В лаборатории холодно, печь и автоклав давно остыли, на столе три подноса флаконов, запечатанных и простерилизованных Неподарком за прошлую ночь. За окнами снежные стылые сумерки. Со стороны прачечной через облезлую позолоту на коньке крыши плывет дым. Все, день закончился. Хочется подняться на смотровую, проведать уродов, на прощание посмотреть на краешек солнца, на бронзу закатных облаков над морем, на укрытый редким в Арденне снегом город. Но мало ли что хочется. Нужно — не вверх, а вниз, смотреть больных, делать перевязки, найти Неподарка, — он что-то распомогался сегодня против собственного обыкновения, еще и в женской палате. Это не к добру. Дождаться Адара, тот обещал первые результаты вечером. Проверить, как готовят к завтрашнему операционному дню доктора Ифара. Достать сделанные записи, додумать план операции, может, даже посоветоваться с матерью.
Доктор Ифар, конечно, сегодня в столовой отличился. Имеющий жесткий и корыстный характер человек захотел поработать бесплатно, на благо пациентов. Или Илан в нем ошибался, судил с чужих слов, слова те были неверными. Кому-то Ифар перешел дорогу как конкурент, и его не хвалили, а в докторе Гагале говорила обида. Или доктор Ифар тоже решил работать над собой и нарушать собственные правила. Неясная и странная история.
Стук в дверь. Желанию уйти туда, где тебя никто не найдет еще хотя бы четверть стражи, сбыться не суждено. Ладно. Пусть все будет, как получится.
За дверью ожидал увидеть Адара. Там стояла Мышь, держа в руках огромный торт на блюде, плетёном из лозы. Подумал про выданный дян за мытье полов — хватит дяна на такой торт? Наверное, не хватит. Сказал строго:
— Мышь!
— А я что, — хихикнула Мышь, внося торт в кабинет, — я ничего! Меня спросили, что пьет доктор, я ответила — доктор не пьет, он любит сладкое!
— Мышь, — чуть менее строго проговорил Илан. — Тебе не следует говорить за докторов.
— Отказываться от подарков неправильно. А я ведь правильная девушка! Смотрите, какой красивый, в розочках!
Сама его едва держит, еле дотащила до второго этажа. Тяжелый. Просеменила вперед, плюхнула ношу на письменный стол. Розочка на самом верху покосилась.
— Как мы его есть будем? — слегка растерянно сказал Илан. — Доктор любит сладкое, но не настолько...
— Гостей позовем, я чай заварю! — Мышь затанцевала в предвкушении праздника.
Гостей мне только не хватало, подумал Илан. Сам пару сотых назад хотел уйти на крышу, спрятаться, чтобы никто на глаза не попадался. Или запереть все двери на все замки. Хотя и понимал, что взрослому человеку прятаться от трудностей жизни, как в детстве, стыдно. Придется нести торт по отделениям, пихать в тех, кому можно не держать больничную диету. Или всех ходячих звать сюда. Куда еще деть такое сокровище?..
— Зови, Мышь, кого хочешь, — вздохнул Илан. — Собирай своих гостей, раз уж выпросила себе кусок счастья. Я разрешаю.
— А вы?
А мне кажется, что мне ничего не хочется, подумал Илан. Или хочется. Сбрить по-брахидски волосы, уехать куда-нибудь в джунгли, в шаманскую общину детей природы, и плохо там себя вести. Не иметь обязательств, долгов и клятв, спать под открытым небом. Чтобы некоторые сны, приличные и не очень, наконец, сбылись. Иначе не оставляет чувство, будто прожил сто лет и уже ничего не можешь сделать.
— Мышь... мне некогда устраивать праздники. И, если честно, настроения нет.
— Вы уходите? — всерьез огорчилась Мышь.
— Я проверю, что творится в отделении и, может быть, вернусь, — сжалился Илан. — Пить чай и есть торт можешь без меня. Просто оставь мне маленький кусочек.
Мышь неуверенно улыбнулась.
* * *
Илан вернулся с пол дороги. Остановился на чугунной лестнице, постоял пять ударов сердца и пошел обратно. Мышь возилась с печью и чайником, ничего пока не ела и никого не звала.
