— Щиты поднимите! — крикнул Тихомиров сзади. — Быстро!
Огоньки пробежали по ряду стрелков, и снова раздались сухие хлопки — Младу показалось, что в щит ударило копье, толкнув его назад. Истошный тонкий крик за спиной заглушил стоны и вопли раненых — по снегу, схватившись руками за окровавленное лицо, катался парень с первой ступени. Студенты в испуге отпрыгнули в стороны, кто-то хотел ему помочь, кто-то зажал руками уши, кто-то таращился на раненого. Ряды студентов пошатнулись: они никогда не видели, как их товарищи падают в бою.
— Куда! Сомкнуть ряды! — перекрикивая раненых, заорал Тихомиров. — Сомкнуть ряды, щенки!
Никто его не слушал, а ландскнехты, словно ожидая от противника замешательства, пошли в наступление, бегом поднимаясь на холм.
— Сомкнуть ряды! — кричал Тихомиров, и ему вторили профессора-сотники.
Млад поднялся на ноги — если бы он стоял сзади, то уже смог бы что-то сделать. Теперь же от раненого его отделял не строй — толпа, расставившая копья во все стороны.
— На меня смотрите! — крикнул он, поднимая правую руку с мечом. — По местам! Вы еще минуту назад ничего не боялись! По местам! Быстрей, ребята! Сомкнуть ряды! Копья вперед! Ну же! Быстрей! Давайте!
— Мстиславич! — гаркнул десятник, стоявший перед ним на одном колене.
Млад едва успел оглянуться и подставить щит под удар пики наступавшего ландскнехта — и тут же, с разворота, рубанул по древку мечом. Наемник не потратил и секунды на то, чтобы сменить пику на короткий меч, — бородатое лицо с маленькими глазами исказилось усмешкой: он понял, с кем имеет дело.
Ряды смешались не сразу, первый удар студенты выдержали и некоторое время еще брали противника числом и выгодной позицией. Млад хотел прикрыть их всех, но тот наемник, что достался ему, не давал даже глянуть в сторону.
Тихомиров, не выдержав, тоже выступил вперед, размахивая двуручным мечом: ни один наемник не мог сравниться с сотником княжеской дружины — он клал ландскнехтов направо и налево и ревел, как медведь.
— Топоры! Топоры доставайте! — кричал он, иногда оглядываясь на студентов. — Бросайте копья к лешему!
Они не умели делать этого быстро, пытаясь прикрыться от мечей хлипкими древками. Млад отчаянно сопротивлялся, несмотря на явное превосходство противника, — студенты за спиной придавали ему злости и сил. Наемник же оставался спокойным, и усмешка так и не сходила с его лица. Младу казалось, тот играет с ним...
Удар топором пробил кирасу и рассек немцу грудь — вперед пробился Добробой.
— Вот так! — протянул шаманенок. — Иди назад, Мстиславич, там такое творится! А я тут за тебя постою.
Конница рубилась с наемниками внизу, медленно продвигаясь на помощь студентам, но не успевала: наемники теснили мальчишек к северному склону холма, и паника постепенно овладевала студентами. Вот кто-то, обхватив голову руками, с криком понесся назад, бросив оружие, и за ним тут же последовало еще несколько человек, оскользаясь на заснеженном склоне холма, падая вниз кувырком. Кто-то, присев, прикрывал голову щитом, кто-то, закрыв ладонями лицо, столбом стоял посреди боя и не пытался защититься, кого-то рвало под ноги товарищам. Те же, кто держался, не могли сравниться с наемниками ни силой, ни умением, ни оружием. Меч Млада был немного длинней и крепче немецкого, да и доспехи надежней и удобней, но в боевом искусстве он ландскнехтам явно уступал. Лязг и скрежет металла звенел в ушах на одной ноте, Млад рубил начищенные до зеркального блеска кирасы, гребни сияющих шлемов — и не чувствовал боли от чужих тяжелых ударов, и не замечал усталости.
