— … Тексты им литует сразу отдел идеологии, там же Ефремов теперь главный. Он поставил все на хозрасчет. Присылаешь ему заявку, тебе в ответ на выбор: или принято; или доработать это и то, тогда примем; или сразу четко-однозначно: не принято. Хоть песни, хоть стихи, хоть картины — что хошь, только госпошлину плати. А заключение-то выдают из Кремля официально, железобетонная бумага выходит! Вот и пошли по городам выставки-концерты всяких непризнанных гениев, которых раньше затирали… Вот и покорежило всех официальных товарищей… А главное, Мстислав, на той типографии левый товар прекратился совсем.

— Совсем?

— Они же чего леваком печатали? Эти самые дефицитные книги. Так им теперь можно печатать этот самый дефицит — но законно. Ну и все, не дает больше директор взятки за прикрытие левака. Меня, говорит, сам Кремль прикрывает. У нас, говорит, власть лицом к человеку повернулась. Хотя бы к одному, но для нас и то — достижение.

Серов плюхнулся на стул и непочтительно заржал, хлопая ладонями по брючным ляжкам:

— Коммерция в сердце Кремля, как тебе? Вышли осенью на Ефремова в ЦК, так Антоныч удивился: разве, говорит, коммунизм отменяет экономику? Разве, говорит, лучше, если весь этот поток мимо нас пойдет?

Келдыш медленно, аккуратно перещелкнул на блоке несколько тумблеров и закрыл пластиковую крышку.

— Это получается, — сказал он, — получается… Они спокойно могут по всему Альянсу торговать, нисколько не противоречит… Вот зачем переводчики.

Серов продолжал сквозь всхлипывания:

— Мстислав, ну скажи: вот нахрена им теперь “Союз Писателей”? А? А? В ресторан сходят и на свои. Дачу купить смогут, если пожелают, и без. Им теперь не надо трястись: “издадут — не издадут”, “вставят в план — хрена вам”. Не надо всяким рецензентам кланятся.

Утерся салфеткой, кинул в мусорку. Попал и обрадованным тоном закончил:

— Вот и пиндык исходному варианту истории, не бывать Бориске “вдовой писателя”. Вот это я понимаю — альтернатива! Жизнь кипит. Это мы тут сидим в Кремле, как суки в норе.

Келдыш помотал головой:

— Суки в норе… Барсуки?

Серов отчетливо лязгнул зубами:

— Нет.

Келдыш поднялся, пальцами пробежался по застежкам экзоскелета — красивой углепластиковой рамы поверх брюк и рубашки, под пиджак. Сказал задумчиво:

— Спину эта штуковина держит превосходно, сердце разгружает. Веришь, по ночам засыпать стал быстро и легко. А блок попрошу перенести ниже, вот на внешнюю сторону бедра, хотя бы. На поясе и сидеть мешает, и в туалете… Тоже мешает, в общем.

— Зачем тогда носишь? Вроде бы, на здоровье не жалуешься.

— Психологическая акция, Иван. Чтобы наши привыкали, что будущее вот оно, рядом. Ну и реклама, конечно… Как ты говоришь: коммерция в сердце Кремля. Новосибирцы Лаврентьева делают ничуть не худшие скорлупки. Надо, чтобы подмосковных тоже знали. Ты мысль про интеллигентов договори.

Серов сложил донос и сопроводительную записку в отдельную папку, которую убрал в стол.

— Если сравнивать с царской Россией, у нас в последней сельской школе третьеклассник больше знает, чем при царе знали солдаты-ветераны, отслужившие тридцать лет беспорочной. По их меркам интеллигент ведь. Книжных знаний море, а жизненного опыта около нуля… Мстислав, научная братия по твоей части. Что мне с бумагой этой делать?

— В Африку послать. У них больше никогда не будет проблем с водой.

Серов ухмыльнулся:

— Что, и профилактическую беседу с братцами не проводить?

