То ли дело Миядзаки! Каждая сказка о своем и все непохожи друг на друга. Пять, семь, девять сторон, и каждая хочет чего-то своего — прямо как в клубе! И уж конечно, Снежана нисколько не возмущалась тем, что героиня у Миядзаки почти всегда смелая девушка.
Но мультфильмы не захотели смотреть все те же взрослые. Как же, детские мультики! Лучше плоская стрелялка, чем хоть на пару минут задуматься или хоть на пол-сердца посочувствовать герою...
Снежана поняла, что кино тут всего лишь повод. Вон, дядя Витя, отец той самой глупой Светочки-брюнеточки. А вон и сама Светочка. Что в ней нашел брат Стас, чтобы так выделываться?
— ... В соревнованиях по робототехнике. В команде с девочкой. Второе место!
— А что ваш робот сделал?
Стас помялся:
— Ничего, в общем.
— Так за что место дали?
— За уверенность! — и Стас подмигнул тут же расцветшей брюнетке. Вот что в ней такого? Решив спросить Ингу... Хотя, можно и Шарка. Не Змея же, еще в самом деле выяснять примется... Девочка плотнее прижала к себе розового плюшевого мишку. Эх, как жаль, что “Голубую сталь” дальше не снимают!
А взрослые действительно видят в ней ребенка. Важный дядя, и не нашел ничего лучше, чем спросить:
— Отгадай загадку. Сидит дед, во сто шуб одет. Кто его раздевает, слезы проливает.
Снежана хмыкнула. Мама Тереза поморщилась: хмыкание напомнило клубного доктора, как там его? Симпак? Стимпак? А, Сумрак! Вздохнула тихонько: сколько на ее памяти приходило молодых, горячих — столько и перегорело. Выпихнуть его на стажировку, пока не поздно?
Дочка же ответила:
— Бомж, тут и думать нечего.
— А-а... Почему бомж?
— Наверчено тряпок. И воняет!
— А раздевают-то его зачем?
Снежана кивнула на маму:
— Попал в больницу.
Кивнула на папу:
— Или его обыскивают.
Важный дядя заметно стушевался и вернулся к застольной беседе с такими же пингвинами: черный пиджак, белая грудка-рубашка из воротника.
Слева наклонился дядя Витя:
— Снежана, а как ты так быстро выучила английский?
Змей говорил: дядя Витя программист. Настоящий, из какой-то там крупной конторы. Программировал что-то серьезное. Черт знает что, но жутко серьезное. Так что ему Снежана ответила:
— Чего там учить? Они почти все слова из С++ взяли!
Дядя Витя, разумеется, слышал о программистах “Факела”: он с дочкой гостил у Змеева папы, друга еще по студенческой молодости. Но дядя Витя полагал кружок собранием обычных детишек, слабо понимающих разницу между кодом символа и скан-кодом клавиши. Не то, чтобы выпендреж девочки его сильно удивил — но глубоко внутри дяди Вити шевельнулось нечто... Нечто, позабытое давно и прочно. То ли радость, когда адреса банков sVGA, наконец, перестали наползать друг на дружку и спрайты на экране перестали разъезжаться пельменеподобно. То ли злость на идиотскую архитектуру 8080, то ли горечь сообщения, что Макинтоши отказались-таки от Alpha-процессоров... То ли шок от скорости рабочей станции Silicon Grafics под Iris — совершенно инопланетное изделие, особенно рядом со страшной в те годы девяносто пятой виндой...
— Так вы там изучаете С++?
Снежана помотала головой:
— Всего по чуть-чуть.
— Что-то конкретное делаете? Или так, учебные примеры?
Снежана вздохнула. Не получилась из нее маленькая девочка! Эх, говорил же Змей на балу: “Фарш невозможно провернуть назад”. Вспомнив свой ответ Змею, Снежана внезапно развеселилась. Программист, говорите? Сейчас изобразим:
— Лично я пишу компилятор.
