Юма снова нервно укусила печенье, понимая, что она чересчур вдается в детали объяснения, которое она пыталась сократить.
— Во всяком случае, Орико пыталась принудительно извлечь это знание из других волшебниц и самой использовать его. Представь волшебницу с доступом к более чем одной магической специальности! Хорошо, что выяснилось, для этого требуется согласие, и что волшебниц оказалось крайне сложно вынудить. По-видимому, это одно из этих нерушимых правил.
— Все эти скрытые правила системы, — покачала головой Мами, — и инкубаторы даже не говорят нам, они ли установили правила или они взялись откуда-то еще.
— Но если требуется только согласие, тогда почему бы не использовать это для добра, для подготовки сверхмощных волшебниц? — спросила ВИ. — Обмен силами, вроде такого?
Юма увидела, как от гнева расширились ноздри Мами, пусть даже она чувствовала вполне логичное направление мысли ВИ, сосредоточенное на том, насколько полезно было бы подобное на войне.
— Ну, дальнейшие исследования показали, что процесс невозможно завершить без убийства той, чьи знания извлекаются, — осторожно закрыла глаза Юма. — Что положило конец идее продуктивного использования этого.
— О, — сказала ВИ.
Юма не открывала глаз, осторожно думая мысли, которые она держала запечатанными от подключения ВИ к ее разуму.
Конечно, развитие МСЁ и его возможностей для изучения магии означало, что магов нельзя было удержать от обнаружения порой этой возможности, как бы старательно они ни пытались стереть существование этого знания. И в то время как волшебниц, при правильном обучении, нельзя было принудить через прямую боль, было полно других, более психологических вариантов.
Неизбежно, что одна-две не смогут удержаться от соблазна, и неизбежно, что в великом расколе Объединительных войн оппозиция прибегнет к такой тактике. Первое было ответственностью Мами, а последнее Юмы. Ни одна из них не прошла через опыт без шрамов.
Юма открыла глаза.
— Ну, можно и продолжить.
Не будь Юма волшебницей, она бы прекратила бежать, когда устала, возможно, всего через квартал-другой от склада.
Но так она остановила бег лишь когда ей внезапно пришло в голову, что она больше не узнает своего окружения — что она никогда раньше не была в этом районе города.
Это был не очень хороший знак, так как это подразумевало, что она больше не в районе ее команды. Само по себе это мало что значило — стандартной практикой в Митакихаре было позволить неограниченное перемещение между территориями различных волшебниц, пока у тебя есть понятная причина для перемещения, и ты избегаешь использовать магию. В конце концов, вряд ли могло быть иначе — обеспечение строгих границ отделило бы некоторых девушек от друзей и семьи, а всех от лучших продуктовых и хозяйственных магазинов и тому подобное. При обычном ходе вещей девочке вроде Юмы, особенно столь молодой, мало чего пришлось бы опасаться.
Хотя для Южной группы все было по-другому, и, к ее несчастью, она попала к ним.
Некоторое время Юма осматривалась в поисках деталей. Похоже, неподалеку располагалась мясная лавка, и у нее было ощущение, что крупные строения, которые она видела дальше, все были скотобойнями — ближайшее заявляло так на большом рекламном щите, служившем в качестве вывески.
Лишь одно здание весьма выделялось среди остальных. И при этом похоже оно было…
— Ты в порядке, дитя? Ты потерялась?
Испугавшись, Юма взглянула на возникшего за ее плечом взрослого. Она больше не была такой низкой, как прежде, но мужчина все еще был достаточно высок, чтобы нависать над ней, с ее точки зрения закрывая собой солнце.
Она с первого взгляда заметила соответствующие детали — черную одежду, заметный крест — и соотнесла это с только что увиденным зданием. В конце концов, странно было найти здесь христианскую церковь.
— Видел, как ты бежала, — наклонил голову мужчина. — Хотел убедиться, что все в порядке.
Юма пожала плечами. С одной стороны, она совсем не знала, что сказать. Все явно было не в порядке, но она никак не могла этого объяснить, но ей не хотелось ни лгать, ни сбегать.
С другой стороны, ей также было безразлично, что подумает о ней этот мужчина. Для нее это было новое чувство, безразличие, но оно было настоящим. В какой-то степени она не могла заставить себя заботиться этим. Зачем это вообще нужно?
Мужчина закрыл глаза, слегка кивнув.
— Ну, я не стану задавать слишком много вопросов. Но если ты от чего-то убегаешь, или если тебе нужно где-то остаться, мы можем приютить тебя. Ты даже будешь не единственной. Не в этом районе.
Юм озадаченно взглянула на мужчину. В этом районе? Что он под этим подразумевал?
— Конечно, почему нет? — наконец, сказала она. — Мне не помешает место для отдыха.
Вероятно, для нее будет к лучшему уйти с улиц и из вида, по крайней мере пока она не готова будет вернуться, или за ней не придет Орико.
Она остановилась у входа в старое деревянное здание, оглядываясь по сторонам.
