— Да! — уверен Гусмар.
— Да — спокоен Колин.
— Вы просили следовать за вами, — напомнил Латгард унгрийцу.
— Поднимемся на крышу, — пояснил Колин.
— Уложение требует разрешения владельца земли, — напомнил канцлер важную формальность. В его власти не допустить схватки.
ˮКажется, ты не догадывался о такой мелочи, деревня,ˮ — мысленный посыл и ухмылка от Гусмара. Он был рад любому умалению противника.
ˮТоже выход,ˮ — одобрительно отнесся Исси к причине поединку не состояться.
— Все улажено надлежащим и наилучшим образом, — удивил Колин. И не только Латгарда.
— У вас есть бумаги? — на всякий случай уточнил канцлер.
— В них нет нужды.
Ответ обескуражил многих. Когда унгриец успел договорится с королем? Канцлер твердо уверенный, что у Поллака нет и не может быть знакомых на Золотом Подворье, засомневался. И еще как засомневался! Наличие такого человека объясняло, пусть и неполно, для чего унгриец околачивался при Серебряном Дворе. То, что новик преследует определенные цели, можно утверждать с уверенностью.
ˮВот только чьи? И какие?ˮ — беспокоился канцлер. Теперь истоки и главное исход схватки виделся ему совсем в другом свете.
Беспокоился и Маммар аф Исси. Столичные знакомства новоявленного барона его сейчас волновали меньше, чем сам поединок. Не окажутся ли последствия уступчивости и сговорчивости унгрийца, худшим вариантом по сравнению, проткни он Габора в драке.
— Хорошо. Ведите! — согласился канцлер и поглядел на Сатеник.
Гранда удивительно собрана. Чьей крови она жаждет больше? Гусмара или Поллака? Еще два дня назад вопрос заставил бы колебаться Латгарда. Нынче старый Лис убежден — Гусмара. А что Поллак? Метит в фавориты? Тут самое обширное поле для всевозможных фантазий и домыслов.
— Тебе не обязательно идти, — обратился Колин к Янамари. Сцена выглядела очень волнующе. Все тревоги юной баронессы открыты сторонним.
— Кто же будет с тобой? — девочка обежала взглядом окружающих её взрослых.
ˮДействительно, кто?ˮ — согласился Колин столь простому и внятному аргументу.
— Тогда тебе придется не бояться, — предупредил он.
— Я не буду..., — заявила девочка и перешла на шепот. — Я закрою глаза.
На крыше вопреки сияющему солнцу стыло и холодно. Забияка-ветер цепляет и треплет плащи, мотает длинные подолы сюркотт.
— Прошу туда, — пригласил Колин следовать за ним. — Буквально полсотни шагов.
Шаги сделаны.
— Вы в своем уме? — вырвалось у канцлера, увидевшего место схватки. Ему, конечно, докладывали о стройке на здания, но он и предположить не мог что Поллак удумает такое.
Над воротами въезда во внутренний дворик, через шестисаженный пролет, перекинута доска.
— Что именно не устраивает? — Колин легко, под изумленное аханье слабонервных зрителей, прошагал до середины. — Место как место. В Уложении сказано, следует испросить дозволения владельца земли... Так мы не на земле. А все остальное — я здесь! — и качнул доску.
Возразить нечего. От правил новик не отступил.
Колин вернулся, стащил пурпуэн и остался в одной рубашке.
— Подержишь? — протянул он одежду Янамари.
Девочка сгребла одежду, прижав к себе крепко-крепко.
— Я готов, — уведомил унгриец, занимая позицию для поединка. Доска под его весом предательски скрипела и прогибалась.
Канцлер обернулся к бледному Гусмару. Младший представитель фамилии достоин сочувствия. Надменность и решимость сменились детской обидой, чуть ли не плаксивостью.
— Прошу, саин.
Белобрысый сомнамбулой сделал несколько шагов и замер, не дойдя до края. Боязнь высоты. Можно не страшиться недругов, можно презрительно смеяться испытаниям, но как взглянуть в лицо собственным страхам. Проигрывают именно им, нежели врагу.