Дядя Витя вздрогнул и сел прямо, но не сказал ни слова. Карие глаза у дяди Вити. И довольно широкие. Снежана улыбнулась:
— Компиляция понимается, как перевод входного потока символов в выходной поток — команды процессора. То есть, в машинный код. Более широкое определение компиляции — замена символов входного языка символами выходного языка, на основании набора правил такой замены. Но там сложно!
Дядя Витя глянул на дочь — та только что не обвивалась вокруг Стасика. Предложил:
— Отойдем?
Снежана подмигнула папе, мило улыбнулась маме. Выскользнула из-за стола. Дядя Витя смотрел на девочку с непонятным выражением лица. То ли удивлялся — то ли сожалел.
Отошли к дверям гостиной, где братья разметили место под елку, но саму елку пока что не поставили.
— И какие же... Сложности?
Девочка театрально вздохнула:
— Как найти нужный элемент в памяти? То есть, какова должна быть форма адресации, чтобы поиск заканчивался в разумный срок? И какой срок считать разумным? Структура хранения для быстрого поиска? Особенно, если средняя задача сто мегабайт чистых, не считая разметочной информации?
Папа, слушающий краем уха, вздрогнул и мало не уронил с вилки рыбку. Мама безнадежно развела руки: такая вот выросла. Не запихивать же обратно!
Снежана улыбнулась родителям еще милее, повернулась к собеседнику:
— Что делать, если команда или данные не найдены? Вы же знаете, основная ошибка виндовс — вылет за пределы отведенного сегмента. Кроме того, необходимо дать пользователю языка возможность включить и выключить кусок структуры данных на горячую. Иначе никакой сети, никакого распараллеливания.
Дядя Витя икнул. Дядя Витя мигнул. Дядя Витя поднял обе руки к галстуку и зачем-то подергал его вниз:
— И как... Вы решаете?
— Для начала, Шарк предложил переформулировать задачу. Чтобы проблемная область не сплошая масса данных, а некоторая упорядоченная иерархия объектов, типа BSP/PVS-структур в 3D-шутерах. Такие иерархии понятий символьные языки обрабатывают лучше. Ошибиться в связном дереве труднее, чем в сырой массе цифр.
— А что за символьные языки?
— Делим все данные на две группы. Символьные и числовые. Символом назовем последовательность знаков, представляющую что-то из моделируемого мира. Тогда число — символ, представляющий самого себя. Новые процессоры все числовые. Символьных сейчас нет. Шарк рассказывал, последние попытки делали финны, лисп-машины, еще при живом СССР. Соответственно, и языки сейчас ориентированы на числодробилку. Однако, поскольку множество символов включает в себя числа, как подмножество, то символьные процессоры, в теории, могут лучше работать с числами, чем числовые процессоры с символами. Соответственно, символьный язык — ассемблер для символьного процессора. Или эмулятора, это понятно.
— Хм... Некая логика есть. А что дальше?
— А дальше в машинной памяти создается одинаково древовидная структура объектов, ссылающихся друг на друга. Сегодня вовсе неважно, на каком исходном языке писали программу. На момент исполнения процессор видит в памяти одну и ту же древовидную структуру: поля данных, переплетенные взаимными ссылками. Так вот, — Снежана опять улыбнулась, — “class” в том вашем С++, с его свойствами, и будет примерным описанием символа, как некоего понятия предметной области. Следовательно, любая программа — компилятор. В смысле, переводчик с языка предметной области на язык процессора.
Судя по лицу дяди Вити, он понял.
Судя по лицам всех остальных, понял только дядя Витя.
— Э-э... — дядя Витя вежливо и коротко наклонил голову. — Благодарю. Мне... Нужно подумать.
Снова поправил галстук и отошел.
Подошел заметно встревоженный папа:
— Снежана, ты что творишь? Ты себя со стороны видела?
Девочка бросила взгляд на ноги, руки, живот: с одеждой все в порядке. Покрутилась, заглядывая за спину: ничем не измазано, нигде не расстегнуто.
— А что?
— У тебя голос изменился, — генерал-майор госбезопасности поежился. — Металлический голос. Взрослый. Ты же это все вещала с чужих слов, так?
