| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Полицейский устало нахмурился и потёр лоб, силясь вспомнить. Потом вздрогнул, резко развернулся, впился взглядом в лицо арестованного. Тот по-прежнему сидел, прислонив голову к стене, прикрыв веки. Кажется, спал. И по-прежнему улыбался, как будто самое страшное осталось позади... Полицейскому вдруг показалось, что он сам начинает сходить с ума. Просто... это всё было уже слишком!..
В тюрьме поджигатель молчал. Даже тогда, когда его оставили в камере, под градом заинтересованных взглядов сокамерников. Сел на полу под окном, едва не уснул. Его растормошили, указали на одну из свободных кроватей. Лёг. Какое-то время молча смотрел в потолок или будто сквозь него — того, кто рискнул заглянуть ему в глаза — пот прошиб. Потом уснул.
Машина быстро мчалась, разрезая фарами вечерний полумрак. Двое с оружием сидели в кузове, изредка поглядывая то друг на друга, то на закрытый груз напротив них. Погода испортилась очень быстро. Внезапный порыв ветра содрал ткань с массивного предмета. Капли дождя потекли по изображению женщины на крышке саркофага, словно её слёзы.
— Зачем он тебе? — спросил один, помоложе, с грустными чёрными глазами.
— Когда закончится война, быть может, за эту штуку удастся много денег забабахать.
— А что ценного в этой каменюке?
— Ты чё, совсем дубина, что ли? — выпучился искатель наживы, — Не знаешь, что это такое?
— Он из деревни, — отозвался водитель, — Из дальней провинции.
— Короче, дуб дубом, — вздохнул второй из кузова, — Эта штука называется саркофаг. Внутри труп какого-то человека, жившего тысячи лет назад. Его как-то так обработали, чтоб подольше пролежал. Думаю, когда война закончится, и наши учёные накопят деньжат, они нам много бабла отвалят за эту штуку.
— Но так нельзя! — солдат из провинции аж вскочил. Сильный порыв ветра отбросил его назад. В падении он зашиб плечо о каменный гроб, — Это ж неуважение к покойному — вытаскивать его из земли.
— В других странах, я слышал, их вполне себе в музеях выставляют. Как ни как, редкость. Человек, живший тысячи лет назад.
— В... м-м-муз-зее? — провинциал аж заикаться стал, — Это за что ж такое неуважение к мёртвому человеку?
— Да сиди ты спокойно, придурок! — шикнул на него новоявленный предприниматель, — Кто навязался на дело? Ты! Кто денег просил и какую-нибудь работёнку? Ты! Вот сиди и молчи теперь.
— Но это... это... — черноглазого трясло.
— А ты думал, что тут какое-нибудь приличное дело будет?
— Лучше бы я и дальше навоз из свинарников выгребал! — пылко ответил защитник нравственности.
— Вот и сидел бы там, в своём...
Ветер заткнул ему рот высохшим мокрым листом. Солдат сплюнул, посмотрел на лист. Кленовый... Выкинул во мрак за кузовом. Дождь внезапно прекратился. Полыхнула молния и расколола небо на три части.
— Ну и погодка! — проворчал водитель, — У меня ветром сигарету вырвало и унесло. Даже не закурить спокойно!
— Слушайте, а может, мы... того?.. Похороним его по-человечески?
— Вот нашёл на свою голову! — и второй из кузова выругался.
— Но так нельзя!
— Сиди уже! А то денег за работу не отдам!
— Да идите вы с вашими деньгами! Не нужны мне такие деньги! Я всем расскажу... всем! Что вы...
Он вскочил. Новая молния осветила его лицо. И дикие глаза, из которых, казалось, смотрела чёрная бездна.
— Сядь! И заткнись! — заорал на него другой.
— Слышь, парень, не рыпайся, — чётко сказал водитель, — Этой женщине от твоей возни ни горячо, ни холодно.
— Ж-женщине?
— Да, там, внутри, баба, а не мужик.
Что-то такое случилось внутри провинциала. Его взгляд стал таким... непередаваемо жутким... такая непоколебимая уверенность и ярость зажглись в его глазах, освещённых новой вспышкой молнии...
