И — вот оно.
Аска недоумевающе вертела головой в рубке абсолютно целого фрегата, Аска смотрела на сходящие с ума приборы и ничего не понимала: она ведь уклонилась в самый-самый распоследний момент, она смогла, а значит — мне нужна именно эта я. Моя единственная выигрышная комбинация.
Колода карт с хрустом сложилась, вызывая знакомое ощущение чудовищного пресса. Тысячи Асок вихрем летели в меня — с искаженным от боли лицом, изумленные, восторженные, перепуганные. Нескончаемая череда вероятностей возвращалась к подмененному исходнику.
Раненная я. Проигравшая я. Мертвая я.
Хуже всего была мертвая. Или нет, вру. Хуже всего была та, трусливая и задыхающаяся Аска, которая так некстати вспомнила о боге, о спасителе, о своей жизни. Гори ты в аду, трусливая трагичная дура. Или нет, не так: лучше иди ко мне, в меня.
Копье развеялось над моим лицом, втянулось в порт под нормально освещенным потолком, на моем лице не оказалось шлема, и я была отчаянно жива.
"Мать твою, давай мы это просто забудем, хорошо?"
Я поднялась с ложемента. На радаре кого-то добивали в две "линейки", кто-то весело горел, отметила я между делом. Больше всего мне хотелось обернуться. Сразу и рывком, чтобы одним махом избавиться от страшного вопроса.
— Аска, я не чувствую ног.
Кацураги сидела под своим креслом и массировала голени. Голени были на месте, но вот так захочешь — не раскорячишься. Я подошла к ней, ухватила под руки и усадила на место. "Тяжелая вы, Мисато-сан, — думала я. — Тяжелая и взмокшая". Бисеринки пота на лбу, мокро в подмышках — карманный стратег панически боялась инвалидности, хотя бы и временной.
— Что ты сделала? Я отключилась...
Женщина посмотрела мне за спину. "Сангоки" получал входящие вызовы: флагман зввали сразу три корабля, все три фрегата, завершив бой, шли ко мне.
Целы все трое — и слава небесам. Сейчас отвечу.
— Вы приказали снять ограничение вероятностной логики. Я запустила ATF в этом режиме.
— Я? Но... — Мисато-сан замолчала, а потом кивнула сама себе. — Что произошло?
"Как бы вам так..."
— Стелс-бомбер почти уничтожил "Сангоки"... Взрывом рубки вам отрезало ноги, — добавила я. Кацураги все еще сжимала ладонями колени, будто боясь, что тех нет на месте.
Если Мисато-сан и изменилась в лице, то Инквизитор Сорью этого не заметила.
— Понятно. Хорошо, принимай вызов. И помоги мне добраться до медотсека.
Я оглянулась уже от пульта связи:
— Вызовите кого-то из десанта, быстрее же будет.
Кацураги, массируя колени, запрокинула голову:
— Вне рубки на "Сангоки" никого нет.
Это было как, знаете, вам возле уха открыли баллончик с охлаждающей жидкостью: пшшшш — и мороз по коже.
— Что?!
— Ты слышала. Вообще, очень странно, что ты перетащила в эту вероятность меня.
Маг и волшебник Аска Сорью, подумала я. Спешите видеть. Я смотрела на невидимую червоточину, слушала ругань спешащих на выручку капитанов имперского флота и улыбалась.
"Если Предвестия не убьют меня одним ударом, я очень сильно их огорчу".
* * *
— И как это выглядело?
Синдзи помялся, подбирая слова, а потом вздохнул:
— Н-не могу описать. Как обычный режим п-продвинутой тактики, только каждая копия б-быстро мерцала и менялась. Н-ну, то есть...
Я потерла глаза:
— Ладно, не напрягайся так. Словарный запас лопнет.
Обормот кивнул и затих. Связь все работала, мы все висели все вчетвером у самой червоточины, а вокруг шныряли корветы обнаружения.
— Д-десанта больше нет?
— Что? А, да. Магия "дырокола", — я щелкнула пальцами. — Могу разрушать будущее и строить города.