Луна ушла за тучу, и на минуту темнота вокруг показалось непроглядной: наемники не дрогнули, а студенты растерялись тут же — боялись ударить своего, не знали, в какую сторону поворачивать щиты, и даже самые стойкие опускали оружие и отступали назад. На призыв Тихомирова перестроиться и сомкнуть ряды никто не откликнулся. Млад и хотел бы ему помочь, но не мог, оказавшись в самой гуще боя и тщетно стараясь прорваться к задним рядам. Глаза привыкли к темноте, но строя было уже не вернуть: ландскнехты разметали студентов, и только ватаги по пять-шесть человек, встав спиной к спине, пытались защищаться.
— Отходим! — крикнул наконец Тихомиров. — Вниз! Отходим!
Наемники смеялись, но не стремились догнать разбежавшихся студентов: к ним справа подбиралась конница, и, в минуту перестроившись, немецкий полк ударил по дружинникам сверху и вбок, не воспользовавшись взятой высотой.
Младу казалось, что бой длился не более пяти минут; на самом же деле, оглянувшись, он увидел, что окружение крепости давно прорвано, и бой идет по обеим сторонам образовавшегося прохода, по которому бегут изборяне — женщины, старики, дети, идут подводы; дорогу им прокладывает немногочисленная пешая изборская дружина, а сзади прикрывают мужчины — ополчение. Значит, прошло не меньше получаса, если не час: спустить три тысячи человек по крутому склону из крепости в долину не так-то просто, а подводы и лошадей — и подавно. Млад начал спускаться с холма, разглядывая в темноте свою сотню, но тут увидел Добробоя, который помогал идти двоим раненым студентам.
— Иди, иди, Мстиславич! — махнул ему шаманенок подбородком. — Я сам.
Млад шагнул, поскользнулся на раскатанном снегу и поехал вниз, как с горки, но внизу его подхватили сразу несколько рук.
— Построились, ребятки! — жалобно крикнул только спустившийся Тихомиров, вытирая пот со лба. — Давайте! Их почти три тысячи, разобьют нашу дружину...
Они не роптали, но боялись: разбирались по сотням медленно, оборачиваясь к долине, где шел бой, на приближавшуюся изборскую дружину, в которой было не больше ста человек; с опаской глядели на холм, где остались убитые и раненые. Те, кто сохранял хладнокровие, помогали раненым спускаться вниз, чтобы они могли уйти вместе с подводами. Млад оглядел то, что осталось от его сотни, и не увидел Ширяя. Некогда было выяснять, что случилось, но Млад не удержался, заметив рядом Добробоя, и спросил с замершим сердцем:
— Ты Ширяя не видел?
— Да вон же он, Мстиславич! — шаманенок махнул рукой в сторону. — Жив-здоров. Он такого немца жирного завалил!
Млад пригляделся и действительно увидел Ширяя — тот стоял на коленях, опустив лицо к земле, и время от времени вытирал его снегом. Млад поднял его за локоть, но шаманенок пошатнулся и едва не упал.
— Ранен? — спросил Млад.
— Не. Плохо мне, Мстиславич... Все нутро наизнанку вывернуло. Не могу...
— Давай, парень... Моги. Не позорь меня. Потом расскажешь, как завалил немца.
— А? — Ширяй поднял глаза, но тут же согнулся пополам и завыл: — Не-е-е-ет!
Млад оставил его в покое и вернулся к сотне: потребовал от десятников доложить о потерях, построил остатки — чуть больше семидесяти человек — и повел их вслед за Тихомировым. Тот направил студентов в обход холма, на его пологий склон, чтобы зайти в спину ландскнехтам, теснившим конницу.
— Давайте, сынки! — начал он. — Потом считать будем, потом разберемся, кто трус, а кто храбрец! Не до красивых слов мне! Бейте врагов, себя не жалея!
Его слова остались пустым звуком, и он поманил Млада пальцем.
— Скажи, Мстиславич. Как на вече говорил. Говорить — это ваше, профессорское.
Млад встал рядом с ним и оглядел поредевшее студенческое войско.
— А вы думали, это как с новгородскими парнями из-за девок на кулаках махаться? А? — тихо начал Млад. — Никого сюда идти не неволили. Перед вами — враги, а за спиной — женщины и детишки. Или вы не мужчины?