— Вас что-то смущает? — участлив Колин. — Я нахожу место крайне удачным. В свете наших с вами разногласий, которые вряд ли удастся загладить. В последнее время многие прекращают поединок, получив пустяковую царапину. Падают и хнычут лекаря. В нашем случае лекарь вовсе не потребуется, — ведя речь унгриец, расхаживал по доске, выполняя фехтовальные движения клинком. Контрэ, аллонг, мандоболо. Ничего сложного или запредельного. — Ну же! Она достаточно широка, наступать и, достаточно упруга сломаться. Во всяком случаи сразу, — и задиристо хохотнул. — Если не тянуть...
Латгарду понятно, поединок не состоится. Но буква должна быть соблюдена.
— Саин Гусмар, приступайте, вас ждут, — поторопил он противника унгрийца.
Злорадство гранды беспредельно. Воспитанница без стеснения поддалась чувствам.
ˮУчишь-учишь, и все впустую,ˮ — не особенно ворчал канцлер.
Гранду можно понять. Поражение закроет альбиносу дорогу во дворец. Потребуется время, забыться унизительному фиаско. Год, два, три, Гусмару придется отсутствовать и не при дворе, а в столице. Впрочем, на всякую бочку меда легко найдется своя ложка дегтя. Была она и для гранды. Последнее слово останется за королем. Захочет, обвенчает. Не посмотрит на недобрую славу зятька, и отправит в свадебное путешествие в Анхальте.
ˮКак-то все не просто,ˮ — едва не вслух жаловался Латгард. — ˮДеготь может и есть, но кому достанется? Раз король расщедрился на титульные грамоты унгрийцу. Благодарность за правильность действий? И закончатся ли они вместе с поединком? Вот уж не поверю!ˮ
— Или признайте поражение или приступайте, — потребовала гранда от Гусмар. В кое-то время она в своем праве что-то требовать. Ради этого момента Сатеник простила Поллаку многое. Она готова восхищаться им. Проклятый унгриец все обстряпал, не подкопаешься, и добился своего. Такой человек ей пригодится. Побоку любовь-нелюбовь, главное может помочь! И не сомневалась, от службы Колина аф Поллака ей будет прок.
— Ты.. ты..., — не выдержали нервы у Гусмар.
— Что вы там шепчите? Извинения? Идите ближе, я ничего не слышу! — унгриец повернул голову и поднес ладонь к уху.
— Я уничтожу тебя!
— То есть драться мы все-таки будем? — обрадовался Колин, выполняя несколько интересных финтов и рассекая ветер. Хорошо получился подрез снизу — со свистом.
Зрители отпускали смешки. Гусмар обвел присутствующих злым обжигающим взглядом. Кто? Кто посмел? Что они о себе возомнили?! О чем думают? Но чтобы они не думали, он, готовый сцепиться со всей столицей, стоит в пяти шагах от врага и не в состоянии ничего предпринять.
— Соберитесь с духом саин, — ждал противника Колин. Говорил вполне серьезно, без усмешки или оскорбительной надменности. Как говорят старому приятелю, не скрывая своих переживаний. — Сочувствую вам. Сам неоднократно оказывался в затруднительных ситуациях, но выкручивался. Не всегда с целой шкурой, но все-таки.
Слова ли возымели действия или злость подтолкнула, но Гусмар сделал шаг. Малюсенький шажок. Сделал и побледнел. Нервно сглотнул. В глазах паника и страх. Даже если найдутся сил ступить на доску, сражаться не сможет.
— Вы соизволите начинать? — официален канцлер с поединщиком. Латгард понимал, сейчас лучше закруглиться раньше. Цирк ни к чему хорошему не приведет.
— Да! Да! Тысячу раз да! Но не здесь и не сейчас! Я...
Очевидно полное отчаяние подвигло Гусмар еще на один шаг. Добровольно. Дальше ни на пядь. Вступить на доску надо преодолеть еще три.
Колин терпеливо ждал. Вовсе не совесть или жалость заставили умерить речь. Шутовство хорошо в малых дозах. Иначе вместо триумфа заработаешь репутации этакого рубахи-парня, а то и клоуна.
