Как же с ней было легко! Но оказалось, что самое главное все еще впереди. Когда он увидел ее картины, то сначала опешил, перебирая взглядом одну за другой. Только спустя несколько минут до него дошло, почему у Шурочки не было перед собой никакой композиции для отображения на холсте — такого в жизни не увидишь. Он понял свою ошибку: эти картины нельзя смотреть мельком, и начал всматриваться только в одну. Чем дольше он смотрел, тем глубже он в нее "проваливался". Чуть не судорожным усилием он заставил себя перейти к другой...
Из такого "утопания" в картинах его вытащил робкий оклик творца этих чудес. Он совсем забыл о ней! Неужели вот эта юная, хрупкая девушка могла создать такое? А он еще гордился своими успехами в музыке. Он что-то восторженно ей говорил, а она не менее восторженно ему отвечала. Он держал ее руки и утопал, но теперь уже не в ее картинах, а в ее глазах... какие мягкие и нежные у нее губы... "Прости Шура, я не хотел тебя обидеть! Разве можно обижать ангелов?" "Да, ты не ангел, ты лучше..."
А на следующий день к нему подрулил Вася, соратник по мучительству музыкальных инструментов, специализирующийся на фортепиано. Хлопнув Сашку по плечу, он восторженно воскликнул:
— Ну, ты даешь! Видел, как вы по коридорам с Шурочкой Черкасовой за ручку бежали. Ничего не скажешь, поздравляю!
— Да ладно тебе, мы только познакомились. Хорошая девушка, а как картины пишет!
— Да ты что? Опупел? Какие картины? Ты хоть знаешь, кого захомутал? Вот болван! Ну почему дуракам везет?
— Ты что это имеешь в виду? — у Саши все похолодело внутри. Он действительно болван. Ведь даже не поинтересовался фамилией девушки, не то, что спросить, кто ее родители.
— Да теперь тебе можно про музыку забыть! Попроси у папаши-барона отступные за свое разбитое сердце — он от тебя миллионом откупится. Но портить девочку я тебе не советую — живьем закопают, все-таки сановничья дочка.
— Все! Достал! Отвали, пока я об твою физиономию свои музыкальные пальцы не обломал, — огрызнулся Сашка.
Внутри все замерзло одной ледяной глыбой. Господи, как больно! Как же он так сглупил, подставив ее под удар? Все-таки они ненормальные — ведь она тоже даже не поинтересовалась его родителями. Теперь и ей будет так же непереносимо больно. Он не обольщался надеждой, что для нее это легкий роман. Он помнил ее глаза, он видел плещущееся в них счастье. Не прошло и трех дней, а их души, казалось, безвозвратно сроднились. "Нет, надо рвать сейчас! Рвать, пока еще возможно. Пусть ей будет горько, но она не лишится родительского благословения. Надо сказаться больным и не попадаться на глаза Шуре..."
* * *
Шурочка впервые в жизни нагло врала. Она с озабоченным видом заявилась в канцелярию консерватории и "по просьбе маменьки" узнала (узнавать "по просьбе папеньки" она благоразумно не решилась), что случилось с неким Александром Левашовым, студиозом-скрипачом, а заодно узнала, где его найти по месту жительства. Юноша простыл — что-то с горлом. А живет он в приюте... "Приюте? Как можно жить в приюте и учится в консерватории? Но это не важно, надо его найти и передать письмо..." — "Оставить у вас здесь? Нет, надо срочно и лично, тем более что здесь не очень далеко добираться..." — "Спасибо, до свидания!"
Она привычно поймала "Ваньку", и отправилась по указанному адресу. Кутаясь в шубку от ледяного ветра, пронизывающего всю повозку, девушка медленно осознавала всю ситуацию. Или Саша, в самом деле, болеет, или он скрывается, пытаясь забыть про нее. В искренности его чувств она почему-то не сомневалась. И в том, и в другом случае ей надо с ним увидеться. Нет, ей просто необходимо его видеть — она дольше не может быть с ним в разлуке. "И это всего после двух встреч? — поймала она себя на мысли и была вынуждена признать: Как это ни странно, но тебе придется согласиться с тем, что он вошел в твою жизнь раз и навсегда, даже если ты больше его никогда не увидишь".