— Кто покупал этот торт? — спросил Илан.
— Ну... дядька один.
— Это не ответ. Кто точно? Кто-то из родственников пациентов?
— Да... наверное.
— Откуда его принесли?
— Из кондитерской на спуске. Я сама с ним ходила выбирать. Я выбрала, он оплатил!
У Илана слегка отлегло. Верить в плохое не хочется. Он уже привык, что госпиталь — это как остров в море житейских бед. Скала с неприступными берегами, о которые в мелкую пыль разбиваются боль и зло. Он так чувствовал это место. Для себя самого и для других. Самое безопасное, самое надежное место на земле. Место, где все будет хорошо. И, даже если не будет, то все равно — к лучшему. Чего испугался? Травить тортом дело, конечно, не совсем бесполезное, но многие всем известные яды подействуют слабо, а то и вообще не подействуют. Травить всех в госпитале, судя по размерам торта, совсем идиотизм.
— Вспомни, Мышь, за что мне такая благодарность? За какого пациента?
— Та дурочка из женской палаты, возле которой приклеился Неподарок, — сказала она. — Родственники сначала его даже приняли за доктора, но я их развернула. Что такого-то? Тащить Неподарка сюда, заставить сожрать половину, которую заработал?
Илан взялся за лоб. Все будет хорошо. Все, конечно же, будет хорошо. Все спокойно. Никто не хотел отравить волшебного доктора, который вылечил всех, кого хотели убить. Но нужно пойти и отклеить Неподарка, к кому бы тот ни приклеился. Он пока живет в госпитале и находится под следствием Тайной Стражи, ему незачем заводить знакомства на стороне. Он уже как-то приклеивался к девушке с бабушкой, давал им подержать своих голубей, отчего потом пострадал парусник 'Итис', репутация имперского тайного сыска и мировая политика в целом.
— Дурочка, умная, не тебе оценивать, — выговорил он Мыши. — Торт ты выбрала, конечно же, самый большой?
— Ну...
— Как нескромно, Мышь. Правильные девушки так не поступают. Они выбирают средний, если жадность мешает им указать на маленький. Впредь без моего разрешения подарков не бери. И хорошо запоминай, кто их предлагает, если вдруг что-то принесут.
— Вы чего боитесь? — вдруг догадалась Мышь. — Что подстава какая-то будет? Кто-то наступит вам на хвост?
— Вроде того, Мышь. Есть причины для беспокойства. Поняла меня?
Мышь скривила мордочку и передернула плечами: 'замётано, доктор, но, по мне, так это глупость'. Илан улыбнулся, погладил ее по пиратскому платку на голове и настроение у него немного исправилось.
На этом подъеме он добежал сначала до столовой, чтобы не портить себе тортом и без того плохой аппетит, потом до перевязочной в хирургии. Гагал уже перевязывал, кого-то обрабатывал, перематывал бинты, менял салфетки, пациенты у него охали, ойкали, ахали. Доктор Гагал нервничал. Или торопился. Илан подвинул его в сторону, взялся за работу сам. Дверь оставил приоткрытой, чтобы вновь подошедшие не ломились и не заглядывали каждые десять ударов сердца, постоянно отвлекая, а понимали, что доктор занят, предыдущего отпустит — следующий войдёт. Гагал принципиально подошел и закрыл дверь поплотнее. Думал о чем-то своем, то вдруг словно хотел что-то сказать, то встряхивал головой. Илан заподозрил неладное. При очередной смене пациентов, когда Гагал в третий раз подошел и захлопнул дверь, спросил его:
— Что происходит?
Гагал махнул рукой. Мол, тебе лучше не знать. Илан открыл дверь и выглянул в коридор. Все спокойно. Чисто, тихо, фельдшер на посту считает пилюли и раскладывает по бумажкам с назначениями, трое подранков из ночной портовой драки сидят на лавке в очереди перед перевязочной. И только очень издали, на грани слуха, то ли вой, то ли стон, то ли... пение.
— Не ходите туда, доктор Илан, — сказал ему Гагал в спину. — Вам не понравится.
Разумеется, Илан сразу пошел.