И в этот миг он увидел, как с обеих сторон крепость обходит вражеская конница — не меньше двух тысяч тяжело вооруженных латников, на неправдоподобно высоких конях. Тихомиров ахнул, студенты начали оглядываться, и Млад продолжил:
— Нет таких врагов, которых нельзя победить! Не вы ли хотели, чтоб земля горела у врагов под ногами? Так пусть она горит у них под ногами!
Последние слова он выкрикнул в полный голос, и словно в ответ на них со стороны крепости загрохотали взрывы — Млад никогда не видел взрывов такой силы. Столбы пламени поднимали в небо куски крепостных стен в серо-белом дыму, сполохи огня осветили долину красно-белым заревом, земля вздрогнула и зашаталась, — рванул весь пороховой запас Изборска. На миг долина замерла: и немцы, и русичи уставились на небывалое зрелище, а обгоревшие глыбы желтого камня валились на тяжелую немецкую конницу, давили людей и коней, преграждали ей дорогу. Словно камни этой земли знали, кто пришел на нее без спроса.
Ликующий крик потряс долину не слабей взрывов, русичи кинулись в бой с утроенной силой, а между двух холмов, обгоняя изборян, на коне в окружении десятка дружинников промчался юный князь. Алый плащ, в темноте казавшийся запекшейся кровью, развевался за его спиной, и знамена летели над головами всадников.
— На Псков! Давите их! На Псков! Боги на нашей стороне! — глаза Волота горели огнем, и на миг Младу показалось, что перед ним Борис: в груди остановилось дыхание, восторг, напоминавший безумие, охватил его с ног до головы.
— Вперед! — коротко крикнул Млад, поворачиваясь на полки ландскнехтов.
— Вперед! — взревел Тихомиров, и его крик подхватили сотники: студенты ринулись в бой, одержимые желанием победы, — ни страха, ни сомнений не осталось в их сердцах.
Безрассудство удесятеряет силы. Полуторатысячное войско студентов врезалось в ряды наемников так быстро, что те не успели перестроиться и принять удар. Млад отбросил щит за спину, зажав в левой руке нож: эта схватка напоминала ему шаманскую пляску. Доспех ландскнехта оставлял уязвимыми только лицо и руки, и Млад бил по лицам и по рукам, забывая защищаться. Двуручный меч Тихомирова проламывал железные кирасы, прорубал мощные наплечники и сносил шлемы с голов, а иногда и головы с плеч. Топоры крушили немцев, и тем было уже не до смеха.
Луна уходила за тучи и возвращалась, бой двигался к лесу. Сзади к студентам подошло ополчение — новгородцы отступали, обороняясь от напиравших сзади полчищ кнехтов. Дружина князя Тальгерта схватилась с остатками тяжелой вражеской конницы, задерживая ее наступление на пехоту, а изборяне скрылись в лесу, на дороге, ведущей к Пскову.
Взрыв крепости словно повредил что-то в небе, и с рассветом, нежданная и непредсказуемая, началась вьюга: дунул восточный ветер, небо заволокло снежными тучами, и вскоре к низовой метели присоединился густой снегопад — боги прикрывали отход русичей.
Новгородская дружина вышла из боя с ландскнехтами и пустилась на выручку коннице князя Тальгерта. Новгородский князь, до этого стоявший на холме, дал сигнал к постепенному отходу в лес; через несколько минут его силуэт скрылся за снежной завесой. Тихомиров, принявший приказ, выводил из затихавшего боя по одной сотне: отходили не торопясь, подбирая раненых. Ландскнехты отчаялись сомкнуть окружение и в лесу преследовать отступавшее ополчение опасались.
Ветер и снег приглушали далекие звуки, и не сразу стало понятно, отчего вздрагивает земля под ногами и что за глухой рокот катится с запада на отступавшее ополчение, но страх ощутили все. Он шел из-под ног, его рождала дрожавшая земля...
— В лес! — закричал Тихомиров тем, кто еще не успел отойти. — В лес, бегом! Быстрей!
— К лесу! — кричали командиры и псковичей, и новгородцев. — Отходим!
— Что это, Мстиславич? — спросил замерший рядом с Младом Добробой.
— Это конница, — ответил Млад и крикнул в полный голос. — В лес! Отступаем! Бегом!
