В углу сводка с цифрами по уцелевшим: восемьсот два человека. В основном, обслуга периферийных аванпостов и два экипажа обслуживающих буровых модулей. Все были вне основного купола.
Равель, стоящая у пульта, говорила спокойно, но каждый её слог был как выстрел:
-По официальной версии, вспышку некроморфной активности спровоцировало прохождение микрометеоритного потока через южный сектор комплекса. Он повредил защитную оболочку Плащаницы, подавлявшей резонанс Маркера.
На проекторе появилось 3D-модель столкновения: облако микрометеоров, их траектории, точка удара. Всё выглядело... правдоподобно. Слишком правдоподобно.
-Неофициально, — продолжила она. -Среди уцелевших тел обнаружены останки троих учёных с юнитологической символикой, вживлённой под кожу. Внутренние логи показали, что система экранирования была отключена вручную за минуту до удара.
Наступила тишина.
-Это диверсия, — отрезал кто-то из сектора безопасности. -Опять.
-Целенаправленная, — подтвердила Равель. — После отключения экрана трое "учёных" совершили ритуальное самоубийство. Один с помощью шприца, двое вошли в реакторный отсек и остались там при начальном пси-всплеске.
-То есть, они знали, что будет, — сказал Максим с кривой усмешкой. — И решили: "пора обновиться".
-Что с флотом? — спросил Айзек Кларк, сидящий в углу и глядящий в экран, как в прицел.
Полковник в форме ВКФ кивнул:
-Мы подключились через сорок шесть минут после вспышки. Внутренняя изоляция станции уже была нарушена. Процесс трансформации достиг уровня внутренней кластеризации. Местами уже шло слияние тел. Схождение, возможно, началось бы через час.
Максим скептически поднял брови:
— "Возможно". Угу. Как на Титане "возможно, рука из стены тянется не к тебе, а к кофе".
-Схождение не состоялось, — жёстко сказал полковник. — Мы приняли решение о дезинтеграции станции. Орбитальный удар тремя ракетами по энергетическому ядру. Полная аннигиляция.
-А теперь внимание на экран, — добавила Равель. -Последствия.
Появился список. Названия станций, время потери связи, отчёты по воде, снабжению, панике.
-Без Гершеля мы потеряли водоснабжение на шести спутниках. Двенадцать военных объектов без хладагента. На "Кассини-Прайм" уже случаи мародёрства из-за страха потери доступа к питьевой воде. И это только начало.
-А с юнитологами? — спросил Хойл.
Равель прищурилась.
-У нас волна протестов. Церковные каналы обвиняют ВКФ в уничтожении "ключа к вечному вознесению". Утечки информации неизбежны. Уже циркулируют видеозаписи с криками "пробуждённых". Пропагандисты крутят их как доказательство, что "правительство убивает богов до того, как те заговорят".
-Хорошо хоть не на нас спустили, — пробормотал Максим. — Пока что.
Айзек выпрямился.
— "Пока" — ключевое слово. То, что случилось на Энцеладе — это не провал. Это паттерн. Повторение сценария. Та же ошибка. Те же люди. Та же вера.
Он смотрел прямо на Равель:
— И если вы не закроете все карантин к чёртовой матери, у вас рано или поздно будет новая "Ишимура", Титан и "Омега". Только уже здесь. На "Локусе".
Тишина повисла тяжёлым куполом. И всем в этот момент стало понятно: то, что произошло — не финал. Это была только проба давления.
-Переходим к техническому разбору, — сказала Равель, листая голографическую панель. — Я хочу, чтобы каждый этап деградации системы безопасности Гершеля мы разложили по фазам. Отчёт должен лечь на стол Совета до конца цикла. Начнём с первого сбоя Плащаницы...
Проекционное изображение комплекса заняло весь главный экран: схема Маркерного энергоблока, его щитования, шлюзов, резервных заплат. Красные зоны начали вспыхивать одна за другой — узлы, где началась цепная реакция отказов.
