Но если буду являться к ней периодически, как она хочет...
...Господи, что же делать?! Сделать её мишенью кого-то из своих, и надеяться, что всё закончится благополучно? Или сделать ещё большей мишенью сильных мира сего в дальнейшем?
Это не говоря о 'подружках', с которыми, действительно, из-за подобных визитов возникнут проблемы. И у меня, и у неё.
— Марин, мне жаль, — открыл глаза я, приняв решение. — Но я смогу приходить только тогда, когда на горизонте появятся проблемы. Вызови меня раньше, попытайся предвосхитить ситуацию с недоброжелателями. Я приеду и всё решу, обещаю. Выловлю, утоплю, заморожу жидким азотом — кто бы это ни был. Но профилактики не будет.
— И почему я ожидала именно этого ответа? — надменно усмехнулась она. — Простите, ваше высочество, нас, сирых и убогих. Что побеспокоили своими дерзкими просьбами. Обещаю, никогда и ни за что не отвлеку на свою персону ваше высокое внимание! Muchas gracias!
Она рассоединилась. Я же сидел, как придавленный. Хотелось сказать только одно слово, до ужаса непечатное.
'Ну, а кто говорил, что будет легко?' — поддел внутренний голос.
Однако, не всё так плохо. Во всяком случае, первые полгода её точно никто не тронет, а потом что-нибудь придумаю. Попрошу у кого-нибудь помощи, содействия, совета. Нет нерешаемых проблем, есть не вовремя опущенные руки.
С этими мыслями и с тяжёлым сердцем я встал и побрёл к гермозатвору, виднеющемуся в сотне метров от скверика, уютно располагающегося почти перед самым входом в базу. В котором я и сидел, пытаясь навести мосты с человеком, за которого теперь тоже отвечаю. Может, по дурости, из-за неконтролируемого порыва юношеского максимализма, это совершенно не важно. Отвечаю, и всё.
Часы показывали без десяти девять, у меня было почти десять минут, чтобы прийти в себя до конца увала. Включив музыку на случайный выбор, достал НЗ — втайне спрятанную в кармане пачку, в которой осталась одна единственная сигарета, и подкурил — уж больно хотелось.
Прийти в себя удалось — к гермозатвору базы подошел почти успокоенным. Да, вопросов много, но всё решится. Обязательно решится! Но это уже другая история, а пока нужно думать о насущном.
* * *
— Привет! — Два силуэта, один в белом, другой в сером, кинулись ко мне одновременно. Чмокнув вначале вечно спешащую Терезу, после покровительственно улыбающуюся Камиллу, я зацепил обеих за талии и потащил подальше от гермозатвора — не люблю, когда на меня смотрят ТАК. А девчонки у входа смотрели именно ТАК, ибо заняться им во время вахты больше нечем.
— Как дела? Что нового? — отпустил я спутниц, когда мы вышли из радиуса слышимости. Повернул голову к младшей, предлагая начать первой, ибо пришли девочки явно не вместе. Та замялась.
— Все интересуются, будет ли сегодня чего-нибудь? Или опять 'в другой раз'?
— 'Чего-нибудь'? — Я картинно задумался. — Это зависит от того, чего именно все хотят.
И начал перечислять варианты, какие первые пришли в голову, получив истинное удовольствие от её покрасневших кончиков ушей. Однако смутить Терезу подобным было невозможно, еле сдерживая смех, она оборвала:
— Хуан, не прикидывайся! Ты знаешь, о чём я!
— Знаю. — Я посерьёзнел. — Тереза, что мне во всём не нравится, так это то, что меня ставят перед фактом. Все знают, что я не смогу отказать, тем более, сегодня, и пользуются.
— Хуан, зачем ты так? — надула губки моя младшая комвзвода.
Из груди вырвался вздох. Да уж! Я, конечно, не был против — мне самому нравилось. Нет, честно, я получал от процесса неописуемое удовольствие. Но тот факт, что меня вот уже третий раз подряд не спрашивали, а сообщали, немного довлел.
— А тебя, значит, послали...
— Ну да, узнать во сколько.
— Где, уже решили?
Она пожала плечами.
— Посмотрим, как много нас наберётся. Потом и решим.