Вот и здание приюта, выглядевшее на удивление весьма респектабельно. На входе сторож... без спросу нельзя, но Шура не отступала:
— Письмо передать, лично от жены действительного статского советника...
— Тогда другое дело, извольте подождать немножко. Здесь тепло — не то, что на улице...
Спустя какое-то время сторож вернулся и строго сказал:
— К нему нельзя. Он болен и никаких барышень не принимает, — старик был явно смущен. Видимо ему не приходилось еще так нагло отказывать сановничьим дочкам.
— Я никуда не уйду! Это очень важное дело. Я сяду здесь и буду ждать, пока меня не пропустят, — Шурочка села на стоящую сбоку маленькую скамейку.
Сторож вздохнул и пробурчал:
— Ну что ж, сидите — сидеть у нас не запрещается. А лучше, давайте письмо — я передам из рук в руки.
— Нет, не могу! — Шурочка горделиво отвернулась к окошку. Она и в самом деле не могла передать письма, просто потому, что его не существовало в природе.
Она еще так просидела минут двадцать, играя со сторожем в молчанку. Она не знала сама, чего дожидалась, но твердо решила не уходить, пока не увидит Сашу. Вдруг из коридора донесся тихий голос:
— Шура, проходите, пожалуйста, — во внутренних дверях стоял Саша, виновато смотря на нее...
Она не заметила, как они пропетляли по коридорам и очутились в небольшой комнате на втором этаже. Шура с жадным до бесстыдства любопытством осматривала все вокруг, но не потому, что оказалась впервые в жилище чужого молодого человека. Ей была важна каждая мелочь, так как она продолжала открывать для себя мир любимого. Она больше не притворялась ни перед собой, ни перед ним. Ей было интересно все: и опрятная обстановка, говорящая о внутренней потребности к чистоте, и небогатое убранство, демонстрирующее невысокий уровень доходов хозяина, и фотография мамы с папой, показывающая не только сыновние чувства, но и былой высокий уровень жизни родителей (позволивших себе в те времена фотографию), как и говорящий о том же их интеллигентный вид.
— Ты ведь не болен? — наконец Шура удивленно посмотрела на хозяина комнаты, смущенно мявшегося в углу.
— Нет, — вздохнув, ответил Саша.
— Тогда, ты настолько не хотел видеть меня? — спросила Шура и вместо ответа получила еще более расстроенный вздох. — Ты что-то узнал про меня, или я надоела тебе? — спросила Шура, чтобы разговорить его.
— Узнал, — признался юноша, боясь поднять глаза на девушку.
— И что? Решил — я недостойна тебя? Видишь, я здесь — наплевала на все приличия и светские достоинства. Скажи мне уйти, и я уйду! — в запале заявила Шура.
— Уходи, — тихо, чуть не плача, прошептал Саша.
В воздухе зависла напряженная тишина. Шура не ожидала такого ответа и лихорадочно соображала, чем он вызван.
— Нет, я не уйду, пока ты не объяснишь мне почему я должна это сделать! — она решительно подошла к Саше, ласковым прикосновением повернула его лицо к себе так, чтобы видеть глаза, и спросила прямо. — Ты узнал про моего отца?
— Ты думаешь, он будет прыгать в восторге и хлопать в ладоши от известия, что его зятем станет бездомный воспитанник приюта? — в Сашиных глазах промелькнула искра боли. — Я не хочу ломать тебе жизнь!
— И ты решил, пока не поздно, расстаться со мной? — она продолжала держать его за шею одной рукой, а другой стала гладить по упрямым вихрам. — Ты правильно подумал. Спасибо, ты пожертвовал своими чувствами ради меня. Я все понимаю, — она видела, как грусть заволакивает его глаза, и добавила тихо. — Но уже поздно.
— Почему? Мы ведь всего два раза виделись и были вполне счастливы друг без друга.
