— ЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭХХХХ! — голосил он, в такт пляске и не в такт — ЕФЕ ПОВЫФЕМ! ПОФУЯЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕМ! — и сам себя лупил ладонями так беспощадно, что звонкие шлепки разносились по столовой!
Музыкантов в их углу прибавилось до десяти. Они дудели, били по струнам и бубнам так громко и быстро, как могли. Их игра уже не струилась такими такими плавными переливами, как в начале вечера — она мчала, звеня в ушах, вертясь вихрем, рвала воздух в клочки! Кудрявый рыжеволосый бородач встал у огромного барабана в самом углу, взмахнул булавами, и частые гулкие удары полетели по залу как раскаты грома, в ряд со стуком каблуков и хлопками ладоней! Плясунов было столько, что на широкой площадке между столами им едва хватало места, чтобы развернуться всем, и уже не только боярам и ополченцам — среди танцующих мелькали пестрыми всполохами платья стружских девушек. Среди них мигом выделилась одна — самая ловкая и бойкая, каких только доводилось видеть Пиле. Такая, что глядя на нее, он не мог уже удивляться роскоши пира и дворца, важности собрания князей и больших бояр — он удивлялся, только тому, как может человек, девушка, стройная и хрупкая с виду, молодая — совсем девчонка, и так лихо, так горячо танцевать, и при том с таким умением! Ни одного лишнего или неловкого поворота, шага или взмаха руки нельзя было за ней заметить! А саму удалую девушку, наоборот, не заметить было нельзя — и Хвост тут же заметил! Тут же подскочил к ней, и стал виться и ходить вокруг в пляске. Молодая миротворка, не спуская ни на миг улыбки с прекрасного лица, глянула на него, словно примеряясь к силам этого нового человека.
— Ты уже устал, наверное, гость дорогой? — прокричала она на весь зал — Отдохнуть не хочешь?
— Я смотрю, у вас на Струге не пляшут, а ползают как мухи осенние! — отвечал Хвост, вдвое прибавив своей пляске пыла и ярости.
Они плясали рядом, вдвоем — но не вместе, а друг против друга. Девчонка оказалась не из стеснительных, а только рада была утереть заезжему нос. Хвост не сколько не смутился тем, что танцевала стружанка не в пример лучше него — против ее умения была его решимость и азарт. Но и у красавицы тоже решимости было довольно. Страсть — едва ли полное самозабвенье пылало у обоих в очах, и злость, злость — такая, какая бывает у соперников на ристалище!
— Задохнешься первая, смотри! — кричал Хвосворту, падал перед соперницей пластом, бил рукой в пол, и тут же подпрыгивал на два локтя, хлопая ладонью об пятку!
— Не дождешься! — со смехом кричала в ответ плясунья, и шпарила еще резвее прежнего. Как волчок на игральном столе кружилась, только не падала!
— Эх, надсадишься, милая, побереги себя!
— Ты сам-то отдохнуть не хочешь, герой! А то завтра в поле, а ты ногой не сможешь двинуть!
— Не бойся за меня, огненная! Смогу да еще как! Двину так двину! Эх, огненная...
Танцующие кругом невольно расступились пошире, давая простор этим двоим яростным танцорам, будто были не гостями на пиру, а зрителями на состязании. Это и было состязание — уступать никто не собирался! Миротворцы били в ладоши и кричали:
— Огневка, поддай жару! Поддай!
— Покажи ей, парень! Дубравец, давай! — горланили приезжие.
— Без остановки играй! Без остановки, да веселее! — приказывали бояре музыкантам, и метали на пол перед ними серебро.
— Сдашься! Сдашься! — кричал Хвост
— Сам сдавайся! — крикнула девушка, ударила что есть силы пяткой в пол, и вдруг нога у нее подкосилась, и плясунья едва не рухнула, если бы подскочивший вовремя Хвостворту не успел подхватить соперницу под руки.
— А-а-а-а-а-а!!! Наша взяла! — закричали по всей столовой храбровцы, верхнесольцы, засемьдырцы и уннаяка. Все смеялись, хлопали в ладоши, стучали кубками о кубками. Смеялся князь, смеялся Коршун, трясся от смеха Пила. Кажется, одна только Стройна, смотревшая со своего высокого места, не менялась в лице.