— И сколько пока набирается?
— Больше сорока. Это те, кого я внесла в рассылку. Плюс, малявки. Малявки будут все, или почти все. Плюс, те, кто пока не определился, но пойдёт за компанию. Человек шестьдесят, думаю будет.
— Шестьдесят? — Я присвистнул. Да, это рекорд, позавчера не было и сорока.
— Не считая малявок, — улыбнулась Тереза.
Девчонки из диспетчерской, кстати, единственные, с кем я пока знаком не так, чтобы очень, 'удружили', сделали запись одной моей сымпровизированной сказки, которую я рассказывал знакомым девчонкам в режиме трёпа, а затем распространили по всему корпусу на добровольных началах. Плюсы от этого были — наши посиделки перестали считать чудачеством, и сложившийся после возвращения из Овьедо сравнительно небольшой круг по интересам вдруг увеличился вдвое, почти до сорока человек.
На следующий вечер после распространения записи все 'новенькие' ввалились к нам, оккупировав стулья, кресла и даже рассевшись на полу, и потребовали, чтобы я рассказал 'что-нибудь подобное'. На лицах их читалось удивление, глаза же воодушевленно горели.
Для меня это был шок, но я не растерялся, поняв, что совершенно неожиданно перешёл на следующий уровень родства душ. Ибо если до этого моими слушательницами были девочки Белоснежки, Камиллы, Терезы и несколько человек из других дружественных подразделений, то теперь собралась объективно независимая компания, представляющая все возраста, статусы и подразделения. Я превратился в эдакого средневекового барда-сказителя, таинственную загадочную личность, моментально перевоплотившись в него из 'трепача', 'мачо' и 'дамского угодника', окучивающего знакомых девочек, с половиной из которых сплю.
По такому случаю требовалось рассказать классику, что-то эпическое, но необычное. Что на ура будет воспринято даже такой разношёрстной компанией. Ведь не оправдай их надежды, подобного статуса мне более никогда не достигнуть!
Я напряг извилины и рассказал. Именно эпическое, да такое, что, если честно, мозги закипели у самого. Многие вещи придумывал и дорабатывал уже на ходу, вдаваясь в детали описания и выигрывая этим драгоценные секунды для изысканий. В итоге получилось нечто, чему не могу найти подходящего слова среди привычных терминов.
Это была 'Злоушка', средневековая сказка. Но ничего общего с версиями Гримм или Перро она не имела, кроме основной линии сюжета. Я вложил в неё свою фантазию, свою философию, своё мировоззрение, выдав в форме поучения-притчи, некой педагогической работы. И при этом осилил неслабую художественную линию, дабы это оставалось всё-таки сказкой, пусть и для больших девочек.
Что такое 'фурор' до этого я не знал. Но на следующий день понял, когда устав от 'Золушки', как темы номер один, в столовой, а затем в библиотеке, пошёл на тренировку, 'спустить пар', а вместо этого был вынужден отвечать на лавину вопросов набросившихся на меня прекрасных созданий, занимавшихся на соседнем тренажере. Их не было в аудитории; 'Золушку' так же засняли на камеру и распространили по всему корпусу девочки из диспетчерской, и на этот раз мою историю посмотрели и послушали практически все. Даже в 'игровой', куда я побрёл после этого, все яростно обсуждали бедную девочку, мачех, принцев, фей, королей и иных сказочных и не совсем личностей, почти не обратив внимания на собственно моё появление.
Единственное, что я сумел выторговать у насевших в тот день по всем фронтам и требующих продолжения девчонок, это рассказать следующую сказку не вчера, когда готовился ко дню рождению мамы, а сегодня, после увала. И сегодня, судя по реакции Терезы, с живого меня не слезут.
— Ладно, сколько сейчас? Начало десятого? — Я посмотрел на браслет. — Скажи, в десять буду готов.
При этих словах я окинул Камиллу многозначительным раздевающим взглядом. Та расплылась в довольной улыбке, но Терезу аж передёрнуло.
— Хорошо. Тогда ближе к десяти напишу, где мы собираемся. Ну, я пошла?
— Ага. Давай, иди, — улыбнулся я ей.