-Плащаница, — начал Хойл. — Предназначена для нейтрализации прямого псигенного резонанса при случайных всплесках. Должна была держать до восьмисот миллигерц вредоносных флуктуаций в разных диапазонах. Но...
-На практике выдержала триста двенадцать, — перебил военный инженер. — Остальное прошло в обводку. Система экстренного запирания не сработала, потому что была отключена изнутри. Физически. Провода выведены из строя вручную.
-Значит, юнитологи имели доступ к внутреннему ядру, — заключила Равель. — Кто-нибудь может объяснить, как религиозная секта получила доступ к высокоуровневым инженерным функциям?
На это последовала тишина. Потом тихий голос одного из представителей кадрового контроля:
-Один из троих проходил сертификацию через гражданский канал. Формально не связан с Церковью. Второй имел ложные документы. Третий записан как технический волонтёр от службы "Реакции на ЧС".
-Это значит, — сказала Равель жёстко. — Что три уровня допуска были нарушены. Без сигнала тревоги. Без перекрёстной верификации. Без поведенческой фильтрации. И вы называете это системой?
-Тогда никто не предполагал, что они способны на массовое самопожертвование, — вставил представитель поведенческого мониторинга. — Мы ориентировались на классические модели сектантского проникновения: постепенное влияние, внутренние круги, рекрутинг...
-А теперь у вас модель — террористы с дипломами, — парировал Максим. — Добро пожаловать в религию нового поколения: кнопка "вознесения" прямо в реакторе.
Айзек, до этого молчавший, ударил кулаком по подлокотнику.
-Не в реакторе. В нас. Они не хотят контроля. Они хотят пробуждения. Каждый Маркер — для них алтарь. И пока вы делаете вид, что это просто "неустойчивый источник энергии", вы приглашаете их внутрь.
-Запиши это, — бросила Равель стенографисту, аудиозаписи из соображений секретности было делать запрещено. — Теперь по времени распространения.
Схема переключилась. На ней была карта внутренней структуры станции Гершель. Красным — зоны, где уже были некроморфы. Жёлтым — те, где они появились в течение пятнадцати минут. Синим — последние рубежи обороны.
-Вспышка началась в зоне хранения криокапсул. Предположительно, активация заразителя внутри трупа, который не был уничтожен по стандарту утилизации биологических отходов. Почему? — голос Равель был острым, как лезвие.
-Сбой в классификаторе. Труп значился как "биоорганический резерв" для медицинских тестов, — сухо произнёс техник. — Не попал под список срочного сжигания.
-Отлично. Просто замечательно...Протокол безопасности, основанный на ярлыках. Потрясающе.
-В течение первых десяти минут заражение охватило три сектора. Стены были пробиты. Контейнеры использованы как транспорт. Модифицированный заразитель, вероятно, сам пронёс обломки тел в секции с биоматериалами. Распространение было не биологическим, а логистическим. По схемам станционной инфраструктуры.
-Он думал, — прошептал кто-то.
Максим тихо произнёс:
-Мы всегда считали некроморфов биомеханическими организмами. А может, это и есть его интеллект? Действие через структуру. Через архитектуру.
-Следующее, — продолжила Равель. -Реакция сил безопасности.
На экране появилась диаграмма. Время до вызова подкрепления — двадцать две минуты. Время до локализации вспышки — не наступило. Гарнизон морской пехоты успел эвакуировать лишь центральный пост контроля и аварийную капсулу.
-Основная проблема — слабая координация между гражданскими и военными. Они использовали разные протоколы оповещения. В момент тревоги оба канала заклинило. Капитан станции отдал команду на изоляцию, но не отключение.
-Он хотел сдержать вспышку? — спросила Рашид, сидевшая неподалеку от замдиректора.
-Нет. Он хотел сохранить станцию. Цена — почти сто тысяч человек.
-И ещё вся инфраструктура, — добавил кто-то.