— Если вы сейчас отступите, — вещал канцлер, — то никогда в жизни не сможете более вызвать Поллака на поединок, поскольку клинки не были скрещены. Сталь не ударила сталь. Разве что попросите... попросите, а не потребуете, восстановить обстоятельства этой схватке. И через сто лет, если у вас хватит духу, вы с Поллаком сойдетесь на этом или же подобном месте. Иначе, ваша активность и желание дуэлировать будут расценены за разбойное нападение и попытку убить благородного человека. Вас засадят в тюрьму или сошлют на галеры. Домашнего ареста не применят. Таков закон королевства. И он никем не отменен.
Пока Латгард напоминал уложение о дуэльных поединках, Колин прошел несколько шагов вперед изъявить великодушие к противнику.
— Если вам будет легче, саин...
Гусмару не легче. Ничуть не легче. Он готов грызть зубами собственное сердце, заставить его биться, а не трепыхаться. Выпить собственную кровь, только бы она разносила по телу неутолимую жажду сражаться, а не холод оцепенения.
— Займите позицию Поллак, — рявкнул канцлер. Теперь он уже сердился на молодого Гусмар. Вполне возможно взыграла неприязнь к его отцу. Но какая разница? Достоин кто из них доброго слова? Вот уж нет!
Унгриец отступил. Его передвижения, желание помочь противнику, окрик канцлера работало отнюдь не в пользу Гусмара. Белобрысый выглядел смешным. Человек с репутацией забияки, драться не мог, по причине боязни высоты.
— Вас ждут, виконт, — вмешался Маммар аф Исси.
Альбиноса словно подхлестнули. Он скакнул, делать шаги выше его сил, и в ярости пнул доску, желая её скинуть.
— Она прибита. С вашей стороны, — посочувствовал Колин тщетности проделки.
В рядах зрителей открыто веселились.
— Но можете попытаться с другого края, — унгриец обвел мечом путь бега по крыше. — Я подожду...
Ему только и оставалось, чуть подождать. Убить противника Колин не мог. Пропадет баронство и земля. Пропадет статус. Именно изменение личного статуса он и добивался. Безызвестный новик из Унгрии это одно. Столичный барон с пятью акрами земли и усадьбой совсем другое. Измениться круг людей, куда он получит доступ как равный. Откроются многие двери, за порог которых его в нынешнем положении не пустят под страхом смерти. К его слову хоть немного прислушаются. К его умениям присмотрятся. И кто скажет, не станут ли они востребованы. Ради этого он подождет. Ведь его баронство только часть обязательного пути. Первая малая вешка на нем, ознаменовать пройденное. Скромная награда взбодриться и не свернуть с оставшейся части.
ˮМожешь мною гордиться,ˮ — обратился он к серому горизонту в лохмотьях туч. Но кто там, за темной ниткой сошедшихся далей? А кого это касается? Только его. И никого больше.
Стоя на доске, в двенадцати саженях над землей и шести над острыми пиками ограды, не можешь и не позволишь себе рассеянности и невнимательности. Пока все глазеют на тебя, не время ли поглазеть на других? Людей часто выдают не действия, но желания и чувства. Кэйталин....
ˮНе её ли работу выполнил? Или Гё? И гранда все равно отправится в Анхальт. Моффет за сближение с пфальцем. Теперь у него развязаны руки. А у меня?ˮ
Вокруг Сеона кружок. Вокруг Гиозо свой. Хорош союз, не сплотившись развалился.
— Время истекло, Гусмар, — объявил канцлер окончание схватки. — Вы признаны проигравшим. Ваш меч остается Поллаку. Так же вы обязаны выплатить тысячу штиверов...
— Золотом! — потребовал Колин. И вовсе не из каприза добавить унижений проигравшему противнику. — В трехдневный срок.
— Тысячу штиверов золотом, в трехдневный срок, — повторил Латгард за унгрийцем. — Вам, Габор аф Гусмар, запрещается находится ближе, чем на тридцать шагов к саину Поллаку. Запрещено и находится с ним в одной компании или помещении, без его на то письменного дозволения. Мечи не скрещены! — привел главный аргумент канцлер.
Гусмар выронил клинок, развернулся и ушел. Его не сопровождали. Потерпевших поражение жалеют, но не любят. И бояться больше чумы. Чума приносит смерть, а невезучесть приводит к краху жизни.