На самом деле это пугало меня до одури. Вот ты есть, а вот кто-то уже вышвырнул тебя: пшел, дескать, вон из этого варианта вселенной. Галактика, как известно, очень жестока, но это... Это, по-моему, уже слишком. Погибнуть в бою — одно, а исчезнуть потому, что кто-то перетасовал варианты развития событий — другое.
— Т-то есть, ты свободна? — настойчиво спросил Синдзи.
А, вот куда он гнет. Безногая Кацураги против Инквизитора — это очень и очень хорошо предсказуемый бой. Только вот ведь беда какая: не будет боя.
— Свободна. Куда ты меня пригласишь?
Зря я тебе троечку за лицо ставила все время, зря. Очень сейчас живописная смена выражений получилась: "не понял", "все равно не понял", "а-а-а!", "расстроен".
— Значит, нет?
Ну вот что за человек? Может, мне еще сказать, что я его даже такого люблю?
— Нет, Синдзи.
— И почему?
Я вздохнула, ища, как бы так выразиться. По всему получался какой-то дурацкий супер-геройский пафос, вроде как я иду умирать за всех и каждого, во имя человечества, и чтобы знамена развернуты, и мой путь под моими ногами...
Аминь, дрянь-то какая, а?
— Я тебе уже сказала. Иначе нельзя.
— Да почему нельзя?!
А ты опасный сукин сын, канлереныш! Я почувствовала, как щекам становится ай-ай как горячо.
— Жизнь за человечество, человечество за жизнь — давай опять упражняться, а? Тебе не хочется сделать так, чтобы в твоей жизни произошел какой-то смысл?!
Он помолчал, а потом кивнул:
— Хочется. В-выслушаешь?
"Опять заикается. А ведь прекратил было". Я кивнула, и он поерзал там, в нескольких километрах.
— Иногда очень хотелось, особенно когда б-бывал в древних системах. Видела снимки с К-кармины?
— Само собой.
Планета-памятник, планета-заповедник. Неведомая умирающая цивилизация превратила всю поверхность своего мира в дорогу истории. Статуи, скульптурные группы, обелиски. Они изобрели лазерную запись, они даже выходили в ближний космос, но на завершающем этапе своего развития технологии были втоптаны в грязь. Потрясающей красоты статуя, вырезанная лазером из туфа, а под ней — осколки магнитных носителей.
Такое впечатляет и не отпускает очень долго.
Ах, да. А вымерли они от переизбытка генетики.
— Я т-там заблудился. Встречался с клиентом и заблудился. Сидел под статуей и думал: вот отвезу эту п-партию. Потом еще один заказ. П-потом — еще один. А потом меня не станет.
Я невольно улыбнулась: обормот был по-детски непосредствен, а еще — впечатления от Кармины оказались неимоверно знакомыми.
— И ты задумался, в чем смысл этого всего.
— Д-да. И знаешь что? Если в этой вселенной и может быть какой-то смысл, то он наверняка совершенно д-дурацкий. Например, ты пустила волосатика на ночь п-погреться. Или выкупила ч-чей-то заказ.
— Это мило, конечно, Синдзи. Но это оправдание какого-то минимализма. И Кармина твоя — фигня, на два выстрела сейсмооружием. Причем тут масштаб?
Обормот облизнул губы и тихо рассмеялся.
— И чего ржешь?
— В-во-первых, ты со мной согласилась.
— Это где еще?
— Ты сказала "причем т-тут масштаб".
Вот сволочь, я ведь имела в виду, что...
— А во-вторых, т-ты сослалась на "-изм".
Я даже не знала, что и сказать. Синдзи, обормот Синдзи, торговец смертью и милый мальчик просто взял — и уделал меня всухую. Осталось только для полноты картины послать его, уколоть его же собственным прошлым и отключить связь.
— Знаешь что, Синдзи...
— Б-боюсь, что знаю. Лучше бы ты п-просто сказала: "я так чувствую". Зря решила подтянуть теорию.
Экран погас.
Я сидела так — дура-дурой — перебирала в уме все мыслимые и некоторые баронианские ругательства, и было мне офигительно тошно, потому что меня сейчас знатно выволокли. И противно ведь, что он и сам удовольствия не получил, самому не хотелось говорить.