Келдыш снова пощелкал тубмлерами на поясе, хлопнул крышечкой. Поднялся — неожиданно легко, плавно и бесшумно, чего не ждешь от человека в блестящей клетке — прошел к двери вполне естественными движениями, и ответил уже вполоборота, закрывая дверь за собой:

— Промывание мозгов способствует их утечке.

Утечку нашли не скоро: по закону подлости труба лопнула в глухой части станции, где люди появлялись редко. Пока обходчик заметил, пока выбрался из радиотени на холм, пока стройбат получил заявку… Пока ротный решал, кого снять с плановой стройки — авария аварией, а за план вздрючат все равно!…

В общем, когда Василь со своим отделением — а в нем Умник и Гиря, понятно — прибыли на место, на месте уже размыло немаленькую воронку. Хорошо хоть, обходчик после звонка не сбежал, а нашел колодец с заглушкой и перекрыл воду, так что рельсы в воронку не сползли. Повезло и в том, что место высокое, к приезду отделения вода успела впитаться.

Но все равно Василь полез на тот самый радиохолмик, чтобы затребовать вагончик и сухой паек для ночевки. Опытным глазом он видел, что до вечера не управиться даже с приданным экскаватором.

Гиря понял, что говорить с людьми надо сегодня, пока они на отшибе, вне досягаемости замполита. Стукачи, наверняка, в роте имеются. Вероятно, есть и во взводе. Но в отделении вряд ли. Один стукач и один офицер на десять человек — никакой режим не вынесет, как объяснял тот “политический” дядька в пересылке.

Собственно, говорить имело смысл только с Василем. Остальные в отделении рисковать вряд ли станут. Им все нравится. Подумаешь, вкалывают как черти в аду. Зато потом никто пальцем не покажет, мол: “откосил”. Долг Родине выплачен, все пути открыты. И девки не будут косоротиться: “Раз не служил, слабосильный или слабоумный”.

Сослуживцы Гири только об этом и говорили между собой; кривились от их трепа трое.

Понятно, Умник — он привык трепаться об умственных вещах. Фантастика его все равно мусор, но Гиря не нанимался открывать мальчику глаза на сложности жизни, так что молчал.

Кривился и сам Гиря, но так, чтобы никто не видел. Разве то мужские разговоры? Муравьиные мечты. У самих же русских есть пословица, как там… “От работ праведных не наживешь палат каменных”.

Третьим кривился Василь. Ворчал не раз: “Работать бы ладно, только на себя, а не на дядьку”. Его-то Гиря и положил обрабатывать в первую очередь. Вот он, кстати, с радиохолма слез, бежит, матерится. Ну — десятник не матерится, день впустую.

— Антон, кончай дрочить на цистерны! Станови экскаватор дальше, так сползешь. Откапывай метров на пять, чтобы не осыпалось. Семен, Игорь, Сей-Мамед, лопатами зачищайте. Умник, ты хвалился, что настольные ЭВМ видел?

— Видел и даже работал.

— Вот и займись по профилю, электроник. Берите с Ванькой в кузове сварочник, болгарки. Вырезайте кусок длиной… Так, трещина по всей длине плюс диаметр с каждой стороны. На срезах проверьте, что трещина дальше не идет… Петя, едь на базу, там кусок двести третьей трубы возьмешь, я договорился. Только я договаривался на шесть метров, дадут меньше — сразу поднимай шум.

— Василь, а что — без кольца будем варить?

— Вы не маленькие уже, баки варили. Попробуйте мне только налажать, я вам оформлю тринадцатую зарплату с занесением в лицо. Делаете стыковой шов. Края только развернете нормально. Центратор взяли?

— Вот, есть… А электроды? Они же в пачках!

— Газом просуши.

— А можно?

— Фигня, сто раз делали. Где я тебе сушильную печь возьму посреди степи?

— Может, не возиться? Заварим трещину по длине, и покатит?

— А она потом снова щелкнет. Хрен знает, как там внутренние напряжения идут. И нам путейцы рекламацию впишут и баллы снимут. А могут и премию снять, если пути всерьез размоет. Умник, не дури мне голову. Давай без этих рацпредложений своих, делай по учебнику. Пораженный кусок вырезать, зачистить под сварку торцы, вварить новый.