И наемники, и кнехты расходились в стороны, уступая дорогу неожиданной подмоге. Судя по нараставшему грохоту, на русичей шло многотысячное войско, широкой полосой охватывая всю долину.
— А раненые? — спросил Добробой.
— Щас мы все будет ранеными! — рявкнул на Добробоя проходивший мимо Тихомиров. — Бегом! Не рыцари, так свои затопчут! Бегом!
Ополчение бежало к лесу в панике, и Млад понял, что имел в виду Тихомиров: тысячи воинов неслись прямо на оставшихся на поле боя студентов, и никто не разбирал дороги.
— Бегом! — заорал Млад что есть силы, надеясь привести в чувство обалдевших ребят. И кто-то действительно побежал в лес, но и Добробой, и еще два десятка парней рванулись в противоположную сторону — помогать раненым.
— Куда? — рычал Тихомиров. — Куда поперлись! Назад! Назад, я сказал!
Млад догнал Добробоя и подхватил за воротник, но, как обычно, не удержал:
— Назад! Затопчут!
— Оставь, Мстиславич! — неожиданно зло ответил ему Добробой. — Нехорошо это.
И ополчение приостановилось: кто-то обходил студентов стороной, а кто-то помогал, на бегу протягивая руки тем, кто не мог подняться, и тащил за собой к лесу. Добробой взвалил на закорки стонавшего парня с пятой ступени, Млад поднял на ноги мальчишку, раненого в лицо, — остальных подбирали ополченцы. Ряды давно смешались, псковичи и новгородцы бежали вместе, а сзади, уже никого не прикрывая, отходили конные дружинники.
Рокот нарастал, сотрясая землю, — кони шли неспешным галопом, постепенно набирая скорость. Сначала в снежной пелене появились лишь тени всадников — от последних рядов ополчения их отделяло едва ли больше сотни саженей. Не рыцари — наемники. Столько рыцарей не нашлось бы не только в ливонской земле, но и по всей Европе. Кони с огромными мордами в наглазниках не торопились, но от этого их поступь казалась еще более страшной.
Млад волочил на себе мальчишку — тот мог перебирать ногами, но шатался и ничего не видел, спотыкаясь на каждом шагу. Кто-то из псковичей, догнавший их сзади, взвалил вторую руку раненого себе на плечо.
— Вот так-то побыстрей будет, — подмигнул пскович Младу. Бежать сразу стало легче, но их все равно обгоняли и обгоняли.
Неутомимый Добробой бежал впереди, и, казалось, ноша нисколько его не тяготила. Навстречу им откуда-то выскочил Ширяй, надеясь помочь товарищу, но Добробой только покачал головой.
— Ширяй! Тебя только не хватало! — в сердцах сплюнул Млад: он надеялся, что шаманенок давно добежал до леса.
— Я с вами! — выдохнул тот и побежал рядом.
— Ничего, живы будем — не помрем! — засмеялся пскович. — Кони хоть и страшенные, а неповоротливые! И в лесу сразу завязнут, и через овраг не пройдут с налета — ноги переломают.
А расстояние между ополчением и конницей сокращалось, Млад чувствовал, что они не успевают, и не было такой силы, которая могла бы задержать лавину всадников хоть на минуту. Ветер дул в лицо, но коням это не мешало. В них летели копья, ножи и топоры, но это не замедляло их бега.
Спасительный овраг был в нескольких шагах, когда сзади раздались вопли, хруст костей и глухие удары — конница настигла последние ряды, колола пиками, топтала копытами, разбивала головы шестоперами. С Младом поравнялся всадник: оскаленные зубы черного коня грызли странные, непомерно большие удила, из носа струями пробивался пар, словно под седоком скакал огнедышащий змей. Млад никогда не видел близко таких лошадей — он и в шлеме не дотягивался ростом коню до холки. Зверь, сущий зверь, а не конь: говорят, такие пьянеют от запаха крови. А сзади его настигал еще один. В щит на спине ударило копье, разламывая его пополам, но броня выдержала; удар толкнул Млада вперед, но не уронил, — и в этот миг земля ухнула вниз. Конь, обогнавший его, ломая ноги, провалился в овраг, перевернулся через голову, подминая под себя всадника и двоих ополченцев.