— Все?
Я оглянулась. Опираясь на медицинский стек, в дверях рубки стояла Кацураги.
— Все? — переспросила она. — С личным покончено?
— Да, Мисато-сан.
Войд-коммандер поизучала меня и медленно повернулась идти прочь:
— Тогда за мной. Пить кофе и изучать план действий.
Я оглянулась на черный экран, вспомнила еще пару ругательств для вкуса — и пошла.
Глава 25
Вероятностная логика. Жульничество и шулерство, игра с изнанкой, игра с вероятностями по крупной. Меню боевого корабля было скупым и сухим, это вам не user-friendly интерфейсы коммерческих посудин — тут никаких всплывающих подсказок, никаких двойных проверок действия. Так что я пялилась на простую опцию "запретить — разрешить" и думала о вечном.
Если вот так вот разобраться, то я — это не совсем уже я. Та Аска, которую я знаю, навсегда осталась стоять на коленях над мертвой Кацураги. А вот я кто? Я лучше самой себя, потому что увидела призрачную угрозу, уклонилась и нанесла удар в ответ.
Я — это не совсем я. Круто, черт. Значит, это не я облажалась в споре с Синдзи.
Тысячи фальшивых "я" сидели в шулерской опции "дырокола" и издевательски щупали мой едва заживший мозг: "Выдержишь? По второму-то заходу?"
— Прекрати.
Я оглянулась: Кацураги, занятая до того какими-то своими расчетами, повернула ко мне голову. В глазах у женщины с воем плавилась боль. "Не приняла-таки обезболивающих", — поняла я. Фантомные боли из другого варианта реальности — интересно, как это?
— Ты уже минут пять смотришь на меню опций "дырокола". Тебе больше не о чем думать?
Что тут скажешь. Даже "виновата" говорить не охота.
— Виновата. Есть о чем.
Войд-коммандер потерла переносицу и села ровно.
— Послушай, Аска, просто чтобы ты понимала, что произошло на самом деле. Ограничитель логики — не пусковой ярлычок чуда. Это чистой воды нарушение правил этого мира, кусочек Заката в нашей реальности.
Я кивнула вопросительно глядящей на меня Мисато-сан. "Кусочек Заката" — во сказано-то, а?
— Раз это понятно, то идем дальше, — продолжила женщина. Меню и голопанели под ее пальцами спешно сворачивались. Что бы она там ни делала, это что-то закончилось, и, судя по разговорчивости войд-коммандера, закончилось успешно.
— Идем, — согласилась я.
— Как ты видела происходящее изнутри?
Снова вопросы. Вопросы-вопросы-вопросы. Черт, я в пыточной.
— Как копии, бледные тени, а потом — как ленту из игральных карт.
— Хорошо, — кивнула Кацураги. — Тебе понравилось то, что ты видела?
"Я не герой", — сразу вспомнилось мне. И молитва на любимом языке моей матери. Черт, черт, черт...
— Нет.
— Вот именно. Вероятностная логика держит "дырокол" в узде не просто так, понимаешь?
О, да. Вряд ли кому-то нужны были только самые точные копии, скорее, тут что-то большее. Мириады миров остаются за бортом: миров, где Аска погибла, где Аска родилась в инкубаторах Его Тени, миров, где меня нет вообще. Есть даже миры, где я струсила.
Я струсила? Mein Gott, какая оглушительная, какая ничтожная хрень!
— И каков был шанс, что я смогу?
— Скажем так... — Кацураги полюбовалась на какие-то показания и захлопнула последний из развернутых голографических экранов. — Скажем так... Вся расчудесность "дырокола" — ничто в сравнении с тем, что совершила лично ты.
Горжусь. Я офигеть как горжусь. На экранах передо мной продолжалась цифровая перекличка четырех кораблей, и я с отчаянием понимала, что Мисато-сан так и не отдала приказ перераспределить десант. Разгадка проста до неприличия: карманный стратег Его Тени уверена, что я никуда не денусь. И что еще хуже — я тоже чувствовала себя на месте, ведь меня уже посвятили в невероятный план нашей миссии. Вполне сравнимо с тем, чтобы переиграть всухую просранную партию против стелс-бомбера, только с чудовищным привкусом эпичности в нагрузку.