— Говорил же, сдавайся, пока не поздно! — ухмыльнулся Хвост.
— Пусти ты! — крикнула девушка, освобождаясь от его рук. Она сняла с ноги башмачок и потрясла им — Каблук сломался!
Каблук, сбившийся с подметки, болтался кое-как.
— Это все равно! Наша взяла! — кричали вокруг. Миротворцы тут же вступились за своячку: она не сдавалась, и пляску не бросала. Начали спорить, но без всякой злости и ругани. Все хохотали и хвалили обоих танцоров. Хохотал и Хвост. Но обиженная девушка скинув башмак со второй ноги, убежала из столовой.
Хвост подскочил к столу, где сидел Пила. Голова Хвостворту была как водой облита. Мокрые волосы пристали к лицу. Он дышал, раскрыв рот, как собака, едва не роняя язык. Налил себе полную чашу, осушил одним духом и прохрипел:
— Пошли спляшем, брат!
— Ну ты дал жару, брат! — смеялся Пила.
— Пошли! — не унимался Хвост — Пойдем, разомни ноги!
— Н-е-е... — махнул Пила рукой.
— Э-э-э-эх, брат! — крикнул Хвост — Штаны просидишь!
Он резко развернулся к залу, и раскинув руки, снова бросился вперед, в пляс! В мыслях у него теперь было одно: всем показать, что силы у него остались, и что если бы не разнесчастный каблук, то все равно победа была бы за ним.
Пила только молча смотрел со своего места, и улыбался себе в усы.
"Пойти и правда, тоже сплясать — подумал он — что сидеть сиднем!"
Допил свою чашу, и уже приготовился вставать с места.
— Что, нравится? — вдруг услышал он рядом вроде бы как знакомый голос.
— А... — Пила обернулся. Рядом с ним, облокотившись на край стола руками, и чуть подавшись вперед, стояла девушка. Она улыбалась не очень широко, не размыкая губ, и улыбка ее, и сам взгляд, были... были не то, чтобы не приветливыми, и не то, чтобы не радостными, и не то, чтобы не добрыми... но первым делом замечалось не это все, а лукавинка, озорство, или чертенок, игравшие в ее чуть прищуренных глазах. С таким взглядом, с вздернутым кверху кончиком носа, она была похожа на молодую хитрую лисичку.
— Нравится, спрашиваю! — повторила она. И Пила вспомнил, где слышал этот голос — незнакомка говорила с ним на второй день по приезду компании в Каяло-Брежицк, на лестнице в отроческом доме. Пила тогда не рассмотрел ее толком, а про себя подумал, что хорошо бы этой случайной его собеседнице оказаться красивой. Теперь же, глядя на нее воочию, он с некоторым удовольствием отметил, что да, девушка эта действительно была красавицей. Тут же он заметил, что уже видел ее на Струге.
— Ну... да, нравится. — сказал он — А я тебя знаю. Князь, когда в город приехал, заходил с нами в хоромину, ты его встречала у крыльца хлебом-солью.
— Да, это я была. — ответила девушка — мне такую честь доверили, встречать вашего князя у входа в дом, такая вот я важная птица.
— Что ты за птица? — спросил Пила.
— Я Баса дочь. Его весь город знает. Он — ключник той хоромины, в которую вас поселили.
— Понятно. А здесь что делаешь?
— Меня отец прислал, чтобы вам гостям прислуживать.
— Тебя-то почему, если у тебя отец такой известный? — спросил Пила.
— Ты, смотрю, вообще в таких делах простой! — засмеялась незнакомка — Тут сегодня половина прислуги, кто еду подает — это дочери больших бояр! Понимаешь? Почетным гостям — и прислуживать почетно! Если сама княгиня только что вашему князю подавала вино, а потом забрала пустую чашу, так нам-то с чего бесчестье? А потом мне сказали, что тут какой-то приезжий всех мастеров в шашки обставляет. Я и пришла посмотреть, что за умник. А ты, оказывается, уже про шашки забыл, и на девок наших заглядываешься!
— Хорошо плясала та девчонка.
