Глава 6
От удара по спине я поперхнулся. Мороженое вылетело из руки. Я резко обернулся и увидел Лизу. Она стояла, улыбаясь и склонив голову набок, в школьном платье и белом переднике. Перед собой она держала портфель.
-Не подавился?— рассмеялась она.— В школу не опоздаешь?
-Ну, Лизка, дождешься ты у меня когда-нибудь?
-Очень этого хочу!— смеялась она.
-Чего ты хочешь? — я смутился.
-Да, чего-нибудь дождаться?— выпалила она.— Пошли, что ли?
-Пошли!
Лиза прошла вперед и, не оборачиваясь, протянула мне портфель. Я покачал головой, но портфель взял. Ее банты, завязанные в двух светлых хвостах, рождали желание дернуть. Либо распустить бант, либо дернуть за хвост. Я не выдержал и схватил за бант. Лиза хлопнула меня по руке и отскочила.
-Дурак, что ли?— она поправила бант.
-Мороженное было такое вкусное.
-Держать надо было крепче!
Нас догнал Серега Гамзин.
-Привет!— крикнул он.
-Привет!— я хотел похлопать его по плечу, но руки были заняты портфелями.
-Привет-привет!— Лиза сверкнула глазами и задрала нос.
-Придете в субботу на дискотеку? Я новые диски принесу!
У Гамзина мать работала в Юношеской библиотеке в фонотеке, и поэтому у него всегда были новинки популярной музыки.
Мы обошли детскую коляску, которую толкала перед собой молодая мамаша. Лиза прошла вперед. Мы с Гамзиным какое-то время шли за ней. Она легко летела по тротуару, только белые гольфы сверкали на загорелых ногах. Мы с Серегой с интересом смотрели на эти ноги и на плиссированный подол платья, под которым перекатывался интересный шаровой механизм. Лиза, видимо, заметила наши взгляды. Она быстро повернулась. Сощурила глаза и покраснела, потом подошла ко мне и отобрала сгоряча не свой, а мой портфель.
-Идиоты!— прошипела она.
Гамзин заржал и получил портфелем по голове.
-Чего это она?— потирая макушку, пробормотал он.
Мы вошли во двор школы. К Лизе подбежали девчонки. Двор был запружен школьниками. Пацаны из десятого "А" украдкой курили за правым корпусом. Первоклашки прыгали по асфальту, играя в "классики". Порыв ветра сорвал листья у кленов и бросил их на асфальт. Солнце сверкнуло в лужах и скрылось за тучку, заморосил дождик, и мы поспешили в класс.
Лиза, повернувшись боком, уже сидела за партой и показывала, Марине Пановой-соседке с задней парты, сережку.
Я сел рядом и положил на парту ее портфель.
-Держи! Дай мой портфель!
-Какой портфель?— Лиза подняла брови.
-Мой!
-Что "мой"?
-Портфель!
Тут в класс вошла Анна Орешина, а за ней Лена Багрова. Гул в классе затих, парни онемели. Девчонки пришли в невероятно коротких платьях.
-Фига се!— первым пришел в себя комсорг Чукарев.— Обалдеть! Смело! Я конечно должен осудить, но..!
-Я те осужу!— цыкнул на него Романов.— Пральна девчонки, красота должна принадлежать народу!
-Это пока завуч еще не увидел!— нахмурилась полненькая Панова.
-Это ты от зависти!— Романов хехекнул.
Орешина с Багровой, под восхищенными мальчишескими взглядами, подняв носы, прошли к последней парте.
-Классно!— сказал я, смотря в спину Орешиной, и получил щелбан по затылку.
-Портфель!— повторил я, обернувшись.
Тут мимо моего носа пролетел бумажный самолетик и лег на парту рядом с Лизой. Я хотел схватить его, но Лиза успела первой. Она повернулась ко мне спиной и стала разворачивать записку. В класс вошла Татьяна Алексеевна, наш классный руководитель. Классный руководитель, а заодно и учитель физики. Мы встали.
-Доброе утро!— поздоровалась Татьяна Алексеевна.— Садитесь!
Мы сели и на парту шлепнулся мой портфель.
-Так, тихо!— Татьяна Алексеевна постучала ручкой по столу.— Напоминаю, после уроков все на митинг! А завтра!
