...как вдруг дотронулся до узла самой долины.
Боги... не может быть!
На какой-то миг ему показалось, что вот он, выход, и не только для селян, но и для него самого. Однако, прикинув свои возможности, понял, что если воспользуется этими дикими, стихийными силами долины, то это просто-напросто прикончит его. У него больше не было сил удержать это всё под контролем. Эффект будет тот же, что и во время того занятия со Звездным Ветром... только стократ сильнее.
Он мог умереть без боли, позволив чародею уничтожить ему разум и душу..., а мог — в мучениях, спасая народ Ковии.
Я же сам хотел умереть ещё недавно, умереть за Ленди... Так чего ж мне теперь бояться этой боли и смерти?— подумал он, и у него сжало горло.— Верно, я заслужил такую расплату за то, что не остановил тогда Ленди. Вот и хорошо. Боже, пусть это станет моим искуплением. Дайте же мне эту последнюю силу остановить его.
— Нет, — выдохнул он. — Никогда.
Лицо чародея исказилось от злобы, он отступил назад, готовясь нанести последний удар. Ваниель закрыл глаза и мысленно потянулся к узлу...
И в этот последний для него миг на него снизошло спокойствие. Странная — до замирания сердца — внутренняя тишина, рождённая полным смирением с тем, что вот сейчас он сделает это, и умрет, потому что рядом не будет Лунного Танца, чтобы поправить то, что он сотворит с собой. Со странным ощущением, словно сердце вот-вот взлетит, он открылся навстречу узлу долины... сосредоточился....
И дикая сила заструилась к нему, потекла через него, и хлынула у него из глаз.
Он закричал от ужасной муки, но его собственный крик утонул в диком вое Кребиана, когда разрядом энергии его, лишенного всякой защиты, ударило прямо в лицо.
А потом Ваниель уплыл в настоящий покой... во тьму.
Ох, Ленди, где бы ты ни был, жди, я иду к тебе. Пожалуйста, умоляю тебя, только будь там...
* * *
Дорогой Витген. Я думаю, нынче ты можешь очень гордиться своим сыном....
Лёгкий шорох в кровати с папоротниковым балдахином, что стояла возле неё заставил Сейвиль отложить в сторонку перо и бумагу, выпутаться из своего плаща, встать на ноги и раздвинуть в шёлковые занавески.
Ваниель — весь в бинтах, в лубках, в синяках и жутко бледный, особенно на фоне темно-зеленого постельного белья Лунного Танца — повернул голову на подушках и открыл одурманенные глаза.
Сейвиль трудно сглотнула: он выглядел таким израненным, таким растерянным.
Ох, зайчик ты мой, на сей раз мы едва не потеряли тебя... ещё бы чуть-чуть, самую чуточку. Чую, чую, скорее всего, ты теперь попросишься остаться здесь, в уюте и безопасности. И, видят боги, ты этого заслужил.
Он заморгал, словно не понимая, что происходит.
— Тётушка... Сейвиль? — произнёс он слабым голосом. — Вы же... всамделишная?
Она осторожно присела на край постели, и, коснувшись его щеки, ласково ему улыбнулась.
— Вот... достаточно для тебя, чтобы убедиться? Всамделишная.
Он кивнул и моргнул опять.
— А эти люди... селяне... Галлен с Ревой... с ними всё в порядке?
— С ними всё замечательно, кешара, — отвечала она с сердцем, переполнившимся гордостью и любовью от этого его вопроса.
Первая мысль — о других! Действительно, можно не сомневаться. Ветер был прав. В нём можно не сомневаться.
— Мы подоспели вовремя, и Танец успел тебя спасти. Боги, тому сукиному сыну дико повезло, что он уже был мёртв к тому времени. Я не помню Танца в такой ярости, а Ифандес просто раскалилась до бела. Но нам там уже нечего было делать. В общем-то, мне и было делов, что создать Врата, чтобы мы смогли вернуться в КейТрева, а тут уже Танец собрал тебя по кусочкам обратно.
— Я..., — он безнадёжно всхлипнул. — Я... ведь, после того, что случилось с Ленди... они меня не захотят? Герольды... они не захотят меня....
— Ох, Ван, — она зажмурилась, чтобы и самой не расплакаться из-за непрошеных слез, только вызванных больше радостью.Детка... ох, деточка, да ты превзошёл все мои ожидания! Это последнее, что я ожидала услышать сейчас из твоих уст.
— Ван... кешара... Герольды обязательно тебя захотят. Как они могут не захотеть? Когда ты уже Герольд.
— Я... как это? Я? — он обалдело уставился на неё, явно не в состоянии поверить.
Она протянула руку к своему креслу и взяла с него свой белый плащ, а потом накрыла его им и тщательно расправила складки.
Он вцепился в него, широко распахнув глаза, и по его лицу пронеслась вся гамма чувств — от отчаяния, до огромного удивления и, наконец, радости. Такой же, как у неё самой.
— Вот. Это твои Белые Одежды, чтобы ты убедился. Тебе ещё следует кое-чему поучиться. Мы пробудем здесь ещё несколько лун, пока Ветер будет тебя учить... но, Ваниель, Герольда делает Герольдом его сердце. Заботливое, такое, которое прежде заботится о других, а потом уже о себе. Так что ты и есть Герольд.
Он вдруг улыбнулся, улыбкой такой довольной и такой радостной, что у неё оборвалось дыхание, а потом закрыл глаза в полном умиротворении и заснул, одной рукой всё ещё крепко прижимая к себе плащ.
...да, Витген. Ты будешь им очень гордиться. И я знаю, о чём говорю.