— Оставьте. В. Покое. Эту. Женщину, — громко и чётко произнёс воин.
— Какого... ты вообще в это ввязался, раз такой чистоплюй?
— Не знаю, — провинциал мотнул головой. Капли с его мокрой длинной чёлки упали саркофаг, — Мне хотелось жить лучше. Проще. Надоело возиться со свиньями. Но, похоже, они были добрее некоторых людей. С навозом было как-то проще...
— Да ты... ты... — его противник вскочил.
И он вскочил. Ростом был пониже охотника за деньгами, более щуплый. Но... более спокойный. С каким-то ледяным спокойствием, каменным, вызывающим в душе его противника какой-то дикий и животный ужас. И ощущение, будто он раздет и безоружен под этим суровым тяжёлым взглядом.
— Не знаю, почему мне захотелось рвануться куда-то из родного города... Почему мне там спокойно не жилось? — провинциал устало потёр лоб рукой, — Почему мне захотелось обратиться именно к вам? К чему было всё это? К чему было? Зачем?..
Очередная молния расколола небо пополам. И что-то внутри молодого низкого солдата откололось.
— Отдайте мне её! — мрачно произнёс он, поднимая оружие.
— Рехнулся?!
— Я хочу, чтоб она смогла уйти спокойно.
Прогремел выстрел. Ночная тьма поглотила машину.
Водитель резко затормозил. Выскочил из кабины, схватив своё оружие.
Новая молния подожгла высокое старое дерево у дороги. Высохшая древесина, всего слегка смоченная дождём, вспыхнула, как свеча. В свете пламени и блеске новой молнии стала видна скрюченная фигура у саркофага. Из пробитой головы провинциала стекала кровь. Пальцы судорожно сжимали оружие, с которым он хотел защищать эту женщину, от которой осталась одна только оболочка. Глаза его смотрели куда-то в пространство. А каменное лицо... Два солдата ощутили дикий ужас. Потому что из каменных глаз женщины на крышке саркофага стекали кровавые слёзы... И хотя оба убеждали себя, что это просто кровь убитого попала на камень, хотя не могло быть иного объяснения, но освещённое молнией и огнём каменное лицо плакало... каменная женщина плакала как живая... кровавыми слезами... Они смотрели на неё долго, в ужасе, понимая, что она им ещё не раз будет сниться в кошмарных снах. Потом опомнились, решили сбросить вздорного напарника в реку. Кому во время войны будет дело до трупа с простреленной головой, выплывшего из реки?
Они подняли неподвижное ещё тёплое тело, с руганью вытащили на дорогу — устроил им тяжёлую ночку — вздохнули, передохнули и подняли опять. Подняли и выронили.
На его лице была улыбка. Совершенно безумно было бы умирать в такой ситуации с улыбкой. Но на его лице была улыбка.
Просто он всегда её искал. Искал её взгляд и её улыбку. Всегда и везде искал, из жизни в жизнь. Искал и не находил.
Но когда он схватил оружие, чтоб защитить останки той женщины, жившей в давние времена, то он увидел за спиной у своего врага девушку в странной одежде. В блеске молнии золотая птица, обхватившая её голову, казалось, была объята огнём. А её чёрные глаза, жирно обведённые чёрной краской, смотрели так ласково и нежно. Полупрозрачная тень, она стояла на пороге и улыбалась ему. За её спиной были мрак и пустота: царство ночи и теней. Царство ушедших из мира людей, где её душа ждала его. И, наконец увидев её, он улыбнулся. А потому не успел первым нажать на курок...
Она посторонилась, и он шагнул через порог. Она протянула ему руку — и он сжал её полупрозрачные почти неощутимо прохладные пальцы. Они уходили вдвоём в царство ночи и теней. Две усталых души, чьи судьбы сплелись на много лет... Две души, которые ни за что не хотели расставаться... Две души, которые всего на миг были рядом в мире живых...