— Тогда не ходите туда без успокоительного, — негромко напутствовал его Гагал.
Воющие звуки действительно были пением и разносились они из промежутка между акушерским и хирургией. Там, в полумраке, под единственной тусклой лампой, освещавшей переход из одной арки в другую, на выдвинутой от стены в центр резной скамье, обнявшись сидели три доктора — Ифар, Актар и Зарен, и нестройно скулили какую-то грустную песню. Негромко, но в промежутке была отличная акустика. А перед ними на полу стояли две тыквы из-под пальмового вина и пустая бутылка от арданской водки, которую собственноручно выдал Зарену Илан. Актар был еще ничего. Выпил, но капельку. Просто песня оказалась унылая, как раз по его состоянию, и он растрогался, поэтому подвывал. Зато два других персонажа отлично демонстрировали, что игристое пальмовое вино, принятое после виноградной водки (равно как и в обратном порядке), уносит на ура любого далеко и вскачь. Вернее, сначала вскачь, потом ползком. При виде Илана доктор Актар предусмотрительно подвинулся, освободил рядом с доктором Ифаром место, и на всякий случай сделал виноватое лицо.
Илан встряхнул Ифара за плечи. Спросил:
— Ну? И зачем? Как мне завтра оперировать похмельного пациента?
— Никак, — сокрушенно подтвердил доктор Ифар. — Операция... Страшно ведь... ездец как...
Илан готов был подвыть песне или завыть новую. С рукой своей доктор Ифар совершенно спокойно лежал на столе и терпел, пока ее сверлят, а тут, надо же, испугался. Кто или что нагнало на него такой страх? Или просто выпить захотелось и вовремя остановиться не сумел?.. Зато теперь завтрашний день свободен. Давно не было гостей из префектуры. Интересующихся, как он распоряжается наследством. Не зайти ли туда самому? Вот искушение. На самом деле нужно выпросить в аптеке двухтомник Цереца и засесть за чтение фармакологии. Южная школа отличается от северной, следует выучить, как.
Ничего не сказал докторам. И тыквы, и бутылка были пустые, что уже говорить. Поздно. Взял Актара за рукав халата и повел в перевязочную. Молча. Гагал еще был там, собирал инструмент, чтобы идти по палатам, где его ждали лежачие. У Актара хватило ума не оправдываться. Но помолчать вместе с Иланом он не догадался.
— Знаете, доктор Ифар вас так хвалит, — поделился Актар, сидя с поднятыми руками на столе в перевязочной и заглядывая себе под локоть на шов. — Говорит, у вас лучшие руки в городе, даже лучше, чем у доктора Наджеда. Сегодня к нему приходили ученики, он рассказывал им про вас. Я полностью с ним согласен...
Я тоже ценю корпоративную солидарность, подумал Илан, но вслух попросил:
— Не нужно его выгораживать. Он напился не из страха перед операцией, и не от неуверенности во мне. Он прекрасно понимает, что люди узнают про место, где оперировался он сам, и это окончательно переметнет во Дворец-На-Холме многих его пациентов.
Гагал усмехнулся над биксом с бинтами.
— Господа, не принимайте всерьез, — сказал он. — Доктор Ифар любит изображать из себя нищего. Доктора делятся на богатых и безруких. Он не безрукий. Говорить про него станут: доктор Ифар пошел лечиться бесплатно, чтобы сэкономить деньги. Мы-то понимаем, не в деньгах дело. А остальные — пусть говорят...
— Где лучше в Арденне купить хороший дом? — неожиданно спросил доктор Актар.
— Где лучше или где дешевле? — уточнил Гагал.
— Где лучше.
Илан это понял, как намек, что тот тоже не безрукий, и, видимо, помирился с женой. Хотя госпожу Джуму на горизонте по-прежнему не видно. Гагал стал рассказывать про особенности городских кварталов. Илан быстро закончил обработку, затянул узлы на повязке и выставил задумавшегося над выбором места для жительства Актара из перевязочной. В приоткрытую дверь никто больше не входил.
— Где его жена, не знаешь? — спросил Илан у Гагала.
