей смерти к ней приезжал один, на большой такой, то ли черной, то ли синей машине. С личным водителем, но, очень воспитанный мужчина. Я думаю, она по его заказу на Дальние Болота ходила.

— Погодите, Катерина Ивановна, — попыталась я вернуть женщину на интересующую меня тему. — Значит, бабушка и неизлечимые болезни врачевала?

— Я же говорю, не всегда и не всем. Вот, Валерычу... Юрию Валерьевичу, повезло крупно.

— Ну да, алкоголизм трудно поддается. А некоторые специалисты считают, что он вовсе непобедим.

— Да причем тут это? — подалась ко мне всем корпусом Катерина Ивановна. — У него, кроме алкоголизма в последней стадии, был "цветущий" цирроз печени. И жить ему оставалось всего ничего, если бы не Нила.

— Как это, цветущий цирроз? А Валерыч ничего мне не говорил, — опешила я.

— Так Валерыч сам не знал, по какому краю тогда ходил. А Нила не стала ему говорить. Вылечила и все, дело прошлое. Договор есть договор. Тем более, жизнь он начал, как говорится, "с чистого листа" и от почти всех своих дурных привычек избавился.

— Я думаю, что если бы бабушка ему рассказала, то Валерыч по сей день ставил бы свечки в церкви за здоровье студента Мити.

— А я думаю, Ветвяна, — сказала женщина, печально качая головой, — что не Мите этому он должен был свечки ставить. Здесь вообще бы получилась "цепная реакция", как в химии.

— Катерина Ивановна, да что вы меня пугаете? — дрогнувшим голосом взмолилась я. — Скажите яснее, кому и за что эти самые свечки... да, что я про них?! В чем дело-то?!

— Хорошо... Помнишь, ты во втором классе в колодец провалилась? — начала женщина, с трудом подбирая слова. — Когда тебя этот, чтоб его, Мишаня.... Ну, который берданкой вам угрожал, вспомнила?.. Так вот, когда тебя, через три с половиной часа, этот моральный урод достал, ты уже была без сознания и бредила. Пока тебя через всю деревню на руках несли до вашего дома, ты все звала... — наморщила женщина лоб, — бабушку, маму звала и еще какую-то Наталью, нет... Натэю. Бормотала: "Натэя, поиграй со мной, не уходи". Положили тебя на кровать, раздели... а ты... — Катерина Ивановна замолчала, воткнувшись взглядом в одну точку. — ... ты уже перестала дышать и как будто бы уснула, как ангел... А Нила тогда, я ее раньше никогда такой не видела, да и после, слава Богу: глаза потемнели, волосы встали дыбом... почти дыбом. Она всех нас выгнала из дома, фельдшера нашего школьного, меня, Мишаню, кого-то еще, по дороге приставшего, и закрылась с тобой одна... Я на следующее утро, в часов пять, к вам постучалась, думала, надо Нилу в чувство приводить и... готовиться к твоим, ну, сама знаешь к чему. Она мне сразу открыла, в дом пустила и только попросила, мол, тише говори, Ветвяну разбудишь. Я в слезы, конечно — подруга умом двинулась, и за ней иду потихоньку... Подхожу к твоей кровати... а ты сопишь на боку с ручкой под головкой, щечки розовые... Знаешь, Ветвяна, — подняла на меня Катерина Ивановна полные слез глаза, — я эту картину на смертном одре буду вспоминать: тебя, сопящую во сне, и Нилу, на коленях у твоей кровати, "серую" всю, но счастливую...

Мы с Катериной Ивановной сидели молча несколько минут. От моего прошлого душевного покоя не осталось и следа. В голове крутилась куча вопросов, но, я постаралась задать самый разумный из них:

— Скажите, а почему вы решили, что я тогда умерла?

— Веточка, я, конечно, могу приукрасить, углубить и расширить свой рассказ. Это, как говорится, профессиональное заболевание, но, кроме меня там было еще как минимум четыре человека, видевшие то же самое, что и я.

— А бабушка как-то, после всего произошедшего, объяснилась с вами?

— А твоя бабушка, — горько усмехнулась Катерина Ивановна, вытирая с глаз слезы, — тогда мне сказала, что тема эта закрыта. И, если я не хочу остаться без подруги, то больше поднимать никогда ее не буду. Ну и я, естественно, сделала правильный выбор. Поэтому мы с тобой и сидим сейчас здесь. И, все-таки, выпьем, детка, за любовь. Так?

— Почему бы и нет? — ответно скривилась я и подняла свою рюмку. Правда, вкуса замечательной малиновой наливки так и не почувствовала...

— Ой, Катерина Ивановна! А подарок-то! — треснув себя по лбу, подпрыгнула я с каминного приступка.

Мы уже давно покинули кухню "открытий и откровений" и сейчас расположились у вновь разожженного очага. Женщина сидела в кресле, держа в одной руке вафельку, а в другой — кружку с чаем. Я же подсела поближе к огню.

