— В полиции, — Мари и глазом не моргнула. — Ну, спасатели тоже обучаются, им нужно. Но им выдают «зёрна», нам не положено. Кстати, самое интересное: на той кассете и «зерно» записано.
— «Зерно»? — Миранда поморгала. — Подожди, это что — зародыш нового репликатора, что ли?
— Точно. Видела я ролик, сама не пробовала. Его и на самом деле нужно в воду опустить, чтобы запустился. Стакан любой жидкости, потом — десять килограммов любого другого вещества, и готов новый репликатор. Но кто делает «зёрна», я не знаю. В наших репликаторах такой программы не было.
— Может, ты мне объяснишь? Почему его всем людям не выдают? Любой и так может пойти в общественному пункту, и получать оттуда всё, что открыто для доступа. В любом количестве. Я понимаю, детей к нему подпускать нельзя, а всех прочих?
— Мне объяснили, это из-за сбоев. Простые вещи там делают без ограничений. Чем сложнее предмет или вещество, тем выше вероятность сбоев. Самое сложное до сих пор не умеем получать, и нет людей, которые знали бы все тонкости программирования репликаторов. Только не расспрашивай — за что купила, за то продаю.
— Понятно, — Миранда поднялась. — То есть, немного понятнее. Только честно: ты ничего там, кроме шоколада, не реплицировала?
— Нет, а что, надо было? Как попадём туда снова — напомни.
Миранда рассмеялась, и махнула рукой, и покинула комнату уже в совершенно хорошем настроении.
— — -
Глядя на мир, нельзя не удивляться. Если собор — реплика собора — находилась в северной полярной области, то Дикий Запад — поблизости от здешнего экватора. Ничего себе пляж отгрохали, подумал Артём, и жестом дал понять — ничего особо важного — когда командир его охраны вопросительно взглянул, заметив, что подопечный сдерживает приступ хохота.
Но и это ещё не всё. Средний радиус планеты, по данным вычислений — восемьсот двадцать километров, при этом сила тяготения — на восемнадцать процентов выше, чем на Айуре. А здешнее палящее солнце висит на расстоянии шести с половиной стадий — чуть выше полутора километров — над поверхностью планеты. Получается, солнце бутафорское. Впрочем, это и так понятно: сутки здесь длятся тридцать три минуты и восемнадцать с половиной секунд Айура, а солнце движется по небу, от заката до восхода, двенадцать часов Айура. А период обращения «локации М» вокруг неизвестного пока космического тела составляет... тридцать три минуты и девятнадцать с долями секунд. Год чуть длиннее суток. Занятно. Но расчётчик гирокомпаса на этом не остановился, и выдал предполагаемую массу центрального тела: сто девяносто два с лишним миллиона, если массу солнца Айура принять за единицу. То есть, что — всё-таки чёрная дыра?! Но как такое возможно?
Планета вряд ли могла попасть на такую орбиту естественным путём. Ведь в такую дыру должно падать огромное количество окрестного вещества. Да и приливные силы давно бы уже развалили планету на части — почему этого не происходит?!
— Город занимает пространство шесть на две стадии, — доложил командир группы. — Дальше пустыня. Если не смотреть в лицо здешним формам жизни, они не обращают внимания. Мы провели внешнее сканирование всех строений, собрали все запрошенные пробы. Ждём дальнейших распоряжений, сэр.
— Диск должен включиться через семнадцать минут, возвращаемся к нему, — Артём посмотрел на часы, которые теперь отсчитывали и здешние сутки, и здешний год — чуть длиннее суток. Получается, что у планеты очень плотное ядро, раз при таком малом радиусе тяготение выше, нежели на Айуре. Да, и почему она не развалилась под действием приливных сил, почему её не растёрло в пыль жёсткое излучение вокруг чёрной дыры, почему не сбило с орбиты всё то, что падает внутрь дыры со всех сторон?