А мэру, который сидел в камере этажом ниже, в течение двух недель снился мужчина с простреленной головой и каменное женское лицо на саркофаге, плачущее кровавыми слезами. Поначалу его просто трясло, потом он выпросил себе книгу с молитвами и долго и упорно пытался припомнить всех, кому когда-либо сделал что-то гадкое. Умирать с простреленной головой ему не хотелось. Молиться тоже. Но молиться было не так страшно. Короче, ему пришлось учиться раскаянию. Вот только каменное лицо, плачущее кровавыми слезами, преследовало его и впредь. Иногда. В самых жутких кошмарах. Бывший мэр никак не мог понять, что он такого ужасного совершил...
Какое-то время проснувшийся поджигатель недоумённо смотрел на склонившегося над ним полицейского, силясь понять, что ему говорят и где он уже видел это лицо. Потом послушно пошёл за ним, хотя так и не понял, куда его ведут. Да, собственно, ему было всё равно. Чувства как-то притупились из-за бесконечной череды однообразных тюремных дней. И хотя теперь он был не один, его состояние продолжало быть таким же безучастным. Поначалу к нему приставали из любопытства. Потом, подслушав разговор охранников и смекнув, что это за молчаливый сероглазый человек, донимали вопросами и дружелюбием ещё больше прежнего. А потом отстали, натолкнувшись на стену равнодушия. Им казалось, что здесь только его тело, только его равнодушный взгляд, а сам он где-то далеко. И все слова, которые говорили ему, словно проваливались куда-то в пустоту.
Однажды кто-то из его соседей извернулся и спёр у одного из охранников чёрную гелевую ручку. Любитель ребусов и кроссвордов матерился до позднего вечера. А заключённые ликовали так, словно спёрли целый сундук сокровищ у хищных леопардов и туземцев. Как ни как, а хоть какое-то развлечение. Вор с гордостью продемонстрировал ручку соседям. Увидев ручку, поджигатель музея как-то ожил и даже вежливо попросил её потрогать. Ему подарили её, как трофей. Точнее, как букет цветов, который вручают чемпиону, стоящему на первом, самом высоком месте пьедестала. Он вежливо принял подношение, очень вежливо поблагодарил. И до ужина рисовал на простыне великолепного чёрного сфинкса. И даже вполне осмысленно общался с заинтересованными соседями.
— В прошлом году какая-то девчонка победила в городском конкурсе, нарисовав похожего зверя, — припомнил один из заключённых, задумчиво теребя подбородок.
— А что за девчонка? — рассеянно уточнил художник.
— Да дочка одного из... кто ж это был? — старик задумчиво поскрёб голову.
Так и не вспомнил. Отвлёкся на рисующего. Лицо того было серьёзно, движения размерены, в глазах горел интерес. Мастер в деле, короче говоря.
Ночью он спал на простыне с чёрным сфинксом, счастливый, словно король на троне. А утром его опять куда-то повели. Один из полицейских казался очень знакомым...
Его опять усадили в кресле перед стеной из стекла. Он вдруг чётко вспомнил, что с этого-то всё началось тогда, в прошлый раз, когда его вытащили под хищные вспышки фотоаппаратов, а мэр требовал публичного извинения и коленопреклонения.
Только сегодня на него из-за стекла смотрел всего один человек. Приятная русоволосая женщина с множеством морщинок на лбу и у глаз. Странно, ей вроде б не более тридцати или около того. Она так искренне обрадовалась его появлению, что он даже смутился и немного обрадовался.
— Мой муж и следователь наконец-то выхлопотали для вас освобождение! — радостно сказала она, подходя к самому стеклу, — Жаль, вам ещё два года тут ждать... Ох уж эти люди! Держать такого замечательного человека из-за какой-то сгоревшей рухляди! Нет, это просто невозможно! Но я так рада, что вас выпустят, так рада! — она дрожащими руками извлекла из сумки свёрток, — Я тут вам поесть принесла. Бедненький, так давно не ели домашней еды... Надеюсь, я нормально готовлю? Ну, хоть чуть-чуть вкусно? Так хочется сделать для вас хоть что-нибудь... — Вы передадите ему? — она с мольбой посмотрела на полицейских стоящих за его спиной, — Тут просто еда. Немного домашней еды. Всего немного, передайте ему пожалуйста! Я бы принесла побольше, но они обычно много не передают... — возмущённый взгляд куда-то вбок, на дверь ведущую наружу из того помещения за стеклом, — Ну, где же они? Сказал же, что скоро приедут...