— Может ты и был. Ты ведь более свободный человек, чем я, — усмехнулась Шура.
— Как так? — не понимая, воскликнул Саша.
— А вот так. Мне пару недель назад было поставлено условие — в срочном порядке найти "достойного" жениха из великодушно утвержденного папенькой списка... Если бы ты знал, насколько противно чувствовать себя на балах, когда все только и смотрят на тебя, как на товар в лавке! А эти кандидаты на мою руку — меня уже тошнит от их лживости и пустой манерности!
— Тогда я тем более попался тебе некстати, — еще больше расстроился юноша и присел на край стола, боясь прикоснуться к девушке руками, и вцепившись для надежности пальцами в край столешни.
— Нет, ты был послан мне свыше, чтобы я по глупости не вышла замуж абы за кого, поддавшись на уговоры родителей. Понимаешь, как бы ни сложилась дальше моя жизнь, я теперь знаю, что такое настоящие чувства. А ведь могла бы и прожить, так и не познав настоящей любви.
— Так может, нам лучше расстаться, чтобы эта любовь осталась в твоей памяти, но не ломать тебе жизнь? — все еще пытался возражать Саша, чувствуя, что теряет последние причины для сопротивления обуревавшему его чувству.
— Я же сказала, что чуть не сломала себе жизнь, выйдя замуж за первого попавшегося ловеласа. Так что не ломай мне ее снова. Или ты и вправду меня не любишь? — Шурочка хитро и маняще взглянула в глаза Саше, с готовностью положив ему руки на плечи.
— Люблю! Ты не представляешь, как люблю! — полупростонал-полупрошептал Саша, окончательно сдаваясь, и уже без тормозов схватил в объятия девушку, буквально вонзившись в ее губы.
— Представляю! Я ведь сама тебя так люблю! — счастливо рассмеялась Шурочка, немного отстранившись после долгого поцелуя. — Только пощади мои губы — что окружающие, да и родители потом скажут?
Юноша опять стал серьезным:
— Шурочка, ты должна отдавать себе отчет. Подожди, дай, я тебе скажу, — попросил Саша, увидев, что девушка уже набрала в грудь воздуха, чтобы опять ему возразить. — Это только наши чувства, но впереди долгая и, может быть, тяжелая жизнь. Я приложу все свои силы, чтобы сделать тебя счастливой, но у меня почти нет денег и я не уверен, что смогу зарабатывать много игрой на скрипке. А ты привыкла жить в окружении роскоши... Ты никогда не получишь родительского благословления на брак со мной, а значит, нам нужно будет рассчитывать только на собственные силы.
— А теперь послушай меня! Я честно выслушала все твои доводы, — у Шуры отлегло от сердца. Все Сашины аргументы были проникнуты только заботой о ней. Себя он вообще не брал в расчет. — Ты забыл о моих чувствах: чтобы быть счастливой, я должна видеть отражение их в твоих глазах. Поэтому, будь добр, не забывай и о себе! Ты прав в том, что согласия родителей на брак нам не получить, но не прав, считая меня погрязшей в роскоши белоручкой. Я привыкла трудиться и надеюсь, что смогу неплохо зарабатывать на своих картинах. В крайнем случае, я могу работать учителем, давать уроки рисования — ведь образование у меня весьма неплохое. А о том, пребывать ли в роскоши с ненавистным мне человеком или жить полноценной жизнью с тобой, позволь мне решать самой!
— И все-таки, давай не спешить. Вдруг я тебе еще надоем? — Саша все еще умоляюще смотрел на Шуру, не забывая обнимать ее за талию.
— Хорошо! Но слишком на это не рассчитывай. И учти: у меня максимум два месяца. Затем я все равно должна выйти замуж, — Шурочка хитро улыбнулась. — Я надеюсь... за тебя. А сейчас кончай этот маскарад с болезнями, я хочу видеть тебя каждый день в гимназии.