Кто бы предложил ответы, подумал Артём. Вопросов стало катастрофически много.
— Следующая по списку «библиотека», — напомнил Артём. — Важно: как только включается свет, закрывать глаза, не шевелиться, не говорить. Марк Флавий написал, что трое из его спутников пропали там без вести — кто пытался бежать или кричать. Будем стоять спокойно — должно обойтись.
— — -
— Здорово, — восхитилась Миранда, хлопнув в ладоши несколько раз — увидев, как преобразилась Мари. Определённо, римская мода ей идёт куда лучше. Марина оставила любимый цвет Мари, чёрный; на украшения пошли рубины и безумно редкий и дорогой обсидиан. Зато теперь глаз от Мари не отвести! — Марина, ты мастер. Только скажи — от клиентов отбою не будет.
Марина улыбнулась и развела руками.
— Восторг! — заключила Мари — видимо, других слов просто не осталось. По блеску глаз видно, как ей угодили. — Неловко спрашивать, но спрошу — сколько это счастье стоит? Стой-стой, я просто хочу знать цену.
— Если не включать мою работу, только украшения и материал, будет восемь с половиной тысяч зоркмидов, — Марина обошла Мари вокруг, явно любуясь своей работой.
— Обалдеть, — присвистнула Мари, и на какой-то момент Миранде показалось, что Мари сейчас от всего откажется. — Если я что-то должна — скажи, отработаю. Я ведь только на Арене работаю пока что, да и там скоро запретят.
— Марина, давай ещё на ком-нибудь попробуем! — предложила Миранда. — Я же говорила, у тебя талант. А украшениями мы с Лилией пока займёмся, если что.
— Я подумаю, — кивнула явно довольная Марина и, поднеся ладонь к уху, извинилась и вышла — звонок.
— Здорово, что она согласилась, — признала Миранда. — Классно получилось, да? Ничего лишнего, и выглядишь — не оторваться!
— Разве она согласилась?
— Если сказала «я подумаю» — значит, согласилась. Уже снимаешь? Что-то не так?
— Ну, я в таком на Арену идти не хочу, — пояснила Мари, и замерла, не закончив снимать украшения. — Не так поймут. Хотя... поставлю-ка я ещё один эксперимент. Здравствуй!
— — -
— Это работа Марины?! — поразилась Валери Обэр. — Глазам не верю. Да вы просто принцесса, Мари! Надо тоже позволять себе наряжаться, когда не при исполнении. Чем можем вам помочь?
— Да у вас тут оперативный центр! — присвистнула Мари, оценив количество аппаратуры. Телефоны, регистраторы для доступа в архивы, прочая полицейская техника. — Люблю! Неловко спрашивать — у вас, поди, других дел хватает. Помните, я спрашивала про своих школьных друзей? Ну, которых все как-то очень быстро забыли?
Валери в замешательстве посмотрела на Марселину, та развела руками с практически виноватым видом.
— Странно, — Валери подошла к регистратору. — Не помню. У меня всё должно быть записано. Когда это было?
— Десятого июля. Марселина, вас тогда ещё ранили — помните?
— Это помню, — Марселина тоже подошла к регистратору. — Странно, что я не помню остального.
— Да вот же, — указала Мари кончиком ногтя. — Всё записано, как и должно быть.
— Чудеса! — Валери открыла запись инцидента. — Читаю, и ничего не помню, как будто именно это и забыла. Да, и мы остановились на том, что нужно найти родственников. То есть Марселина отправилась к одному из них, он работает в том самом госпитале, и... Марселина, сможешь ещё раз съездить в Венецию?
— Стойте! — Мари остановила уже готовую согласиться Марселину. — Что-то мне не нравится. Вы ведь можете просто позвонить этому родственнику — кстати, чей именно? — и попросить видеосвязь? Мы по крайней мере узнаем, что он помнит. А потом уже можно договариваться о встрече.