Пакет с озвученным ранее содержимым, благополучно брошенный мной несколько часов назад, тут же нашелся на столе под бабушкиной фотографией. Бабушкина подруга, по-детски улыбаясь, замерла в предвкушении:

— Ну, чем порадуешь старую женщину?

— Пусть эта кокетливая и совсем еще не старая женщина закроет глаза, — сурово приказала я.

Катерина Ивановна покорно согласилась по всем пунктам требований и через секунду ей на плечи легла ажурная шерстяная шаль с длинными кистями.

Эту вещь я, месяц назад, будучи в командировке, в Омске увидела на местном блошином рынке и сразу же, не торгуясь, купила. Шаль была одновременно легкой, нежной на ощупь и теплой, несмотря на крупный цветочный орнамент. А еще, она очень эффектно оттеняла карие глаза женщины:

— В вашей, насквозь дырявой школе, нужно обязательно беречь свое здоровье. Так что, носите и вспоминайте меня.

— Веточка, она такая красивая и, действительно, теплая, — уверила меня Катерина Ивановна, крутясь у зеркала в коридоре. — Спасибо тебе большое. Только, к чему такая патетика? Ты куда-то надолго из Тюмени уезжаешь?

— Нет, что вы. Просто фраза получилась... романтичная.

— Фраза получилась избитая, — заключила филолог и потянула меня за рукав. — Пойдем ка назад, к камину, раз тебя все твое детство было от него не оттащить, и рассказывай мне о своих планах на будущее...

— Я... — застала меня женщина врасплох, — хочу попробовать, все-таки, поискать своих родственников или близких людей нашей семьи в Рязани. И начну с этой самой Натэи. Ведь не зря же она мне являлась в предсмертном бреду. Да и имя, согласитесь, редкое. Проще будет навести справки.

Катерина Ивановна так громко вздохнула и так сострадательно на меня посмотрела, что я, вдруг, ярко представила себе ее, стоящей над моим живописно окровавленным трупом и готовой произвести "контрольный выстрел" в голову:

— Ну что еще?.. Ладно, добивайте...

— Знаешь, Ветвяна! Если бы ты приезжала ко мне в гости почаще, то узнавала бы такую важную информацию порционно, — вступилась за свой "убийственный" образ женщина. — А так, получай, как говорится, оптом. Хотя, мне кажется, ничего из того, что ты сегодня узнала, сверхъестественным не является, в отношении твоей "нестандартной" бабушки, конечно...

— Катерина Ивановна, — устало заныла я. — объявляю вступительную часть законченной. Не томите публику. Мы с Клеопатрой ждем...

Женщина скептически глянула на зевающую у камина кошку, глубоко вздохнула и начала:

— Боюсь, детка, с поисками ваших с Нилой родственников будет большая трудность.

— Ну, тут вы меня совсем не удивили. Я и сама знаю, что дело это даже не одного года.

— Ветвяна, это дело даже не одной жизни... Ни вы с Нилой, ни ее муж или сын, да и вообще, никто из вашей семьи никогда не жил в Рязани.

— Та-ак. И откуда же вы это узнали? Неужели от самой Неонилы Марковны, в порыве внезапного откровения? — процедила я, чувствуя, как внутри закипает злость.

— Ага, как же... Дело в том, что я, перед ее уходом на пенсию решила сделать подруге "подарок" — похлопотать о ее ветеранстве труда. И, хотя Нила даже слышать об этом не желала, отправила, втайне от нее, запрос в тот самый Рязанский детский дом, где она, якобы много лет проработала. Через месяц мне пришел ответ. В письме говорилось, что Неонила Марковна Полунич никогда не являлась воспитанницей и, тем более преподавателем данного заведения.

— Может, в Рязани несколько детских домов? — цепляясь за "соломинку" спросила я, уже понимая, что дело здесь в ином.

— Веточка, я целый год после этого, письмами-запросами и телефонными разговорами выясняла "рязанское" прошлое твоей семьи. Меня работница их городского архива узнавала по голосу. И все без толку. Полянских в Рязани семь, Полевич — три и ни одного Полунич или просто сочетания "Неонила Марковна"... Хочешь, я тебе покажу официальные ответы? У меня все сохранилось.

— Не надо, — отрешенно бросила я и встала с каминных ступенек. — Ну почему кругом одно вранье? Вся наша с бабушкой жизнь — сплошные тайны. Наше прошлое — в тумане. И все это, ради чего? Катерина Ивановна! Мы что, беглые преступники?! А может, моя бабушка — глава сицилийской мафии... или вообще, она мне не бабушка, а отец, поменявший пол? А я, не ее внучка, а ребенок какой-нибудь принцессы в изгнании? Или...

— Ветвяна, прекрати! Сядь! — глаза женщины были полны осуждения. — Сядь и успокойся!.. Вот так... Главное, что ты должна знать и пронести с собой по жизни, как самое большое воспоминание — ее любовь. Любовь, способную свернуть горы, сделать невозможное, воскресить. Ведь в этом ты не сомневаешься?..

