"А почему не может?.. — вкрадчиво поинтересовался внутренний голос. — Мозг он такая штука... — тонкая. И обследованию не подлежит".
"А действительно... чем черт не шутит..." — всерьез уже засомневался в истинности своих собственных воспоминаниях старший помощник, но тут взгляд его упал на руки и все сомнения разом исчезли. Пытали его... Пытали! Дело в том, что ногти Дениса всегда были, как у обычного, среднестатистического, нормального мужика — не особо ухоженные, но коротко подстриженные и безо всякой черноты под ними, а теперь они выглядели так, будто старшему помощнику только что сделали маникюр, который, к слову говоря, ни он сам никогда не делал, ни ему никогда не делали. Ногти были новенькими, розовенькими, словно у младенца... — не было таких у Дениса раньше. Не было!
— Меня пытали! — с некоторым можно даже сказать — надрывом, объявил старший помощник. Этим тоном он попытался скрыть смущение за свое, прямо скажем — не вполне безупречное поведение в допросной камере. Нет, умом Денис понимал, что ничего бесчестного, или постыдного, не сделал, но... осадочек остался.
Каждому хочется выглядеть в своих глазах героем и мачо, а когда суровые жизненные реалии вступают в противоречие с этим желанием, хочется перевести стрелки на внешние обстоятельства непреодолимой силы, а если выражаться по-простому, по-народному — на форс-мажор. Но, переводи, не переводи, а в глубине души понимаешь, что это ты прогнулся, это ты струсил, а впускать в душу это знание не хочется, вот и приходится защищаться, чем под руку попадется.
Хотя, надо честно сказать — есть немногочисленные индивидуумы, которые во всяческом негативе, который с ними случается, винят только себя. Они исповедуют принцип: каждый человек оказывается в любых жизненных обстоятельствах в соответствии со своим внутренним согласием с ними. Тебя бросила любимая девушка? — это не она стерва меркантильная, а ты лох. К следующей пассии присмотрись повнимательней и будет тебе счастье. Денис, в принципе, был гораздо ближе к этой, немногочисленной, категории, но пыточная камера все же выбила его из колеи. С другой стороны, в его оправдание — пусть бросит в него камень тот, кого не выбьет.
Командор воспринял информацию о пытках с олимпийским спокойствием и лишь индифферентно поинтересовался:
— Чего хотели?
— Настоящее имя, данное при рождении.
Главком на это ничего не ответил, а лишь хладнокровно покивал головой, как бы говоря, что мол — все правильно, что именно это и должны были спрашивать, что мол — а как же иначе? — всегда спрашивают. Денис не ожидавший такой отстраненности от любимого руководителя даже разозлился.
— А тебя не интересует, что я им сказал!? — саркастически улыбнулся он.
— Нет, — все так же апатично пожал плечами верховный главнокомандующий. — С какой стати? — Это твое личное дело. Тебе жить.
— Как это!? — взвился старший помощник.
— Ну, а как? — поднял брови командор, как бы поражаясь, что приходится растолковывать прописные истины. — Про меня ты ничего важного рассказать не мог, потому что и сам не знаешь. Следовательно — и навредить мне твои признания никак не могли. Значит, все твои откровения сделанные под пыткой, по пьяни, под наркозом, в бреду, или еще как, могут навредить только тебе самому. Ферштейн?
— Ферштейн... — после короткого, но тяжелого раздумья был вынужден признать старший помощник.
— Да ты не расстраивайся, — все так же меланхолично посочувствовал Дэну Шэф. — Дело житейское.
Чувствовалось, что мысли его далеки и общаясь со своим старшим помощником, он умудряется размышлять о чем-то другом и думы эти никакого удовольствия ему не доставляют. И даже — наоборот. И тут Дениса прорвало. Если бы командор начал его расспрашивать, выведывать подробности и вообще — лезть под кожу, то скорее всего он бы замкнулся и ничего ему не рассказал. А тут из него прямо забил фонтан красноречия. Старший помощник ничего не утаил: ни пережитого ужаса, ни своего страха, ни попытки чистосердечного признания, захлебнувшейся в рвоте — ничего!