— Вас хочет увидеть девушка, которую вы тогда спасли, — шепнул ему на ухо полицейский.
И сероглазый заключённый наконец-то вспомнил его. Тот самый, который исследовал его дело. Который позволил тогда уйти от мэра и въедливых глаз журналистов. Точнее, пытался. Телохранители мэра задержали его в коридоре и требовали, чтоб подписал ту бумагу. На которой поджигатель нарисовал чёрного сфинкса.
— Я хочу вас познакомить с моей семьёй, — женщина тепло улыбнулась, — Когда вас выпустят, мы будем ждать вас в гости. Мы всегда будем рады вам. О, а вот и они! — мрачный взгляд на открывающуюся дверь, на выходящего из-за неё черноглазого мужчину, чьи предки явно были из какого-то южного народа, — Ну, наконец-то! Где вас носило?!
— Прости, солнце, — улыбнулся муж, — У неё живот прихватило.
— Что-то серьёзное? — взволновалась мать.
— Нет, всё нормально, — взгляд на растерянного заключённого, — Я очень рад, что наконец-то вас отпустят. Жаль, вам ещё тут два года ждать! Так, я кого-то тут не вижу... — он повернулся к двери, словно ожидая кого-то ещё.
Дверь медленно приоткрылась. И что-то в душе у заключённого вдруг встрепенулось.
В помещение по ту сторону стекла вошла девчонка десяти или одиннадцати лет. В белой футболке и светлых штанах. Высокая. Темноволосая. С чёрными глазами... жирно обведёнными чёрной краской.
— Я хотела поблагодарить вас за спасение мамы, — сказала она, подняла взгляд на замершего по ту сторону стекла, и улыбнулась. — Мама мне часто рассказывала о вашей смелости. И мне очень хотелось посмотреть на вас и поблагодарить вас.
Он стоял, словно окаменев, и смотрел на неё. Молча смотрел. Смотрел и ничего не говорил.
Он всегда искал её. Всегда искал её взгляд и её улыбку. Всегда искал, но не находил...
Но она сейчас стояла напротив него и ласково улыбалась ему. Совсем молодая. Худая девчонка. В обтягивающей светлой одежде. Непослушная полувзлохмаченная грива тёмных волос обрамляла нежное лицо, слегка смуглое. Но её чёрные глаза... они были точно такими же, как и тогда. И точно так же обведены чёрной краской.
Заключённый вдруг вспомнил тот день. Тогда быстро забыл всё, решил, что просто увидел сон.
Тогда он проснулся рано утром. В его камере была заплаканная девушка. Бледная, словно приведение. Русоволосая и стройная. Смутно знаком был этот затравленный взгляд.
Мужчина резко сел на кровати и недоумённо спросил:
— Почему ты плачешь?
— Этот ребёнок... — она в отчаянии, но не сильно ударила себя по животу, — Я не хочу этого ребёнка! Ребёнка от... от...
— Просто Бог хотел, чтобы этот ребёнок родился, — сказал он спокойно.
— Вы... так думаете? — голос девушки дрожал, по щекам потекли слёзы.
— Если человек пришёл в жизнь, значит, Бог так захотел. Я так думаю. Но я не в курсе, как там всё устроено и почему.
Поднявшись, прошёл мимо неё в туалет. Ему казалось, будто всё ещё спит. А все эти непонятные виденья были так похожи на сон. Все эти непонятные виденья, которые преследовали его.
Когда он вернулся из туалета, камера была пуста. Казалось, будто вдалеке удалялся топот чьих-то ног. Но ему столько всего казалось, что он уже привык. Может, просто устал... да и голова разболелась, когда пытался понять, почему её лицо кажется ему знакомым...
— Мы все хотим вас поблагодарить, от всей души, — нарушил молчание журналист, — Приглашаем к нам в гости, когда вас выпустят. Вы всегда будете желанным гостем в нашем доме.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