— Саин Маммар! — неожиданно окликнул Колин посланца инфанта.
Зашевелившаяся расходиться толпа передумала. Будет продолжение? Ах-ах-ах! Убийственный тальгарец и задиристый унгриец!
— Вы спрашивали, где я заработал свой шрам. Теперь отвечу. Вы поймете. Чиччиа. Кто-то сказал, бог любит троицу.... Не в моем случае.
Стоявшие в отдалении не заметили ничего. Ближние подглядели, Маммар дернулся за оружием. Те, кто находились совсем рядом, наблюдали внезапную бледность прославленного поединщика. До ответа Маммар не снизошел, ограничился благодарственным полупоклоном и покинул место не состоявшейся схватки. Ему не за что пенять на Колина. Виконт цел и не вредим, ушел без единой царапины. Договоренность соблюдена.
— Колин, я принесу тебе пурпуэн! Холодно, — Янамари отважно ступила на доску.
— Весьма признателен, эсм, — не остановил её Колин. — Должен отметить, вы храбры.
Ему не любопытно что движило девочкой. Ответ известен. И он унгрийца совсем не радовал.
Эпилог.
* * *
— Нашел? — вопрос прозвучал глухо. Человек за столом допивал и произнес слова в кружку перед последним глотком. Получилось потешно и тот кого спрашивали с удовольствием бы посмеялся, но выпивоха Оуф Китц. Мужчина широк в кости, крепкая голова тонула в широченных могучих плечах. Шеи как таковой почти нет. Лицо грубое, корявое. Абсолютно не мечта женщин.
— Раз плюнуть, — ответили Китцу. Ответчик — значительно моложе и хлипче. Сказали бы тонок да звонок. Внешность обманчива. При желании заглотит столько, сколько не предложат. Потому и звали — Удав.
— Не набивай себе цену. Когда ты так говоришь, значит, начнешь тянуть свои загребущие ручонки за подачкой. А запросы у тебя за семерых.
— В мыслях не держал ничего похожего, — наивно таращится Удав. Обмануть Китца — напрасно утруждаться. И опасно.
— Если бы они у тебя были, мысли.
— Обижаете.
— Кончай чесать. Выкладывай, чего нарыл. А то сродственник на том свете извелся свидеться с обидчиком.
— И не только он.
— Мне плевать на остальных. Но кумова поскребыша* не спущу!
Удав уселся за стол, зыркнул в поисках второй кружки.
— Обойдешься, — Китц убрал кувшин с вином. Не просто убрал, спрятал под стол.
— Вот так всегда...
— Короче можешь? Без преамбулы поесть-пожрать.
— Коновала кличут Колин аф Поллак. Из Унгрии. Новик при Серебряном Дворе. За ним в столице никого.
— Это не тот, кому землица и титул дарены?
Все манипуляции с недвижимостью Китц отслеживал строго. Где недвижимость там и денежки. И не малые. Найдеться чем поживиться.
— Он самый.
— Не плохое место отжал. А говоришь никого. За красивые глазки отдарились?
— Гусмара-младшего умыл.
Китц только бровью повел, а Удав уже поторапливался сообщать.
— Мэтр Жюдо. Его работа.
— Чего первей?
— Ааа... Эээ.... Жюдо, — сообразил Удав.
Одна минута пляски пальцев по столешнице, одна минута на осмотр углов помещения, одна минута ругани в полголоса. Процесс мышления проистекает по разному. У главы канальщиков так.
— Смекаешь? — хитрюще подмигнул Китц.
Не дал бог Удаву смекать. Прикажи — сделает. А сам....
— Не прост малец, а? — рассуждал Китц и собственные рассуждения ему очень нравились. — Первым тронул Крюка с хлопцами. Двоих убрал, а Крюка пожалел. Зачем? Донести до босяцких масс о своем благородстве? Чушь! Затем убрал троих наших и опять одного оставил в живых. Свидетеля? Фигу! Следующими четырех псарей, а на пятом смилостивился. Совесть заела? Еще раз фигу! Потом прибрал пятерых, но оставил покалеченного Беса. А прежде, на той же улице с ним не споткнулись ни двое, ни трое, ни четверо. Ему определенно требовалось шестеро. И он их нашел. Спроста ли?