Тереза скрипнула зубами, но развернулась и побрела по коридору.
— Плохо, Хуан, — сказала Камилла, смотря ей вслед прищуренным взглядом. — Распустил ты их. Могут быть проблемы.
— Знаю.
— Ревность к собственности — худшая из ревностей, — продолжила она. — Лучше б уж девочка любила. Они все так реагируют?
Я кивнул.
— Даже к моим. В Овьедо парочка её напарниц чуть не схлестнулась с Сестрёнками. Общими силами мозги им вправили, но было неприятно.
— Что думаешь делать?
Я пожал плечами.
— Пока ничего. Через две недели у них посвящение. После вышвырну их в город и насильно заставлю встречаться с мальчиками. Для начала много и часто — для сброса напряжения. А потом... Потом посмотрим, главное, чтобы дурь вышла. Пока же бороться бесполезно — альтернативы мне у них нет.
— Только купол не обрушьте после посвящения! — засмеялась Камилла, уходя от сложной для меня темы. — А то знаю я вас!
Я слегка растянул губы в усмешке — весело мне не было.
— Я это, чего пришла, — резко перешла Афина на серьёзный тон. — Спросить хотела. Как всё прошло? Не передрались девочки?
— Не передерутся. — Я гордо вскинул голову. — Всё продумано. Сандра сникла, от прежней надменной валькирии ничего не осталось. Сомневаюсь, что остальные в лучшей форме. А своих я держал под контролем.
— А что мама?
— Мама... — Из моей груди вырвался вздох. — Была 'рада до безумия', и это слабо сказано. Но под конец оттаяла. И общий язык с ними нашла. Чем кончится — не знаю, я рано ушёл, они ещё там. Но знаешь, мне кажется, ей понравилось. Она ещё войдёт во вкус.
— ???
— У неё никого нет кроме меня, — пояснил я. — Я же ушёл, вылетел из гнезда, и в этом месте образовалась пустота. Но теперь она может эту пустоту заполнить, найти другие объекты применения тёплых чувств. И дочерей единорога на путь наставить, и этих... — Я сбился.
— Что 'и этих'? — улыбнулась Камилла.
— Ну, в общем... Думаю, у меня будет больше, чем пять сестёр, — сформулировал я. — Хотя, не сразу, да и холодок между нами всё равно останется. Но они поладят, и это правильно. Это лекарство, Камилл, хорошее лекарство для всех нас.
— Включая тебя, — улыбнулась она.
— Включая меня, — согласился я.
— Господи, Хуан! — в сердцах воскликнула моя спутница. — Тут такие дела, а эта белобрысая сука... Она что, не могла тебя до утра отпустить? Даже в такой день?
Я скривился.
— Думаю, её мало заботят мои проблемы. У неё и свои есть. И согласно им, я слишком хорошо погулял месяц назад. Ей не нужен лишний геморрой, вот и перестраховалась, заодно намекнув, что я наказан. Так что её можно понять, тем более, она не самая главная в этом гадюшнике.
— Но день рождения матери!.. — Камилла негодующе сжала кулачки, однако обмусоливание темы было бессмысленно. Порядок есть порядок, а приказ есть приказ.
Так за разговором мы добрались до моей каюты. Войдя, я, не стесняясь, принялся снимать 'гражданскую' одежду. Моя подруга прошла вперед и плюхнулась на кровати Сестрёнок.
— Тяжело, наверное, вот так? С пятерыми? — с иронией произнесла она. Никто на базе не верил, что мы с девчонками до сих пор не спали, даже Камилла в глубине души сомневалась.
— А как ты думаешь? — усмехнулся я в ответ.
Она растянула губы в улыбке довольной кошки.
— Восполним пробел? — И похлопала рядом с собой.
Я выдавил мученическую улыбку.
— Зай, трудный день был. Давай, не сейчас?
— А когда?
— А как думаешь, если каюта до утра на отвязе? — окинул я взглядом помещение
Я уже шёл в душевую, когда настиг её вопрос:
— Слушай, у тебя это что, прикол такой?
Обернулся.
— Что именно?
— Ты зашел без трёх минут девять. Мы с этой вертихвосткой почти двадцать минут тебя ждали, думали, явишься пораньше, чтоб не нарваться, после своей женитьбы-то.