— А это, кстати, сестра моя родная. — девушка села за стол почти напротив Пилы. — Пляшет она — загляденье, да! Она и поет, и пляшет — всегда лучше всех. А еще на коне скачет, не хуже бояр! Из лука стреляет, рыбу бьет острогой. Такая бойкая! Ее и зовут — Огневка.
— А тебя как зовут? — спросил Пила.
— Меня Лиска. Слушай, я как раз спросить хотела — Лиска положила локти на стол, и сказала как бы по секрету — Сестра хочет узнать про одного человека. Он с вами живет в комнате.
— Это про Хвоста, что ли?
Пила нисколько не удивился, что так скоро в этом месте какой-то девушке приглянулся его брат. Хвостворту, несмотря на свой речевой изъян был собой хорош, и девкам за это нравился. Еще больше им нравился бойкий характер Хвоста, решительность, с которой он подходил к любой, кто приглянется, беззастенчивость его, неприятие никаких отказов, алчность горящего взгляда и щедрость шепелявого языка. И то, с каким жаром он выплясывал только что перед дочерью ключника, конечно, тоже не могло ее не привлечь.
— Его Хвост зовут? — спросила Лиска.
— Вообще-то Хвостворту полностью, а так обычно все говорят — Хвост. Он брат мой.
— Брат? — спросила Лиска — Не больно-то он на тебя похож!
— Я в отца пошел, а он, говорят, — в деда по матери. Ты ведь тоже, на свою сестру не очень похожа. Она у тебя тонкая, как иголка, а ты...
— А я какая? — заинтересовалась девушка.
— Ну, ты... — протянул Пила. Лиска была не выше среднего девичьего роста, а телом — не полна, но плечи ее были округлыми, а очень внушительную грудь не могло скрыть свободное платье.
— Ну говори, какая я! — засмеялась Лиска, сверкнув белыми блестящими зубками.
— Ты такая, какие всем мужикам нравятся — сказал Пила — Не тонкая, не толстая, а в самый раз.
— О, прямо-таки всем! — усмехнулась она — Ну, буду знать, буду знать! Так что брат твой? Он старший у тебя?
— Нет, средний... Ну, раньше был средний, теперь — младший... Младшего мы провожали недавно.
— А выглядит он, как будто старше тебя. — сказала девушка.
— Он из-за гор вернулся, с войны, с плена, да еще черти откуда. Вот его и состарило.
— Ясно. Ну, по нему сразу видно, что он много повидал! А почему у него имя такое необычное?
— Шепелявит потому что.
— Он шепелявит? — удивилась Лиска — Что-то я не замечала..
— Да как можно не заметить? — спросил Пила — Он говорит, как будто у него хвост во рту, поэтому так и назвали! Его и понимать-то почти никто не понимает с непривычки!
— Вроде разговаривает, как все приезжие. — сказала Лиска.
— Постой, ты про кого говоришь-то? — почуял Пила неладное.
— А ты про кого? — спросила девушка.
— Да про Хвоста же! Сейчас он с твоей сестрой тут выплясывал!
— Да ты что, нет! — засмеялась в ответ Лиска — Ой... Такие сестре никогда не нравились! По этому сразу видно, какой он перекати-поле, на всех девках Каяло-Брежицка женился бы разом! Если бы она на таких глядела, давно бы уже замужем была — здесь их вокруг всегда — пруд пруди! Все-таки на Струге живем, с княжеской дружиной! Они хвосты распушат, нос задерут так, что под ворота не пройти — а сестре плевать на них с высокого берега! Про таких отец говорит: "Наторгует на деньгу, насвистит на рубль"
— Ну, не совсем уж так! — вступился Пила за брата.
— Конечно, не совсем так! Это ж поговорка. Ну согласись, любит твой брат и похвастаться, и показать себя во что бы то ни стало? Так?
— Ну есть такое, конечно.
— Вот видишь! Из него это прямо прет! Я его не сужу, откуда мне знать, какой он на самом деле есть, но вот эта черта у него как дым из трубы валит! А Огневке такие никогда не нравились.
— Так про кого ты думала-то? — спросил Пила.
— Да про того, с кем вы каждое утро на палках деретесь!
— Клинок, что ли?
— Во! — сказала Лиска — Клинок! Это как раз про него, а то ты про хвост какой-то говоришь, не в обиду твоему брату! Это ему подходит имя! Он весь — как будто стальной, и такой... ну, как настоящий клинок — враз насквозь проткнет!