«Это мясницкий район, — вспомнила она слова матери. — Не стоит тебе туда ходить».
«О, так вот что в этом районе», — подумала она.
Она подразумевала двойственность, с которой она ответила на предложение пастора, поняла она, когда они прошли мимо пустых деревянных скамей. И правда было не важно, где она, и оставаться внутри здания какой-то иностранной религии было куда лучше бездумного блуждания по улицами. У нее даже не было при себе денег.
Это было мрачное, слишком уж темное здание, подумала она, прищуренными глазами разглядывая главный зал поклонения. Здесь не помешали бы витражи, немного льющегося через какие-нибудь окна солнечного света — что угодно, чтобы скрасить общее настроение.
Когда мужчина повел ее в задние коридоры, ей пришло в голову проверить самоцвет души. Она вызвала из кольца образ самоцвета, другой рукой скрыв его из виду. Насколько она поняла из накрывшего ее дискомфорта, он был значительно темнее, и она явно в ближайшее время не получит доступа к кубам горя.
Хотя в этом была своя красота, не так ли? Ее совсем не волновало, потому что ее самоцвет души темнел, и ее душа темнела, потому что ее не волновало. Ей хотелось захихикать.
— Я должен извиниться, — сказал пастор, остановившись перед старой на вид деревянной дверью. — Это не самое удобное место и не самое красивое.
— Все в порядке, — сказала Юма, скорее по социальной привычке, чем из-за чего-то еще.
— Раньше у нас в Касамино была церковь куда лучше, — сказал он. — Там была собственная роща и ты не поверишь, насколько красивые окна. Хотя она сгорела.
— Ага, — поддакнула Юма, задумавшись, как это было с чем-то связано.
— Я всегда немного винил себя за это, — сказал пастор, глядя на низкий потолок. — В том огне погибла целая семья. Впоследствии я видел на улицах одну из девочек этой семьи, после ее предположительной смерти. С тех пор я пытаюсь ее найти. Пока не удалось, но в то же время, не помешает принять некоторых других заблудших овец.
Юма подняла глаза, встретившись взглядом с мужчиной. Он взялся за дверную ручку, но пока не пытался повернуть ее.
Она отвела взгляд, отказавшись от очевидной попытки получить информацию.
— Ну, мы пришли, — сказал он, наконец, открыв дверь. — Небольшая комната отдыха, чтобы скоротать время. Принесу перекусить.
Мгновение он оглядывал комнату, словно из-за чего-то беспокоясь, после чего провел ее в грязновато выглядящую гостиную, где было несколько потертых диванчиков, деревянный стол и несколько игровых наборов, выглядящих, словно они миновали абсолютный предел своего срока полезной службы, а затем еще немного. Боковой проход вел к паре уборных.
Дверь за ней закрылась, и она сразу же рухнула на один из диванчиков, не обратив внимания на его жалобы, несмотря на ее относительно крошечный вес. Ей ничего не оставалось делать, кроме как ждать. Но чего ждать?
В одной из уборных прошумел туалет, и через мгновение заработал кран. Она внутренне простонала. Последнее, что ей хотелось, так это компании.
Дверь в уборную со скрипом открылась, и вышел устало выглядящий молодой мужчина. Выходя их комнаты, он небрежно вытер руки о штаны — после чего застыл.
Прежде чем Юма даже поняла, что делает, она оказалась перед ним, одной рукой схватив его за горло. Мужчина инстинктивно вцепился в ее руку, жалко задыхаясь.
Она вспомнила то же самое горло в своих руках, только что слитое воедино из недавно двух отдельных кусков плоти, и поперхнулась, разжав руку и отскочив, вдруг оказавшись не в состоянии переварить идею уничтожения того, что некогда исцелила.
Мужчина чуть не рухнул, после чего кашлянул раз, другой.
— Какого черта ты здесь делаешь? — резко спросила Юма, удивившись силе в своем голосе.
— Это не то, что ты думаешь, — выдавил он, еще раз кашлянув. — Я скрываюсь.
— Скрываешься, — пусто повторила Юма. Слово было для нее почти бессмысленным.
— От моих коллег — бывших коллег, — сказал мужчина, полуосознанно потирая шею. — У меня было некоторое время подумать после того, как ты… э-э. Ну, получаешь возможность по-новому взглянуть на жизнь, когда появляется возможность взглянуть на собственную отрубленную шею.
Юма не знала, что ей думать или что ей чувствовать. Было ли это ее ожившими кошмарами? Это казалось абсурдно неожиданной сценой, знать, что она спасла жизнь тому, кого должна ненавидеть, и вот он, каким-то образом, снова, рассказывает ей об опыте.
Мужчина закрыл глаза, держа голову неподвижно. Юме пришло в голову, что он далек от самоуверенности, он выглядел столь же растерянным, как и она. Она сочла, что не может винить его.