Она сделала паузу и быстро закончила:
-А завтра едем в подшефный колхоз на уборку картофеля!
-Ура!— гаркнул Романов.
Класс восторженно зашумел.
-Эй! Смотри!— обратился ко мне Быстрицкий, размахивая какой-то зеленой бумажкой.
-Что это?
-Доллар!
-Какой доллар?
-Американский!
-Дай посмотреть!
-Тихо!— Татьяна Алексеевна стучала ручкой по столу.— Запишите новую тему!
Я смотрел на доллар, что-то смутно припоминая.
-Где-то я такую бумажку видела,— наморщив лоб, пробормотала Лиза.
-Ладно, давай!— Быстрицкий забрал банкноту.— "Мастера и Маргариту" читать будешь?
-А это что еще?— удивился я.
-Ну, ты темнота,— прошептал он.— Ладно, на перемене.
А за окном играла цветом осень. Тучки разбежались, и сквозь листву кленов мелькало солнце. Я переводил взгляд с классной доски на учебник, с учебника на Лизино ухо. Банты она развязала и задумчиво накручивала на палец светлый локон. Учиться не хотелось, хотелось на улицу. За окном пролетели две вороны.
-Ильин! Возвращайся к нам! Хватит ворон считать!— одернула меня классная.
Кто-то в классе хохотнул, и я открыл тетрадь. Голос Татьяны Алексеевны стал затихать. В классе потемнело. Подняв голову, я обнаружил, что сижу один. За окном была темень. Лампы не горели. Сердце тревожно застучало. Я встал и подбежал к стене, где находились выключатели. Свет, не смотря на то, что я несколько раз щелкнул клавишами выключателей, не загорелся. Я открыл дверь и выглянул в коридор. Там тоже было темно, только слабый серый свет косыми столбами падал на покрашенный коричневой краской пол. Тишина.
Послышался цокот, и что-то уткнулось мне в колено. Подавляя душивший меня крик, я посмотрел вниз, и у меня волосы встали дыбом. Паук размером с собаку обнюхивал мои ноги. Нанюхавшись, он фыркнул и побежал дальше. В крайнее правое окно бились летучие мыши. Паук увидел их, разбежался и влетел в стекло. Стекло бумкнуло и отбросило паука. Он шмякнулся на спину и скрючил все свои восемь лап.
-Ну, я и дурак!— просипел в темноте голос паука.
Косясь на "отдыхающего" паука, я медленно прошел к окну и споткнулся о столб, струящегося из него света. Он был непроницаем для меня. Я похлопал по свету, и на меня что-то посыпалось с потолка. Это оказалась морковка. Паук взвизгнул, и быстро встав на лапы, убежал. Морковь закрыла собой пол и перестала падать. Я подошел к краю окна и выглянул. На улице стоял светлый летний вечер. Люди поодиночке, парами и небольшими группками фланировали туда-сюда. У некоторых в руках были красные флажки и надувные шарики. Я что-то стал кричать и бить по, не пускающему меня к окну, свету. Бил, пока руку не отбил. Заскрипели шестеренки и ударили часы. Часы пробили сорок восемь раз и заткнулись. Я чуть с ума не сошел.
Где-то вдалеке скрипнула дверь, и послышались гулкие шаги. Они приближались. Я пытался бежать, но ноги словно налились свинцом, я не мог сдвинуться с места.
Неведомое, а посему жуткое приближалось все ближе и ближе. Наконец из-за угла показался фосфорицирующий скелет. Он сжимал в руках саблю. Череп со скрипом повернулся ко мне. Его глазницы вспыхнули красными угольками. Скелет хмыкнул и, перебросив саблю в правую костлявую руку, направился ко мне. А я укусил себя за палец и моргнул.
Сцена та же, блин. Я и скелет, только светлее стало. Я что-то сжимал в руке. Подняв руку, удивился, что держу длинную, сверкающую, как зеркало саблю. Бросив взгляд в окно, я увидел, что там уже темно, улица завалено снегом. Горит и раскачивается на ветру единственный фонарь. По снегу летит поземка. Мимо фонаря быстро проехали сани с кучером. Кто-то в них кутался в тулуп. В сани были запряжены два черных скорпиона. На загнутых сверху скорпионьих хвостах болтались красные фонарики.