— Хорошо, — согласилась Валери. — Возможно, сэкономим время, — она прикоснулась пальцами к регистратору что-то быстро ввела. — Директора центральной клиники Венеции, пожалуйста. Валери Обэр, префектура Парижа. Нет, это не срочно.
Мари принялась грызть ноготь большого пальца, спохватилась, и постаралась принять непринуждённый вид. Не очень получилось; она припомнила, с какими растерянными улыбками родители парней спрашивали, кто они такие, эти Жан, Клод и Мишель. Не помнили — хотя все три раза Мари стояла у комнаты, в который жил «несуществующий» сын. Вот это было страшно.
— Госпожа Фернье? — Валери улыбнулась. Канал закрытый; никто без соответствующего доступа не видит, с кем говорит полицейский, и не слышит. Вот и сейчас: Мари не видела, с кем говорит Валери, не слышала ответных реплик. Здорово, что они обе соблюдают инструкции, подумала Мари. Я вот не очень-то соблюдала, иногда... — Валери Обэр, префектура Парижа. Нужно уточнение, для архива. Нет, ничего страшного не случилось. Скажите, вам говорит что-нибудь имя Жана Фернье? — Валери поманила Мари к себе, не отводя взгляда от камеры. Мари увидела изображение — несомненно, это мама Жана. Совсем не постарела, надо же!
— Нет, мадемуазель Обэр, — покачала головой госпожа Фернье. — Ничего не говорит, простите. У нас не было такого родственника. Разве что есть однофамилец, но я о таком не слышала.
— Благодарю вас, — Валери улыбнулась. — Вы не будете возражать, если наш сотрудник придёт к вам домой, кое-что уточнить? Это ненадолго. Разумеется, мы можем вызвать вас в участок...
— Конечно, не возражаю, — кивнула госпожа Фернье. — Пусть приходит, в любое удобное для вас время. Я буду рада помочь полиции.
— Благодарю вас, и здравствуйте! — Валери закрыла канал и посмотрела в лицо Мари. Мари походила на восковую фигуру самой себя, побледнела — посерела; губы её дрожали.
— Марселина, воды! — Валери помогла Мари присесть на стул. — Простите, я не думала, что это вас так испугает. Вы точно хотите присутствовать при разговоре с другими двумя?
— Нет, — бесцветно отозвалась Мари, выпив стакан до дна залпом. — Знала бы, и это смотреть не стала. У неё был такой же взгляд, как в тот раз. У них дома, в Париже, если только они не переезжали, прямо и направо, через коридор, комната Жана. Того, которого она не помнит, её сына. Я стояла на пороге той комнаты, расспрашивала её, а она меня как будто не слышала — не отвечала на вопросы о Жане. Сейчас у неё было такое же лицо.
— Мари, — Валери присела рядом. — Вы можете рассказать, что случилось? Почему вы их ищете?
— Вы посмеётесь надо мной, — Мари покачала головой. — А потом, наверное, арестуете. Или отправите в Бедлам.
— Мы поговорим неофициально, — Валери сняла свой жетон полицейского. — Срочных дел на сегодня пока нет. Пройдём, куда укажете, и поговорим. Ни смеяться, ни считать вас сумасшедшей никто не станет. Скажите только одно: есть ли на вашей совести тяжкое преступление? Если есть, мы просто не станем говорить.
— Нет, — Мари помотала головой. — Закон я не нарушаю.
— — -
Молчаливая обычно Марселина заговорила первой, едва Мари закончила рассказ.
— Как в сказке, — покачала Марселина головой. — Простите, если это вас задевает. У нас записано тринадцать типовых городских легенд, из разных городов, про то, как можно стать дросселем. У детей богатое воображение. То, что вы рассказали, повторяется чаще остальных. Скажите, ту местность, в которой всё это случилось, обследовали?