— Сегодня не успеем.

— Похрен. Приедет вагончик, там заночуем. Паек тоже привезут.

— А…

— Умник, еще раз пасть откроешь, будешь до конца месяца дежурить по кухне.

На кухне школы комиссия заметила: приготовлением еды занимается явно нетрезвый мужик, являющийся, тем не менее, оформленным по закону поваром. Тут, на Радуге, встречались очень разные люди, но чтобы в открытую водка при исполнении? В детском учреждении?

Директора школы вежливо зазвали в кабинет и не менее вежливо спросили: что происходит в вверенном коллективе? Может, пора кое-кому разоружиться перед Партией, не дожидаясь оргвыводов?

Директор, помявшись, ответил:

— Понимаете, Архип Леонтьевич не ворует. Ему выпить-закусить — больше не надо. А готовит он хорошо, детям и родителям нравится. Мы, пока его нашли, на Большую Землю четверых списали. Такой народ бессовестный. Что Радуга, что иной мир, что дети — все равно им. Сумками тащили.

— А где взяли?

— Моряк, на берег сошел по здоровью.

Комиссия переглянулась и решила пока проблему не раздувать. Мало ли, что там дальше найдется, если с порога такое в руки валится. Но записать надо непременно. Партийный Контроль ничего забывать не должен. Если директора школы придавить понадобится — вот на него папочка, вот и бумажечка.

Сам Архип Леонтьевич, нисколько не подозревая о буре, которой чуть не стал причиной, шел домой после смены, волоча на буксире внука. Конопатый пацан спрашивал:

— Дедушка, а ты за что деньги получаешь?

— Как за что? За должность, за звание, за выслугу лет.

Поднялись в ярко-синий автобус, уселись на заднем диване. Автобус от школы отправлялся почти пустой. Люди набивались, начиная с Морзавода, так что мелкий рыжик мог продолжать расспросы:

— А за работу?

— А за работу, внучек, я выговоры получаю. Вот сегодня директор опять ворчал… Скажи лучше, кем ты хочешь стать: пожарным, космонавтом или военным?

Пацан посмотрел в окно: автобус шел мимо громадной решетчатой опоры ЛЭП. Скроил рожу, стиснул кулаки:

— Хочу стать электричеством! И бить всех!

— Опять подрался?

— А че они: “Убил дедушку лопатой”? Я их самих поубиваю.

— Ну ты особо не лютуй. Вот знаешь, у нас тут археологи работали на опушке леса?

— Ага. Они в школу приходили. Про динозавров рассказывали, фотографии большие, всю доску в классе завесили. Старшие к ним на лето хотят в рабочие… Только, дед, ихний профессор сам кого хочешь убить может. У него такой револьвер, как в кино про индейцев, где Гойко Митич играет!

Архип Леонтьевич усмехнулся:

— Вот, а мы как-то их с экспедицией возили на Секиру. Это в прошлом году, когда еще не списали меня.

Пацан подозрительно глянул: вроде бы, не блестят у деда слезы. Архип Леонтьевич продолжил:

— Ну и на переходе мы его спрашиваем: товарищ профессор, а вот вы откопали кости. Как вы определяете, что откопали обезьяну, а как — что человека? У приматов скелеты очень похожие. Тем более, у древних людей. Всякие там рамапитеки от обезьян почти не отличаются.

— И что профессор сказал?

Автобус повернул с улицы-“променада” в жилой сектор. За окнами поплыли деревья лесополосы — не все прижились, но от прижившихся уже вовсю кустились побеги.

Дед хмыкнул:

— Сам-то как думаешь?

Внук состроил серьезное лицо:

— Ну, как на истории учили. Если в захоронении попадаются рыболовные крючки, глиняные горшки или хотя бы каменные рубила там.

— Нет, внучек. Самый первый признак цивилизации — если у скелета есть перелом бедра. Сросшийся перелом.