— Я пришел сюда, после произошедшего, — сказал он, заметно избегая смотреть на нее. — Если честно, думаю, пастор счел меня сумасшедшим, когда я рассказал ему свою историю, но после того, как мы поговорили, я вроде как пришел к решению. Я…
Крутой якудза как будто споткнулся на середине фразы, и Юма всмотрелась в его лицо. Он был… смущен?
Юма решила, что это определенно была абсурдно неожиданная сцена, хотя в данном случае ей было интересно, для кого именно.
Через мгновение со скрипом открылась дверь у нее за спиной.
— Я ненароком подслушал, — сказал пастор, войдя в комнату с чашей с мандаринами. — Похоже, вы двое уже встречались. Куросава-сан, это?..
Юма посмотрела на священника, затем на молодого мужчину, пытаясь понять, что происходит.
— Да, — наконец, сказал Куросава.
Священник помедлил мгновение, ставя чашу с фруктами на потрепанный стол.
— Ну, тогда очевидно, что это божественное совпадение, — сказал он, проницательно взглянув на Юму. — Он рассказал мне о тебе. Сказал, ты исцелила его от травмы. Не уверен, верю ли я в это, но порой чудеса случаются.
Взгляд священника был полон любопытства, и она задумалась, что же он высматривал, и что она могла сказать. Уж точно не правду — пока она могла этого избежать. Инкубаторы понимали, что порой иного выхода не было, но ходили слухи о том, что происходящее с теми, кто намеренно раскрывал секрет, было… неприятно.
— Не будь к нему слишком строга, — наконец, сказал священник, указав на Куросаву. — Если я прав, у тебя полное на это право, но он пытается исправить свою жизнь. Он помог некоторым девушкам, которых они держали, сбежать в полицию. Вот почему я прячу его здесь. Грешники заслуживают милосердия.
Юма нахмурила брови, стараясь не сделать чересчур очевидным, что она крайне озадачена. Она сделала так не потому, что не знала, как ответить — она уже не понимала полностью разговор. Она не привыкла к подобной растерянности — не после того, как она изменила свой мозг.
— Ты ангел? — спросил Куросава, вопрос прозвучал довольно отчаянно. — Я должен знать.
Юма испытала еще один момент еще большей растерянности, когда увидела, как священник обернулся укоризненно взглянуть на мужчину.
Затем она вдруг поняла, что происходит. Этот мужчина и этот священник были убеждены, что она может быть ангелом.
Сама эта идея была настолько абсурдна, что она чуть не рассмеялась, но затем она увидела…
Она увидела Орико и Микуру, нависших над ней в тот день, когда ее родители чуть не отдали ее, выглядящих совсем как сами ангелы. Она увидела, как глаза Танаки распахнулись от шока, когда его пришпилило к земле осколком синего льда.
Она увидела, как Орико поднялась с земли, вскоре после того, как Юма пожелала сложить вместе ее тело.
Она пошатнулась, повалившись в сторону стола, спохватившись, чтобы не упасть.
Через мгновение ее зрения прояснилось, и она увидела, что ее поддерживают пастор и Куросава. Она знала, что ее самоцвет души на мгновение чуть не потерял целостность, и задумалась, что же удержало ее вместе.
— Нет, я не ангел, — слегка покачала она головой, решительно выпрямившись, чтобы показать, что она в порядке. — Далеко от этого.
— Я на самом деле так не думал, — сказал священник, переводя между ними взгляд. — Но почему Куросава-сан так подумал о тебе?
— Я спасла ему жизнь, когда у меня не было для этого причины, — сказала она, удивившись тому, как гладко прозвучала ее полуправда. — Полагаю, это может что-то значить.
Лицо Куросавы напряглось, но он ничего не сказал. Возможно, он знал, что у него нет шансов настоять на истинности его версии событий. Возможно, он сам не до конца в нее верил.
Священник закрыл глаза и выдохнул.
— Ну хорошо, — сказал он. — Я не стану спрашивать, что произошло или почему, но вы двое не хотите поговорить наедине? Я вроде как вмешался, и теперь понимаю, что, возможно, не стоило.
Юма повела плечом, указывая, что ее это особо не заботит. Странное это было чувство, что ее мнение уважают, к которому она до сих пор не привыкла даже после нескольких лет без издевательств родителей. Возможно, не помогало, что из членов Южной группы только Микуру и Орико, похоже, интересовало, что она думает, даже если сейчас она вполне могла называться подростком, а не просто ребенком.
«Микуру и Орико…» — повторила она про себя.
Правда ли их интересовало, или они только притворялись?
Она покачала головой, осознав, что отвлеклась посредине разговора. Каким бы ни было раньше ее внимание, его явно больше не было.
Тем не менее, священник уже выходил из комнаты, давая понять, что Куросава, возможно, сказал что-то о том, что хочет поговорить с Юмой.
Ей пришло в голову, что не будь она уверена, что может голыми руками сломать мужчине позвоночник, перспектива остаться наедине с силовиком якудза, исправившимся или нет, могла бы вызвать беспокойство.