— На втором этаже, возится с книжками. Их после пожара неправильно высушили, она пытается привести учебники в порядок. Зачем она тебе?
— Дурные они какие-то. Оба. Не понимаю.
— Был бы ты на их месте, ты тоже бы был дурной. Ты разве не видишь причину?
— Что я должен видеть?
— Она беременна.
— Приходила к тебе, что ли?
— Зачем? И так понятно. Декад шесть-семь. Муж ее, как я понимаю, был сильно болен на время зачатия, так что не от него. Не лезь между ними, пусть сами разгребают. Начнешь мирить, еще виноватым останешься.
Илан поднял руку потереть лоб, донес до плеча и опустил. Слабый жест, нужно отвыкать, если решил становиться царем. Люди удивляют своими дурацкими выходками и не перестанут этого делать никогда. Нужно привыкать. Побарабанил пальцами по столику для инструментов. Пожал плечами. Сказал:
— Папеньку забери куда-нибудь отдельно, пусть проспится. Как с ним так вышло-то?
— Не уследили, — развел руками Гагал и подхватил завернутые в чистое полотенце биксы. — Пришли проведать доктора из города, приличные, как я думал, люди. Не стану же я проверять, что у каждого под плащом. Просто велел им в верхней одежде в отделение не входить... Поможешь мне по палатам или фельдшера звать? Поступлений у нас нет, всех знаешь, все стабильные. Лежат, лечатся... Всё просто, кроме папеньки.
— Пойдем, — сказал Илан.
— Я думал, ты будешь ругаться, — слегка расслабил напряженные плечи Гагал.
— Я же не Наджед. По шее могу дать, а ругаться... не умею. Эшта хоть трезвый?
Гагал вздохнул:
— Давай зайдем, посмотрим.
Доктор Эшта сидел на своей кровати и перебирал пальцами левой руки пустой рукав халата. Он был трезв и ясен, как ишулланское стеклышко, хотя вынесенное из столовой сокровище стояло тут же, на полу. Бутылка парфенорского красного, полная на две трети. При виде входящих Эшта еще и подвинул ее от себя ногой.
— Я бросил пить, — сообщил он. — Не хочу больше. Мерзко мне, чувствую, что сам дурак. Все, что со мной случилось — из-за вина. Мне нельзя, а то стану, как мать. И сдохну так же, под чужим забором, потеряв человеческий облик. Кто-то должен был меня остановить.
Илан даже поискал по палате глазами — нет ли где следов от желтого флакона? Не увидел, и в назначениях ничего душеспасительного не обозначено.
— А память? — спросил Илан, раскрывая полотенце. Помог Эште спустить с плеч халат и рубашку. — Вино в разумном количестве могло бы помочь восстановить события.
Гагал просто сел рядом со сводным братом и положил ему ладонь на плечо.
— На кой мне такая память? — поднял голову Эшта. — Не хочу и знать.
— Ко мне приходил человек, — проговорил Илан, осторожно распуская вязки и стараясь безболезненно снять с культи бинты, — который утверждал, будто это сделал он. Но я ему не верю.
— Значит, это был не он, — мгновенно согласился Эшта, причем без малейшего признака вранья или лицемерия.
В следующее мгновение все же дернулся, заскрипел зубами. Совсем без боли, к сожалению, невозможно. Илан аккуратно нанес на кожу энленский розовый, присыпал салфетку сульфидином. Рана выглядела неплохо, хотя до заживления ей было далеко.
— Совсем не хочешь знать, кто это сделал? — удивился Гагал. — Неужели?
— Не хочу, — Эшта отдышался. — Я понял, что так мне будет спокойнее. У меня теперь другая жизнь... Я... не знаю, что я буду в ней делать, но в прошлом для меня больше нет нужды. Оно было плохое, мое прошлое... Большинство путей ведет в никуда. Не хочу снова попасть на бесплодный путь.
— Мне все равно, по какому пути иду я или кто-то, — сказал Илан. — Пути извилисты и вывернуть могут неожиданно. Мне не все равно, когда мне врут. Зачем? Кого и что хотят прикрыть своим враньем, доктор Эшта? На что ты согласился или от чего отказался, что с тобой поступили так?