Внук недоверчиво раскрыл глаза, вспыхнувшие синим в низких лучах закатного солнца. Дед утвердительно кивнул:

— Именно так. Слушай. В стае обезьян, вообще в дикой природе, кто ногу сломал, тот пропал. Ни убежать от волка, ни к воде ходить, ни за едой. Кости долго срастаются. Волки придут раньше.

Внук поежился.

— И вот, сказал нам тогда профессор, если мы видим скелет, у которого нога сломана, но срослась — кто-то потратил силы и время, чтобы дотащить калеку до безопасного места. Чтобы кормить и поить его. Охранять от зверей. Помогать человеку — вот с чего началась наша цивилизация. А ты: “Поубиваю…” Мы на другой планете, внук. Мы тут всем чужие и мало нас. Еще между собой перессоримся, конец нам.

Автобус остановился.

Внук выпрыгнул с места прямо в дверь: во как я могу!

Дед вышел степенно, утер лоб, прижмурился на низкий, красный — к ветру! — закат. Вспомнил, как летели перья от чаек, вздохнул:

— А стреляет профессор, и правда, здорово. Точно, прям как в кино эти ваши…

— Лазеры?

— Ага, внук. Лазеры.

Лазеров больше всего в строительных войсках. Лазерные дальномеры, нивелиры, тахеометры. Зампотех строительного батальона на общем собрании заикнулся: не взять ли в счет соцбаллов батальона установку лазерной резки? Тогда откроется возможность сложные детали выпиливать.

Но батальон инициативу не поддержал. Комсомольцы только проголосовали “за”, ну так они всегда при начальстве, нечего сомневаться. А из первой роты выступил начитанный парень, и разложил все по полочкам. Сказал: дорогая и хрупкая установка лазерной резки нужна там, где детали не только сложной формы, но и относительно точные. Да там еще и ограничение по листу, только сантиметровую толщину берет. Уголок сто сорок на двенадцать уже не пропилит, к примеру.

А вот есть у нас газовые резаки, а вот в нашей комсомольской ячейке подготовлены чудесные со всех сторон газорезчики. Хоть нам двухсантиметровый лист, а хоть и даже три сантиметра давай: любое кружево беремся вырезать. Края только получатся с припуском полсантиметра, ну так у нас же строительная точность два сантиметра, по задачам стройбата вполне достаточно. А кому грубо покажется, так доработать напильником, невелика задержка.

Тогда и остальные решили молчаливо: незачем лишние хлопоты с капризным лазером. Отслужить срок и по домам. Ну и никто руки на голосовании не поднял.

Потом, правда, комсомольцы пытались в личных беседах агитировать, но тот же Василь ответил им кратко и емко:

— Нам нехуй два раза повторять. Нам с первого раза похуй!

На чем прогресс в отдельно взятом строительном батальоне и замер. Пошли работать, как умели, и сейчас Умник яростно пыхтел, заваривая трубу обычными электродами, подсвечивая наползающую ночь резкими лиловыми вспышками.

Поодаль грузили в кузов кусок трубы с трещиной вдоль. Сергей командовал с земли:

— Приемыш, за край лови.

— Сам ты подкидыш. Вира свой край, вира! Резче!

Закатили трубу. Выдохнули. Сергей улыбнулся:

— Тогда “выкидыш”, это кто разгружает? Ну, выкидывает.

— А недоносок — грузчик-слабак… Ну, пошли теперь известку зарядим. Пока закат, пока проверка давлением — один слой успеем всыпать.

Известку засыпали в большую растворную мешалку, чтобы заделать воронку не простым грунтом, а смесью с известью. От разрастания травы и, заодно, для большей прочности: рельсы рядом. По ним составы ходят. Растрясут водопровод, снова треснет. Поэтому сперва песчаная подушка, затем слой известково-песчаного раствора, затем опять песчаная подушка, и так пока до уровня земли не дойдет. Правда, “до земли” — это завтра, по светлому, сейчас хоть бы один слой высыпать, когда Умник, наконец, доварит.