-И вода, — добавил Айзек. — Не забывайте про воду. Вы потеряли не просто людей. Вы потеряли систему жизнеобеспечения двух колец.
На несколько мгновений наступила тишина. Потом Равель чётко произнесла:
-Выводы. Все уровни допуска в "Локусе" будут перепроверены. Плащаница — дублируется, с независимыми каналами управления. Патоген-контроль усиливается до прямой деструкции всех неидентифицированных тел. Поведенческие анализаторы получают полный доступ к медицинским, психоневрологическим и личным файлам. Маркер с этого момента официально считается экзистенциальной угрозой класса "A".
-Класс "A"? — переспросил Максим. — Я думал, это для чёрных дыр и богов.
-А кто сказал, что это не то же самое?
Брифинг закончился, но зал не опустел. Основной состав совета покинул помещение, а оперативная группа — те, кто имел доступ к разведанным данным, осталась. Температура в помещении будто понизилась, и не из-за климата. Просто реальность теперь была другой.
Ситуация в Сатурнианском поясе больше не поддавалась контролю. Гершель был не просто колонией. Он был артерией.
-На Юноне зафиксированы первые случаи принудительных перебросов криокапсул. Они забирают охлаждающие ядра из медицинских отсеков для систем жизнеобеспечения, — докладывала старший аналитик Фират. — Трое умерли из-за приостановки циркуляции.
-Прекрасно. Мы переходим от некроморфов к этически одобренному обезвоживанию, — мрачно отозвался Максим. — Система работает.
— "Кассини-Прайм" запросила допуск на рециркуляцию биологических отходов, — продолжила Фират. — Впервые за всю историю колонии. Гражданские в панике. Резервов максимум на шесть циклов.
-Подавить панику? — спросила Равель.
-Поздно. Она уже системная. И, что хуже — структурированная.
На экране вспыхнул эмблемой знакомый символ — двойная спираль, замкнутая в круге.
-Юнитология, — тихо сказала Рашид.
-Они не просто протестуют, — продолжила Фират. — Они делают то, что умеют лучше всего: объясняют катастрофу как необходимую. Согласно свежим записям их каналов: Гершель — доказательство того, что правительство боится божественного контакта. Они убили вознесённых, прежде чем те начали говорить. Каждый уничтоженный Маркер — шаг к вечному забвению. Как вам?
-Секретность больше не поможет, — сказала Равель. — Даже если мы уничтожим каждый носитель информации, голоса уже пошли по внутренним сетям. И, что хуже... часть их слов звучит логично для испуганных людей.
Максим поднялся с кресла и медленно подошёл к экрану, на котором теперь висела проекция кольца Сатурна, усеянная точками — станциями, платформами, автономными хабами.
-Это не просто сети снабжения, — сказал он. — Это цепь. Убери одну звено и остальное начнёт искать смысл. Люди ищут объяснение. И если им его не дают, они поверят в первое, что предложит простую картинку. Кровь, свет, вознесение. Простота спасает умы.
-А усложнение защищает от глупости, — вмешался Айзек. — Только если успеть до вспышки. После — поздно.
Он выглядел измождённым. Не физически — эмоционально. Взгляд того, кто уже видел, как всё разваливается. И не может поверить, что это снова происходит.
-Я был на Титане, — заговорил он. — Я видел, как всё начинается. Не с крика. С тишины. С первого голоса, который звучит в голове слишком искренне. Потом один уходит. Второй молчит. Третий говорит, что "слышит истину". Потом мясо. Потом Маркер. И тогда уже не спасти.
Равель смотрела на него, не перебивая. Даже она, с её холодной выученной жёсткостью не могла поспорить с очевидным.
-Станции надо спасать, пока ещё говорят своими словами, — закончил Айзек. — Когда заговорят чужими, будет поздно.
-Сигнал усиливается, — добавила Рашид. — Даже в "Локусе" он стал "громче". Мы это чувствуем в приборах, в сбоях, даже в снах. Это не экспонента. Это лавина.