Главком все внимательно выслушал, кивая в нужных местах и показывая тем самым, что мимо ушей ничего не пропускает и принимает во внимание, но вид по-прежнему имел отстраненный. Однако, вид — видом, но когда Денис закончил свою тяжелую исповедь, верховный главнокомандующий прокомментировал ее следующим образом:
— Дэн. Я читал о людях откусывающих свой язык, чтобы не сказать лишнего, читал о людях, выдержавших такие пытки, что от письменного описания того, что с ними делали, не говоря уже об устном, можно поседеть, но... — главком сделал паузу. — В жизни я таких людей не встречал. Боль кому угодно развяжет язык... если ты ее чувствуешь, и допрашивает человек с понятием, а не обычный костолом. — Командор хотел еще что-то добавить, но...
— Так что же делать?! — невежливо перебил его старший помощник. Командор к этому вопиющему дисциплинарному нарушению остался абсолютно равнодушен. Его безэмоциональность и отрешенность можно было бы сравнить только с аналогичными показателями какого-нибудь каменного истукана с острова Пасхи, а те известные доки по этой части.
— Я уже говорил, как-то раз, — верховный главнокомандующий окинул старшего помощника бесстрастным взглядом. — Повторяю. — Степень его углубления в свои мысли была такова, что он даже не уточнил для кого именно. — Или не попадать в плен, или научиться умирать по собственному желанию, или сойти с ума, если очень не хочешь говорить, или научится отключать боль, или взрыватель иметь в голове, как у некромантов... Помнишь? — Денис кивнул, — или сотрудничать со следствием. Седьмого не дано, — слабо ухмыльнулся он. — Можно еще яд держат в пломбе, воротничке рубашки, или еще где, но это все так — технические подробности. Если хочешь, можешь сам что-нибудь придумать на эту тему. Однако, все это ерунда... пытки, признания... вольные, или невольные, и все такое прочее. Гораздо хуже другое... — он помолчал и продолжил: — Я не понимаю, что с нами произошло. Вернее...как не понимаю — понимаю. Понимаю, что нас взял под контроль сильный менталист, но не понимаю где, когда, и как. Мы с тобой были в активированных шкирах и этого быть просто-напросто не могло. Этого не может быть, потому что не может быть никогда. — Главком тоже был знаком с учением, которое всесильно, потому что оно верно. — Шэф нахмурился и по слогам повторил: — Не по-ни-ма-ю... Но, скоро пойму, — твердо закончил он. — В ответ на вопросительный взгляд старшего помощника, командор только пожал плечами: — Все просто — нас кто-то вытащил из пыточной камеры...
... ага-ага... значит и тебя пытали... интересно, а что ты сказал?..
... впрочем... не важно... важно, что мы живы... и вроде бы здоровы...
... хотя... стоп!.. как это не важно!?.. важно!..
... еще как важно!.. Шэф-то мое истинное имя знает!..
— ... значит ему что-то от нас надо — следовательно он в самом скором времени придет и кое-что нам разъяснит.
— Кое что? — по инерции поинтересовался старший помощник, пытаясь поймать хвост мысли пришедшей ему в голову. Точнее даже не мысли — а тени мысли.
— Ну, не всё же, — слабо улыбнулся мудрый руководитель. — Разумеется не всё. Но кое-что — да.
Денис все-таки справился с поставленной перед собой задачей и оформил тень мысли сначала в полноценную мысль, а затем облек ее в слова:
— Шэф, а почему ты не прыгнул из-под пытки?
... если скажет, что не захотел бросить меня...
... я ему пожалуй... пожалуй... не поверю...
— Не смог... — после коротко раздумья, коротко бросил командор и не дожидаясь следующего вопроса, дал на него ответ: — И в кадат выйти не смог.