— Значит, твоей сестре такие нравятся? — спросил Пила.
— Да! Она говорит — добавила Лиска, придвинувшись к Пиле ближе и понизив голос — что от его взгляда мурашки по коже бегут, и хочется на плечи ему пасть. Какой он, расскажи?
— Как сказать, какой... — озадачился Пила — Он нелюдимый, как будто. Неразговорчивый — сколько я с ними мотаюсь, месяц целый, считай — так от силы три слова сказал. Но по нему видно, что он суровый, строгий такой... Он очень сильный — он ростом меньше меня, а силы у него, наверное, вчетверо больше.
— Злой? — спросила Лиска.
— Да нет, он спокойный. Мне кажется, его если кто заденет по пустяку, то он спустит, даже не посмотрит. Но если вдруг действительно надо будет — то за раз хоть десять воинов убьет.
— Да мы видели, как он дубинкой орудует!
— Вы что ж, подсматривали за нами?
— Не подсматривали, просто окно наше прямо на двор выходит, где вы упражняетесь. Вот и видим. Ну, то, что ты сказал, так-то по твоему другу тоже видно.
— Ты смотрю, прямо насквозь всех видишь? — спросил Пила.
— Ну, тоже не без того. — самодовольно улыбнулась Лиска.
— И меня?
— Тебя... Ты вроде из себя тихий, скромный весь. Но это снаружи, а внутри ты — прочный. Есть в тебе, кажется, надежный костяк. Вот если этот Клинок ваш — он и снаружи, и снутри как железный, то по тебе не каждый с виду скажет, кто-то даже тютей тебя назовет...
— Брат меня так называет! — засмеялся Пила.
— Ну вот видишь! — воскликнула Лиска — Я все проницаю, даже до слова! Но брат-то твой, наверное знает, какой ты на самом деле, что ты много, чего можешь. А дразнится, только чтобы расшевелить тебя! А я по тебе и так вижу, что ты сильный, даже не зная, что ты злыдня убил, я бы это поняла! Неладно скроен, да крепко сшит — так про тебя можно сказать.
— Ну... ладно. Вроде бы не обидела... — сказал Пила.
— Вы все сильные. — сказала Лиска — И князь ваш, и твой друг, Клинок, и ты. И брат твой тоже, может быть, когда надо твердый как камень, правда при этом хочет казаться целой горой! И воевода, который вчера храбровцев привел — княгиня, знаю, его распекла, но все равно, она тоже рада, что теперь такой воевода есть в городе, потому что он тоже — очень сильный человек! Глядя на вас мы как ожили все!
— Чего так-то уж... — смутился Пила.
— Так и есть. Ты ведь не знаешь, что тут было перед вашим приходом! — Улыбка вдруг слетела с лица Лиски — Знаешь, как мы вас ждали, даже не вас, а хоть кого-то! В каком мы все были страхе! День за днем, день за днем! Сначала князь с полками ушел, и все ждали какой-нибудь вести, сами не свои. Потом вечером прискакали гонцы с вестью, что князя разбили — в полчаса весь город знал! Слышал бы ты, как весь город в один голос закричал! Во всех дворах разом кричали и плакали! От страха все чуть живы! Все одно и то же думали — что вот-вот табунщики на город нападут! Только с восхода кто-то появится, так по всему городу сразу разносилось, что ыкуны идут, и у всех душа в пятки — а оказывалось, что это беженцы... Как вспомню этот день — так поверить не могу, что это только один день был, так минуты страшно долго тянулись! Мы ведь помним все, как они приходили со стреженцами, при прошлом князе! Я маленькая была, но все помню! Тогда горели оба подола, на правом берегу и на левом: это небо черное все от дыма... столько дыма, что даже здесь, на Струге было не продыхнуть, и этот запах паленого мяса везде! Стреженцы тела грудами стаскивали и жгли у нас на виду... Я до сих пор, если слышу запах, что курицу или свинью обжигают, меня аж выворачивает! Все ждали, что снова такое будет, не живые не мертвые, все, весь город... А вы пришли, и как будто солнце из-за туч выглянуло! Сразу задышалось по-другому! Теперь вот уходите...