— И что? — не понял я.
— 'Точность — вежливость королей'! — процитировала она старый афоризм. Я засмеялся.
— Камилл, солнышко, я пришёл раньше на целых три минуты! Какой с меня король?
Уже включив и настроив воду, вернулся в предбанник и выглянул в спальное. Камилла раздевалась, но медленно — на соседней кровати аккуратно лежали сложенные только китель и брюки.
— Слушай, мне что, до второго пришествия тебя ждать? — картинно нахмурился я.
* * *
На 'вечернюю сказку', как с чьей-то лёгкой руки назвали наши посиделки, я шёл благоухающий и свежий. Камиллу отправил вперёд, и она уже отписалась, что народ собрался в двести сорок восьмой учебной аудитории. Знаю такую, бывал — правда, не 'за партой', а с тряпкой в руках и под присмотром, но это теперь не важно. Неожиданно поймал себя на мысли, что надо же, всего полгода прошло, а будто вечность назад!
Первая сказка родилась случайно. Сидели вечером после возвращения, болтали. Подтянулись девчонки, которые поддерживали меня после трибунала, делились впечатлениями. Ведь со времени моего выступления на Плацу посиделок не было — то я отходил от наказания, той жуткой порки, то хандрил после испытания кровью, то сразу же, без заезда домой, был переброшен в Сьерра-дель-Мьедо. И только сейчас мы смогли поделиться накопившимися новостями и чувствами.
Девчонки в целом встретили благожелательно: негативные эмоции по поводу того, что я стрелял в наказующих на Плацу, улеглись, ситуация по всем фронтам нормализовалась, всем было интересно пообщаться. Особую изюминку их интересу придал факт моей женитьбы — ещё бы, 'отходняк' после первого убийства бывает у всех, многие наклюкиваются до безумия, бывали и недельные запои. Но ещё никогда в истории корпуса подобное не заканчивалось 'пьяным' бракосочетанием — тут я переплюнул всех, и, наверняка, мой рекорд здесь надолго.
Да, 'пьяным' бракосочетанием, в алкогольном угаре. Версия Катарины стала аксиомой, её и в мыслях ни у кого не было оспаривать. И я так же не собирался. 'Честно-честно' признался, что да, девочка показалась мне стоящей такого поступка, но теперь отыгрывать назад и что-то менять поздно — сами, дескать, понимаете, у кого её отбил.
Мало-помалу девчонки заполнили почти месячный информационный вакуум, и разговоры перешли на другие темы. И как-то произошло, слово за слово, что я начал рассказывать им о жестокости в средние века, приведя в пример сказку о мальчике-с пальчик. Ту самую, где родители заводят детей, которых не могут прокормить, в лес, чтобы те погибли. Где жена поймавшего их людоеда спасает их, а в ответ мальчик-с-пальчик 'в благодарность' делает так, чтобы людоед убил собственных детей, то есть, детей спасшей их женщины. И всё в таком духе. 'Добрая' сказка. Настроение у меня было паршивое.
Но жестокостью ЭТИХ девочек удивить трудно, как и жестоким обращением с детьми. К тому же, рассказал я историю так красочно и эмоционально, ведя повествование поочередно от разных персонажей, что они, когда расходились, вытрясли из меня слово, что расскажу нечто подобное на следующий день.
Так образовался наш кружок по интересам. Вначале небольшой, над которым окружающие посмеивались, но дружный.
Что было дальше — вкратце описал, не хочу повторяться. Главное то, что мне нравилось, что я делаю, нравилось рассказывать им 'сказки', которые не совсем сказки. Нравилось ловить переживающие полные интереса глаза, чувствовать эмоции. И что греха таить, дирижировать, руководить ими, вызывая в девчонках тем или иным словом или поворотом сюжета совершенно противоположные по направленности яркие искренние чувства. Я ощущал себя богом, но при этом понимал ответственность, которая легла на мои плечи. Я УЧИЛ, а значит, не мог допустить, чтобы они учились плохому. И это, если честно, довлело куда больше, чем мои заявления Терезе об отсутствии свободы выбора.