— И я не смог... — протянул Денис, на что главком только коротко кивнул, как бы говоря, что, мол, ничего удивительного — раз уж он не смог, то что уж говорить о старшем помощнике. — Может сбежим? — заранее зная ответ, выдвинул "неординарную" идею Денис, но верховный главнокомандующий, вполне ожидаемо, покачал головой:
— Нет. Надо честно признать мы сильно... обосрались. — Шэф никогда не употреблял не только ненормативную лексику, а даже вульгаризмы, поэтому его слова произвели на Дениса сильное впечатление. А командор все тем же бесцветным тоном, размеренно и методично продолжил: — И тут, как бог из машины, появляется спаситель. Надо, как минимум, с ним поговорить. Как ты полагаешь?
Вопрос был явно риторическим, но старший помощник собрался на него ответить. У него была своя точка зрения: спаситель, или не спаситель — бабушка надвое сказала. Лучше сейчас сбежать, а потом самим найти этого "спасителя", будучи в заведомо лучшем положении, чем теперь. Денис конечно же понимал, что имеются весомые аргументы против: бежать придется голыми, они остаются без шкир, без денег, без ничего — наверняка Ортег провел широкомасштабную поисковую операцию и нашел их лежку в "Пьяной Розе", голым они наверняка привлекут внимание, пока будут добывать одежду, оружие и средства к существованию, но инстинкт самосохранения властно требовал одного — бежать. И немедленно.
Но тут, словно по заказу, чтобы не оставлять место сомнениям, разброду и шатаниям, в дверь вежливо постучали и после небольшой паузы она открылась. Вследствие этого, времени на дискуссии не осталось и старший помощник проглотил свои, так и невысказанные аргументы. Вместо этого, он внутренне подобрался, готовясь к отражению агрессии, а вот Шэф остался спокоен и невозмутим, как и пребывал до этого момента. Умом старший помощник понимал, что его мобилизация смешна — хотели бы убить, или еще что сделать — давно бы убили, или сделали, но так контролировать себя, как верховный главнокомандующий, он еще не умел. Как сильно надеялся Денис — пока.
Вошедших было двое, были они безоружны и вообще сильно смахивали на слуг, коими и оказались. С изящными поклонами они положили на кровати компаньонов (а больше в комнате и не было никакой мебели) ворох разнообразной одежды, поставили на пол новенькие замшевые сапожки и с подобострастной улыбкой доложили, что будут ждать гостей за дверью.
— Следуйте за нами пиры! — торжественно объявил более старый по возрасту слуга, когда компаньоны появились на пороге, и процессия двинулась по коридору, залитому солнечным светом, льющимся из больших панорамных окон.
"Так-так-так... — уже день!" — констатировал Денис.
"И неизвестно — какой — уточнил внутренний голос. — Может вы с Шэфом несколько дней провалялись!"
"Может быть и так... — был вынужден согласиться старший помощник. — А окна-то какие! — ревниво отметил он, припомнив то убожество, которое называлось окнами в "Пьяной Розе" и прочих местах, где он бывал в Паранге, — будто и не сраное средневековье!" — Уж больно невзлюбил старший помощник этот исторический период в одном отдельно взятом мире и в одной отдельно взятой стране. Но, что характерно, в том же средневековом Бакаре его все устраивало.
"Ишь ты! Какой замок отгрохали! — продолжил злобствовать Денис. Почему-то он был уверен, что они с любимым руководителем находятся именно в замке, а не в каком-нибудь доме, или даже дворце. — Словно не в сраном средневековом замке, а..." — он замешкался в поисках подходящего сравнения и голос тут же пришел к нему на помощь:
"А в пентхаусе"
"Точно!" — в пентхаусах старший помощник никогда не бывал, но почему-то был уверен, что внутренний голос знает о чем говорит.