Решив, будь, что будет, я с криком: "Ура!" и, выставив перед собой саблю, бросился на скелет. Не добежав до него, я увидел, что сабля вдруг превратилась в надувную палку с нарисованными на ней красными и желтыми кружками. Скелет отбил палку и она, лопнув и выпустив в воздух облачко талька, выпала у меня из рук. Пришлось снова кусать себя за палец.
Автобус тронулся и староста класса — Ритка Щербакова завела песню: "Антошка, Антошка, пошли копать картошку". Наш класс поехал на "картошку".
-Ну, что читал про Мастера и Маргариту?— спросил, сидевший рядом со мной, Быстрицкий.
-Читал!— хмуро бросил я.
-Как?
-Зашибись!
-Мне тоже понравилось! Завтра занеси папку, а то я у матери стащил, а она тоже перепечатку у кого-то брала.
-Хорошо!— я потряс головой, отгоняя видение кошмара.
Ритка на переднем сидении угощала всех карамельками.
-Ильин, хочешь конфетку?— спросила она, катая за щекой леденец.
-Давай!— я протянул ладонь.
-Похвали, дам!— закапризничала она.
-Что дашь?— хмыкнул я.
-Дурак!— Ритка надулась и отвернулась.
Я вздохнул и стал смотреть в окно. Щербакова дулась не долго. Снова в автобусе грянула песня. На этот раз про атамана. Так, с песнями и кидаясь фантиками, мы доехали до колхозного поля.
На его краю, обдуваемые теплым, влажным ветром, мы слушали инструктаж бригадира. Бригадир: высокий дядька в замасленной кепке, расстегнутом сером ватнике и резиновых сапогах нас наставлял:
— Вот это,— он показал ногами вспаханную трактором узкую часть поля.— Боровок! Два человека на боровок! Отсель и до конца поля! Норма! Каждой паре по четыре корзины! В одну корзину складывать хорошую картошку, в другую — мелкую, в третью — порченную, а в четвертую — зеленую! Хорошую картошку ссыпать в мешки и оставлять, где насыплете, их потом соберем, а остальную — стаскивать в кучи посередь поля! Ясно?
-Два солдата из стройбата, заменяют экскаватор!— ляпнул Гамзин и присвистнул.
-Ага! Значит понятно!— кивнул бригадир.— Разбирай корзины!
Мы, толкаясь и наступая, друг другу на пятки, стали разбирать корзины, которые кучей лежали на краю же поля.
— Так! Разобрались по парам!— Татьяна Сергеевна хлопнула в ладоши.— Щербакова с Чукаревым ведут учет выработки!
-Нам не работать что ли?— с надеждой в голосе произнес Чукарев.
-Нет! Работать! И лучше всех, показывая другим пример! Вы же актив класса! А учет, на общественных началах!
-Понятно!— Чукарев с двумя корзинами поплелся к ближайшему боровку.
-Серега!— ко мне подошел Гамзин.— Давай с тобой!
-Давай!— я равнодушно пожал плечом.
Слева от меня с Гамзиным расположились Лиза с Пановой, а справа — Быстрицкий с Орешиной. Лиза подошла ко мне и, прищурившись, тихо спросила:
-Ильин, тебе ничего такого не привиделось?
-Чего?
-Вот бестолковый!— она нервничала.— Видения у тебя были недавно?
-Алтухова— это ты!— прошептал я.
-Нет! Я королева снов!— Лиза нетерпеливо топнула ногой. — Были или нет?
-Были! — я кивнул.
Она облегченно вздохнула.
-Потом поговорим!— быстро шепнула она и отошла.
Тут я все вспомнил и оглядел окружающее другими глазами. "Чтож! Остаться здесь было бы неплохо. То есть считай, жизнь заново прожить!" — подумал я.
-Да до конца поля, наверное, километр!— пробурчал Гамзин.— Мы тут ляжем все!
-Вперед!— снова хлопнула в ладоши Татьяна Алексеевна.— Быстрее начнем, быстрее закончим!
Да уж. До конца поля и, правда, казалось, был километр. Мы с Гамзиным опустились на взъерошенную землю и стали собирать.
-Серега!— нарушил молчание Гамзин.
-Что?
-Кино посмотреть хочешь?
-Как это?