-И она катится на нас, — подытожил Максим. — И всё, что у нас есть — люди, которые либо ничего не слышат... либо слышат слишком много.
На мгновение повисло напряжённое молчание.
Все смотрели на экран, где изображено кольцо Сатурна Там, за льдом и камнем, уже шёл свой, неведомый отсчёт.
До следующей вспышки.
* * *
Ночной режим освещения зале совещаний "Локуса" казался обманчиво тёплым — приглушённые светильники, янтарные полосы по стенам, голографический экран в режиме отдыха. Всё напоминало усталую, но функционирующую машину. На деле это было поле боя.
Оперативный штаб оставался в полном составе. Равель вернулась с совещания с внешними кураторами АСИ. Лицо её было спокойным, но взгляд — тяжёлым.
-"Локус" — единственный активный исследовательский узел, где Красный Маркер не вызвал ни одной серьезной вспышки, — произнесла она. — После Энцелада нас будут рассматривать как контрольный образец. Но это не преимущество. Это мишень. Для всех.
Она оглядела комнату.
-Отныне весь персонал — под полную ревизию. Психологическая стабильность, контакты, биоаналитика, связь с религиозными сетями, даже сны — всё. Каждый, включая офицеров. Все проходят через сканеры фона, магнитного следа и доплер-психографию. Не пройдёшь — изоляция или отстранение.
-Насколько глубоко? — спросила Рашид, подняв голову.
-До основания, — отрезала Равель. — Включая вас, доктор Рашид.
Повисла пауза.
-Это переходит грань, — тихо произнесла Анисса. -Я вложила в проект шесть лет своей жизни. Я — одна из его основ. И...
Максим встал со своего места, перебил, не повышая голоса, но отчётливо:
-Именно поэтому тебя под ротацию первой, -все обернулись. -Обелиск... любит тебя, Анисса. Он тебя гладит. Ты его чувствуешь, но уже не отталкиваешь. Ты говоришь, что контролируешь его, но он давно уже говорит с тобой по привычке. Тихо. Мягко. Как старый друг. Ты сами мне рассказывала.
Анисса стиснула зубы. Но промолчала.
-Мы не можем позволить, чтобы кто-либо в руководстве проекта был хоть на миллиметр не на своей стороне, — продолжил Максим. — Особенно тот, кто по десять часов в день работает в поле резонанса.
Равель смотрела на него, потом на Аниссу.
-Он прав.
-И что? Меня выкинут? — едко бросила та. — Я для вас слишком опасная или слишком полезная?
-И то, и другое, — сказал Максим. — Вот почему ты ещё здесь. Но со следующей недели ты сдаёшь кураторство на время полной переоценки. Будешь работать под наблюдением. Без прямого доступа к ядру Обелиска.
-Я не согласна, — прошипела она.
-Это не обсуждается, — сказала Равель. — Это протокол. Новый. Вы его писали, Анисса. В нём прямо сказано: " случае даже потенциального псигенного влияния на исследователя — немедленная изоляция и аудит". Помните?
Рашид медленно кивнула.
-Помню. Отличный протокол. Написан человеком, который когда-то спал нормально.
-Добро пожаловать в новый порядок, — отозвался Максим.
Айзек, молча сидевший до этого, наконец сказал:
-Мы всегда думали, что самая страшная угроза — снаружи. Потом увидели, что она внутри. Но сейчас... похоже, она в нас самих.
-Потому что сигнал — это не просто частота, — добавила Нарайен. — Это... разрешение. Он ищет тех, кто хочет услышать. Тех, кто уже готов принять. Даже если они думают, что контролируют.
-Значит, наша задача не только в защите от сигнала, — заключила Равель. — Но в том, чтобы защищать друг друга... от самих себя.
Снова — тишина. Не от безысходности, а от того, что никто больше не считал себя вне подозрений.