— Да, — кивнула Мари. — Прочесали терминаторами и полицейскими зондами. Ничего. Ни замка, ни тех волков, ни парней. Они просто исчезли. Полиция нашла мои ленты на деревьях — я помечала их, чтобы обратно было проще возвращаться — и пришла к выводу, что я потерялась в лесу, перепугалась и всё это выдумала. Странно, что меня даже родители не ругали. Как будто никуда я и не уходила — приходили в больницу, сидели со мной. Даже не удивлялись, как вообще я в больницу попала, что это за странные укусы у меня по всему телу. Потом, уже ближе к учебному году, я сама попробовала поговорить с их родителями. Я видела их комнаты, я ведь у каждого в гостях была. Но родители просто не помнили их.
— Очень странно, — заключила Валери. — Вы дроссель, стали им примерно в указанное время. Я не говорю, что верю каждому вашему слову, но это факты. Всё остальное... мы не можем посмотреть на итоги поиска, записи стёрты — дел о пропаже без вести не было, а материалы, не привязанные к делам, долго не хранят. Но можно организовать поиск в той местности ещё раз, если хотите. Придётся придумать повод, но я что-нибудь придумаю. И мы направим наших сотрудников в каждую из семей, под видом уточнения архивных данных. Вас устроят фото их комнат, если они существуют?
— Устроят, — Мари закрыла глаза. — Хочу убедиться, что я не выдумала их, всех троих. Я опишу, что у кого в комнате, я многое помню.
— — -
На этот раз передвигаться по «библиотеке» было сложнее: Артёму казалось, что вспышки света происходят чаще. Теперь всё то, что происходит вокруг, снимает аппаратура — если там что-нибудь интересное, сотрудники Марцелла Катона это обнаружат.
Чтобы гирокомпас «определился» с координатами, его нужно включить, поставить и не трогать хотя бы минуту. Чем дольше стоит, тем точнее будут данные. В «библиотеке» семьсот двадцать девять «столов» с регистраторами — терминалами, на одном из которых они тогда видели «кино» про Айур. По двенадцать терминалов на каждый стол (по три на каждую сторону квадрата). Провели опыт: кто бы ни прикасался ладонью (в перчатке, естественно) к поверхности терминала, тот включался и показывал одно и то же «кино» про Айур. Промотать «в будущее» не получалось; промотать «в прошлое» удалось достаточно далеко, чтобы увидеть: до людей здесь жили ещё две цивилизации, обе гуманоидные. И всякий раз их разделяла полоса истории, где на планете, помимо биомассы, ничего не было видно. Особо задерживаться в «библиотеке» не стали: оружейник настоял, чтобы следовали по возможности тем же маршрутом, примерно с теми же временными задержками; лучше подождать подольше в убежище Марка Флавия, нежели исследовать новые и, возможно, небезопасные области планеты.
Когда направились к диску, с которого их в тот раз перенесло сразу в убежище Марка Флавия, вспышки света стали происходить чаще. Сейчас на головах у всех защитные шлемы, а в них, помимо прочего, есть очки-фильтры: после вспышки они передают на глаза человека не то, что вокруг, а смоделированный образ — то, что показывают радары, условное изображение. Ничто материальное не приближалось к ним, хотя все потом подтвердили, что было ощущение — стоят в окружении, чувствуется пристальное внимание.
Ну и, разумеется, в каждом шлеме есть «зеркало заднего вида». С ним почти невозможно застать человека врасплох, подкравшись сзади. Только если напасть из мёртвой зоны — из-под пола под ногами. Но на такой случай и обувь снабжена датчиками. Главное — не утратить бдительность.
— — -
Миранда долго не могла заснуть; и собственный новый наряд, и то, как Марина преобразила Мари, и то, что она согласилась попробовать силы в новой области ещё на нескольких желающих... это будоражило. Чуть не до полуночи простояла перед мольбертом в студии — работалось так, что часа за три сделала больше, чем за предыдущие пару месяцев. Идеи текли и текли — не отогнать.