* * *
Месяц пролетел незаметно. Сколько Саша с Шурочкой ни старались держать дистанцию, они все больше сближались, обсуждая свои успехи и проблемы в искусстве, рассказывая о своем прошлом, ища и находя все больше общего. Они уже не сомневались, что это судьба свела их вместе и идти против нее бессмысленно. Саша только все время заботился о том, чтобы не скомпрометировать Шурочку и поэтому тщательно скрывал их отношения от окружающих. Она же только смеялась, называя его, то шпионом, то сыщиком.
Шуре периодически приходилось выезжать на балы, где устраивались очередные закулисные смотрины. Выдерживать этот спектакль ей помогало веселое обсуждение с Сашей всех идиотских бальных событий и сплетней. Ее лишь огорчало, что она не могла потанцевать на балу с ним, и они даже пробовали делать несколько па без музыки на свободном пятачке в художественной студии.
Но всему приходит конец, и в один далеко не прекрасный день Шурин отец, не выдержав "кривляний" дочери, заявил на семейном ужине:
— Или ты называешь имя своего жениха, или я выдаю тебя замуж за того, кто понравится мне.
Дочь пообещала назвать имя в течение двух дней, а сама, еле соображая, что происходит, отправилась к себе в комнату. Она не стала ни с кем больше общаться и просидела до глубокого вечера, будучи не в состоянии уснуть. Девушка вспоминала всю свою жизнь, подружек, любимую маму и пыталась прочувствовать, насколько все это дорого ей, насколько она нужна своим близким. Мама несколько раз просила пустить ее в комнату и спрашивала, как Шурино самочувствие. На что, не открывая, дочка просила прощения и выказывала желание побыть одной.
Она горячо молилась, наверно, как никогда в жизни, прося поддержки у Бога, и наконец, пришла к трудному решению, которое успокоило ее. А найдя внутреннее согласие, уснула. Назавтра ей нужно было выглядеть очень хорошо.
Утром она не пошла на занятия, сказав нянечке, что первые уроки отменены из-за болезни преподавателя, а сама неторопливо занялась своим гардеробом, выбрав не самое пышное, но наиболее изящное платье из шелка, купленное в Европе. Затем она достала тончайшее кружевное нижнее белье, которое они с маменькой наглядели в Париже и которое она до сих пор берегла, сама не зная зачем, внутренне стесняясь несколько "откровенного" вида в нем.
Сложив выбранное одеяние у себя в комнате, она приняла ванну с лучшими ароматическими маслами, просушила волосы, слегка перекусила и, надев всю приготовленную одежду и шубку, выпорхнула после полудня из дома, якобы на занятия.
Зайдя в здание гимназии, Шурочка не пошла к себе в художественную мастерскую, а проследовала прямиком на половину музыкальной школы. Подходя к знакомому классу, она с замиранием сердца услышала звуки ставшей родной скрипки. Саша отрабатывал какие-то неимоверные пассажи, повторяя их раз от раза. Она, не став долго прислушиваться, вошла в комнату. К счастью, ее любимый музыкант был один.
Саша прервал игру, увидев в дверях Шурочку в распахнутой шубе. Сердце радостно подпрыгнуло — он в последнее время всегда играл лицом к дверям, подспудно ожидая ее появления в любую минуту, но сегодня девушка была одета в верхнюю одежду, как будто только что зашла с улицы, и выглядела как-то немного торжественно и загадочно. В раскрытом отвороте шубки показалось восхитительной красоты шелковое платье лососевого цвета с весьма откровенным декольте, прикрытым легким кружевным платком. Саша стоял, опустив смычок, и ошарашено уставившись на любимую: ее щеки украсил румянцем мороз, а в синих глазах переливались грусть, счастье и волнение в какой-то невероятной смеси.
— Что-то случилось? — Саша подошел и осторожно поцеловал девушку в щеку, боясь нарушить ее прелестный наряд.
— Случилось! — произнесла Шурочка. — Нам нужно поговорить у тебя дома. Дело слишком серьезное, чтобы обсуждать его здесь.
— Но... — замялся Саша. — У меня не прибрано...