На ночной улице было по-весеннему зябко. Катерина Ивановна вышла проводить меня за калитку и долго стояла, глядя вслед. Я же, медленно шла по узкой придорожной тропинке, из вредности и плохого настроения загребая уже промокшими насквозь летними замшевыми ботинками траву, припорошенную вечерней росой. Только на крыльце дома, бессмысленно глядя на навесной замок, опомнилась и потянула руку в карман пыльника... "У вас что, любовь до гроба?" — мысленно вопросила лежащие рядом на ладони ключ и платок. "Тянешь один, получаешь оба?". Потом открыла замок, злорадно оставила его, вместе с "влюбленным" ключом на лавке в сенях и зашла в темный холодный дом...

В ближайших планах на будущее было: как следует выспаться перед предстоящей с утра обратной дорогой. Но на сегодня осталось еще одно дело. Дело, на которое я могла решиться, только находясь именно в таком состоянии: злости, обиды и тоски... Я положила платок на стол, развернула его и пристально посмотрела на бабушкину цацку, обвитую, как змеей, черным кожаным шнурком. Медальон был плоским и круглым, схожим по размеру с недавно введенными в оборот десятирублевыми монетами. Но, в отличие от них, серебристо голубого цвета. С рисунком, точнее, гравировкой, изображающей... цветок ириса. Лепестки его были художественно сужены и удлинены. Он, будто распахнул их навстречу солнцу. Но, все же это был именно ирис, любимый бабушкин цветок.

— Ну что ж, Неонила Марковна. Я, как твоя полноправная наследница, отныне и до конца своих дней буду носить твой медальон... в память о тебе, твоей любви и... нашем общем с тобой прошлом, — торжественно произнесла, потом зажмурилась и осторожно опустила цацку прямо под свитер.

Медальон прохладно шлепнулся на мою голую грудь, чуть выше солнечного сплетения и я с глубоким вдохом распахнула глаза... Сначала мне показалось, что в кожу больно впились острые кошачьи когти. Продолжалось это всего несколько секунд, пока я в ужасе не прихлопнула цацку рукой. Боль тут же стихла и от маленького куска металла волнами по телу пошло умиротворяющее тепло. Потом, будто заполнив меня до краев, цацка удовлетворенно успокоилась. "Она меня опознала и приняла...", — мелькнуло в голове.

— Ну и украшения у тебя, бабушка! — растерянно произнесла в пространство. — Хотя, меня теперь мало что может удивить по-настоящему...

В комоде я нашла бабушкину ночную рубашку из фланели: самое то для не протопленного на ночь дома. Шустро переоделась, потом прыгнула под теплое, пахнущее лавандой одеяло и закрыла глаза... День выдался длинным, красочным и вспоминался с трудом. Я попыталась прислушаться к себе, найти какие-то необратимые перемены, вызванные сегодняшними откровениями сначала Татьяны, продавщицы из магазина, потом Валерыча, моего верного друга и проводника, и, конечно, растроганной Катерины Ивановны... Бабушка была ведьмой, это я знала и без них. Сила ее была огромной, об этом я догадывалась... Получалось, что единственная новость, потрясшая меня по настоящему, заключалась в том, что я теперь действительно осталась одна. Без шансов найти родных, без права с ними общаться. Бабушка обрубила и выбросила все концы. Уверена, у нее были на то причины, но... "Натэя, поиграй со мной, не уходи". Этот конец я припрятала для себя сама... "Где же я найду тебя теперь, незнакомая Натэя?" — подумала я, уже на границе сна и яви...

За маленьким окном, украшенным в межрамном проеме ватой с блестками, шел крупный снег. Ель в палисаднике уже склонила темные косматые ветви под его влажной тяжестью. В такой день хорошо лепить снеговика или устраивать обстрел снежками с ребятами. Снежки получаются твердые и летят далеко, не разваливаются по дороге. Это особенно важно, когда сильно бросать не умеешь, замаха не хватает, как у меня... Я повернула голову от окна и решила еще раз попробовать:

— Бабушка, не уезжай, пожалуйста. Ну, как я без тебя?

Бабушка, на миг замерев, продолжила скидывать в старый дерматиновый чемодан свои платья и блузки:

— Ветвяна! Сколько можно? Не рви ты мне душу, — буркнула, не глядя в мою сторону.

— Ну, бабушка... — снова заныла я. — А кто будет снег чистить. Смотри, сколько его навалило. У меня-то маленькая лопатка. Пока я ей буду махать, дня не хватит.

— Ветвяна, не придуривайся. Ты уже взрослая женщина. Какой снег? Какая еще лопатка?

Мне стало обидно до слез, ну разве я взрослая? Вот Маргарита, бабушкина лучшая ученица, которая приходит к нам по вечерам на дополнительные занятия, она взрослая. Уже губы красит, и меня жвачкой угощала два раза. А я-то что? В доказательство, я хотела померяться с бабушкой ростом и доказать, что она ошибается, но, успела лишь опереться рукой на полированную боковушку дивана. Бабушкина огромная ночнушка сползла с моего детского плеча и цацка "любопытно" выскочила наружу... Я лишь успела поймать на своей шее потрясенный бабушкин взгляд и вмиг все изменилось...