— Аска, ты снова паришься.
Я спрятала улыбку и не стала отвечать.
Карманный стратег и карманный чудотворец — великолепный экипаж.
* * *
Погружение в червоточину — это как тошнота, причем тошнит одновременно и тебя и тобой. Меня размывало, размазывало в разорванном междумирье, я думала о том, что так и не спросила Синдзи, каково это — погружаться сквозь "колодец зеркал", я думала, что корабль сейчас разорвет сам себя от напряжения.
Я думала — пожалуй, это было единственное, что от меня осталось.
Все остальное стало звоном, стало тонким пением флейты, которая всю жизнь преследует коснувшихся червоточины.
Бам-бам-бам...
Я сжимала виски, угомоняя струнный оркестр, в котором почти терялась забытая флейта, а перед глазами в серой пелене уже горели навигационные экраны "Сангоки". Рубка фрегата обретала плоть, первыми сгущались все яркие плоскости и — почему-то — серверная консоль.
— Точка Гулевского пройдена, — сообщил мягкий голос. — Запущена гомеостатическая подсистема.
Все, Закат. Закат — мир, от которого мы пока что защищены двадцатью тоннами чудесного изобретения. Это самое чудо сейчас жрало сверх-топлива, как легкий бриг, а новые панели с данными действовали на мою тошнящую голову, как... Как...
Я огляделась. Фрегат "Сангоки" проходил "Фойершельд" последним, и плевать я хотела на протоколы безопасности: главное — удостовериться, что я здесь не одна.
— Всем "гоки", аппаратная перекличка, — сказала я пульту связи.
И — метка раз, метка два. Я смотрела на опознавательные сигналы "Сегоки" и "Рокугоки", пытаясь найти ошибку. Ошибка была, и только когда в мутной после перехода голове звякнул голос Кацураги, я сообразила, в чем дело.
— Гомеостазис все трое запустили?
— Мисато-сан, я вижу только два корабля.
Холодные пальцы подрагивали на горле, словно кто-то из забытых в другой реальности войд-десантников вернулся за мной. Пальцы касались висков, оглаживали бока, втягивая меня в мягкий, обволакивающий и поглощающий ложемент.
"Йонгоки" проходил червоточину перед нами, и у Маны не было даже дурацкого шанса дезертировать, и ничего вообще у Маны не было, а была глупая червоточина — без законов, без правил, но с диким характером.
Кацураги оперлась на подлокотники и села в кресле повыше. Полные губы женщины были серыми, как изнанка.
— Я запускаю форсированное сканирование, а ты свяжись с другими кораблями. Пусть передадут данные о прохождении сквозь "Фойершельд".
— Есть.
Где же ты, девочка-солнышко?
— Каору, Синдзи. На связь.
Два экрана ожили, воплощая рубки фрегатов. Еще там были покрытый бисеринками пота лоб Нагисы и встревоженная мордочка обормота. Это просто такие разные лица у беды, поняла я.
— Где Мана? — спросил Каору, слегка облизнув верхнюю губу: ему было хреново и больно, Закат ухватил его ледяными пальцами прямиком за сердце. Я видела изменившуюся кожу, сосуды в которой вдруг стали вести себя очень-очень-очень плохо.
— Мы уточняем, Каору. Перешли данные о проходе.
Ай-яй-яй, как холодно, обожглась я, слушая сама себя. Как неприятно. Зам Кацураги по общению с подчиненными. Наистерить бы.
— Хорошо, держи, — кивнул бывший штурман.
— И свою биометрию, — добавила я. У красноглазого зазеркальца были расширены зрачки. Не знаю, к чему его там подключили, но это что-то явно не справляется со своей работой. Как бы ни пришлось ставить ему в рубке почетный караул с реанимационными комплектами.
— Аска, я ее не вижу, — встрял Синдзи. — Я уже пару минут сканирую ближний космос, и...
