Дроу. Дочь высокородного.

Этери повернулся ко мне:

— Мне пора идти.

— Подожди, я тебя провожу! — я с размаху (кузнечик-убийца, хе) шлепнулась на попу, проскальзывая в штаны. — Пойдем.

Мы молча шли рядом, обмениваясь украдкой взглядами. Этери неловко теребил и снова заталкивал манжеты нижней рубашонки под рукава. Я догадывалась, что он опять стесняется своей бедной одежды — здесь, в центре города, на ярком свету и рядом с моей блестящей серебром нашивок формой. И пообещала себе подарить ему самые модные наряды.

— А чьи это были стихи, Этери?

— Мои, — тихо сказал он и отвернулся.

— Спасибо, — я улыбнулась, а он блеснул на меня одним глазом из-под белой завесы волос.

— За что?

— За то, что поделился.

Около памятнику Каэрону тир Шиэсфэ мы остановились.

— Дальше мне лучше одному идти.

Я кивнула:

— Завтра придешь?

— Да, я в то же время, что и вчера смогу.

На площади зазвучала музыка — древний барабанный марш, переложенный на флейту. Я держала Этери за руку, прощаясь, и оглянувшись, увидела вчерашних музыкантов. На миг мне стало плохо, как при нисхождении стихий, в мозгу надулся и чуть не разорвался тугой шар. Но наваждение сразу схлынуло. Я ошеломленно взглянула на Этери, с болезненной гримасой сжимающего виски. Что это было?

Мы ничего больше не сказали друг другу. Я с легкой грустью смотрела ему вслед, казалось, что уходит что-то бесконечно важное. Никогда больше не опаздаю на наши встречи! А они, конечно, еще будут.

— Привет! — Девчонка-музыкант махала мне рукой, приближаясь.

— Приветствую, благородная тор, — с отмороженно-любезным кивком ответила я. Хотелось побыть одной.

— Слушай, разговор есть, — она усмехнулась, — достопочтенная тор.

Некоторые дроу бывают чрезвычайно настойчивы, игнорируя всякие намеки. Послать прямым текстом или все же поговорить?