Денис хотел было спросить у слуг, куда их ведут, но глядя на то, что главком молчит, тоже решил помалкивать. С другой стороны — все правильно — информация была абсолютно бесполезной. Их ведут к тому, кто вытащил их из застенков Ортега, как его зовут — безразлично. Главное то, что они с Шэфом нужны этому человеку, иначе бы их здесь не было, а нужны они могут быть, скорее всего, чтобы использовать их против все того же Ортега, иначе — за каким хреном спасать из его лап? Старший помощник обдумал и альтернативный вариант, что спектакль разыграл сам Ортег, чтобы задействовать их в какой-нибудь хитрой комбинации, но счел его маловероятным.
За подобными размышлениями Денис и не заметил, как они прибыли к месту назначения. Сначала их путь пролегал по длинным светлым коридорам, холлам, залам и красивым мраморным лестницам с коврами, удерживаемыми блестящими, то ли медными, то ли золотыми — черт их разберет, штангами. Вся трасса была богато украшена разнообразными картинами в массивных золоченых переплетах, роскошными статуями, напольными вазами, креслами, гнутыми стульями, диванами и прочими атрибутами Dolce Vita. Довершали картину высокие лепные потолки, шпалеры и позолота (а может быть и золото — кто его знает). Одним словом — роскошь! Чем-то неуловимым обстановка напомнила Денису дворец бракосочетания на Фурштатской улице, где он когда-то побывал на свадьбе у приятеля.
Все это пространство было изрядно заполнено хорошо одетыми людьми. Они стояли, сидели и неторопливо прогуливались. Некоторые из них сбивались в компактные группы и что-то негромко обсуждали, судя по лицам — очень важное, кто-то наоборот — "решал вопросы" тет-а-тет, но были и те, кто фланировал в гордом одиночестве, бросая на окружающих высокомерно-презрительные взгляды. Больше всего последние напоминали павлинов, совершающих променад по курятнику.
Первоначально старший помощник принял всю эту компанию за крупных чиновников — очень уж на наших были похожи из ящика — вид важный, сами гладкие, морды лоснящиеся, походка хоть и не быстрая, но и не медленная, а даже какая-то, не побоимся этого слова — целеустремленная, но по зрелому размышлению решил, что это могут быть и обычные аристократы, тусующиеся в доме своего сюзерена. С другой стороны — хрен редьки не слаще.
Одежда компаньонов, которой снабдил их неведомый благодетель, ничем не отличалась от одеяний этой братии, поэтому появление их небольшой группы особого внимания не привлекло. Кто-то кидал на них равнодушные взгляды, кто-то вообще не замечал — видимо на это и был расчет.
Однако — и черт-то с ними, и с чиновниками-аристократами и с аристократами-чиновниками — одна малина, и та гнилая, компаньонам было явно с ними не по пути, как в прямом, так и в переносном смысле, что и показал дальнейший ход событий. Слуга, ведущий кортеж, свернул в очередной, на этот раз — безлюдный коридор, заканчивающийся тупиком. Однако, тупик был не совсем тупиком — в его торце находилась неприметная дверь, куда и проследовали компаньоны и сопровождающие их лица. Правда, если быть предельно точными, то — сначала лица, а затем компаньоны. Как только они оказались за дверью, окружающая обстановка резко изменилась. Примерно, как из центра Санкт-Петербурга попасть на окраину Нижнего Тагила. Вместо блистательных покоев в стиле рококо и барокко — узкий и низкий коридор без окон, с тусклым светом, льющимся непонятно откуда.
Сразу за дверью располагался пост охраны — в нишах по обеим сторонам коридора расположились четверо бойцов, по два с каждой стороны. Закованные в сталь фигуры можно было бы принять за статуи, если бы они были неподвижны, но чего не было, того не было — особой неподвижностью "бронеподростки" не отличались — было видно, что это живые люди, а не статуи и не големы. Вооружены они были короткими мечами, наподобие римских гладиусов и кинжалами — больше ничего. И это было правильно, потому что в узком коридоре длинными колюще-режущими предметами особо не намахаешься — будешь в основном стены портить и оружие тупить.