-Ну, я тебе фильм буду пересказывать, который смотрел, а потом ты какой-нибудь расскажешь! Так время и скоротаем!
-Давай! Какой показывать будешь?
-Ты смотрел "Москва-Кассиопея"?
-Смотрел.
-Блин! А "Рейс 222"?
-Нет!
-Хорошо! Значит слушай....
Визг Орешиной прервал Гамзина. Она убегала от Быстрицкого, а тот что-то держал в широко открытом рту.
-Татьяна Алексеевна!— звонко кричала Анька.— Быстрицкий дождевых червей ест!
Классная отчитала Быстрицкого. Выволочку он выслушал молча, а потом выплюнул червяка. Орешина поменялась парой с Чукаревым.
Я подошел к Лизе:
-Ваше высочество!— начал я,— Не велите казнить! Велите миловать!
-Что тебе?— она подняла на меня глаза, и я опустился рядом.
-Кристаллы где?— прошептал я.
-Не знаю! Они пропали еще там, в том мире, во Франции!— так же шепотом быстро произнесла она.
-Хм! Странно, да?
-Более чем! Да и обидно! Снова демон обманул!
Я вздохнул и вернулся к Гамзину, который стал "показывать" мне кино. Честно говоря, я испытывал какое-то невероятное облегчение. Может потому, что тело было молодое и ничего не болело. Ну, так, спину немного тянуло с непривычки от работы в присядку. А в целом, ничего, нормально. Интересно, надолго мы тут застряли? Хотелось бы подольше, конечно.
Гамзин бубнил себе под нос, пересказывая фильм, Быстрицкий кидался картошкой.
На противоположном краю поля показался и остановился автобус. Из него высыпала пестрая группа.
-О! Помощь пришла!— сказал Гамзин, приложив ладонь ко лбу.
Я встал и, зацепившись ногой за картофельную ботву, упал. Земля разверзлась. Где-то высоко, все, удаляясь, слышался смех Гамзина. Я стремительно падал в темноту.
Страха не было. Уже привык к чехарде. В какое-то время пришло осознание, что я не чувствую себя. Мысли были. Только мысли и то какие-то мелкие. Я превратился в атом, а может быть в протон или электрон. Нет, наверное, я был нейтрино. Темнота внезапно кончилась, и я влетел в скопление звезд. С огромной скоростью мимо меня пролетела галактика. Хотя нет, это я пролетел мимо нее. Туманности и скопления газа мелькали с чудовищной скоростью.
Я пронизывал звезды насквозь, даже едва заметив это.
Туманности, галактики и звезды кончились. Кончились булыжники, камешки, песчинки. Атомы и всякие другие мелкие частицы промелькнули и остались позади меня. Вселенная превратилась в фонарик, потом в точку и, наконец, пропала совсем.
Меня окружала тьма. Абсолютно не было понятно: лечу я или стою на месте, и я заснул.
Проснувшись через миллиард лет, я увидел туже тьму. Хотя, можно ли видеть тьму? Во тьме же ничего нет. Если закрыть глаза и меня спросят: "Что ты видишь?". Естественно, что ничего. Вот, значит, я проснулся и ничего не увидел. И снова заснул.
Через пять миллиардов лет я проснулся опять. А каких лет? Земных? Световых? Ох, очень долгих лет, очень!
Я проснулся в рое, попадавшихся мне на встречу частиц. Потом я увидел перед собой светлую точку, и она быстро приближалась. Мгновение и мимо меня промелькнула маленькая галактика, следом еще одна. Галактики, туманности, газовые скопления, звезды пролетали одна за другой, а то и группами.
Я стал расти: сначала вырос до песчинки, потом до камня, наконец, стал, внушительных размеров, астероидом. Пролетев мимо очередной звезды, я приблизился к голубой планете и с треском, объятый пламенем, вошел в ее атмосферу.
"Долечу или сгорю? А куда я упаду: в воду или врежусь в землю? Мама!"
И тут, я как грохнулся о землю. Много черного и рыхлого улетело вверх, по сторонам разлетелся гул взрыва.
Я был горячим и твердым, потом стал теплым, маленьким и мягким. Невидимые ладони подняли меня из воронки и стали скатывать шарик. Стало приятно. В неге формировалось мое тело. Опустилось и поднялось солнце, а ближе к вечеру я открыл глаза.