Снежана независимо вскинула голову:
— А что такого-то? Ты же сам говорил, что научиться можно только на реальных примерах.
— Но зачем же вам такие сложности?
— А что мне, дурой оставаться? Сам же говоришь, будущее за программистами. Если роботы везде, кто-то же их должен программировать, нет?
Папа оглянулся на вернувшихся к столу гостей, успокоительно махнул рукой жене. Покосился на дочку:
— Но тебе же только тринадцать лет.
— Папа, а что ты знаешь про тринадцатилетних? Вот из нашего класса? Ты в курсе, что Ирка и Светка литрами жрут пиво в туалете — типа, уже взрослые? Что Танька и Ленка на полном серьезе обсуждают, кто из парней лучше трахается? А как Юлька говорила про своего будущего мужа: “Найду такого, чтобы зарплата четыреста, это средняя по стране. Матиз маленький стоит сорок тысяч, как раз по четыреста в месяц на десять примерно лет. Жить будем у меня, на обеды я ему буду что-нибудь отдавать. А потом и развестись недолго.” И ей вообще по... Пофиг, что это будет за мужик, чего сам он будет хотеть или не хотеть. Папа, даже я понимаю, что мужик такого не потерпит!
Папа вздохнул. Хорошо, что дочка ему доверяет. Но что в обычной школе так вот запросто...
— Юльку я видел. Она же себя умной считает. Неужели она не понимает?
— Она уверена, что управлять можно любым. Если правильно точки найти.
Снежана требовательно посмотрела в лицо родителю:
— А это правда? Ты же служишь в той самой конторе?
Петр Васильевич поморщился:
— Правда-то правда. Только с кучей оговорок. Дьявол, знаешь ли, в деталях.
* * *
— ... Поэтому детали не прописывать и даже не упоминать. Мы всегда должны сохранять возможность вывернуть нашу позицию в соответствии с новыми обстоятельствами.
— Хорошо, детали в самом деле нет смысла разжевывать. Всем будет не до мелочей. Но прошу вас озвучить цель. Во избежание разночтений. Хватит с нас языкового барьера. Смысловые неточности недопустимы.
— Согласен. Итак, мы основываемся на том, что вариант светлого будущего существует. И он представляет собой линейно продолженное настоящее. Все живут плюс-минус как сейчас, но побогаче, подольше, поздоровее, побезопаснее. И, на первый взгляд, посвободнее. Бунтари же, неуживчивые люди, акцентированные истероидные и шизоидные типы — словом, все недовольные — вытесняются во внешний круг. На фронтир. Благо, теперь у нас имеется фронтир необозримый. Богатый, прекрасный и опасный. То, что надо любому искателю подвигов и славы.
— Орбита.
— И даже шире: Внеземелье в целом. Пусть все, желающие странного, стартуют к своим любимым подвигам.
— А они не вернутся к нам потом, отрастив зубы? Как там у Азимова, в “Обнаженном солнце”? Земля перестала разиваться, а улетевшие в космос подняли технологии, вернулись и завоевали землян.
— Азимов писатель, а не только фантаст.
— Не понял.
— Поэтому я диктую вам, а не вы мне. Азимов — писатель. Для сюжета ему нужна драма, напряжение чувств, распря. Но откуда все это возьмется в реальности? Допустим, улетевшие люди... Назовем их “спейсеры”, как у Азимова — действительно достигли вершин в науке, технологии. И зачем, в таком случае, им вообще старушка Земля? С выработанными рудниками, с тесными клетушками территорий, безразлично, государственных или корпоративных?
— Нельзя ли пример из реальности?
— Возьмем любого из моих референтов. Просторная квартира или коттедж. Дорогая машина. Лучшие доктора. Лучшие учителя для детей. Ежедневная причастность к управлению страной. Зачем такому возвращаться в свой райцентр, тем более — завоевывать его? Что ему там делать? Еще понимаю: “с золотым поясом и форсом проехаться мимо кое-каких домишек”. Но потом-то что? Орлы не ловят мух, а львы не питаются падалью!
— Вы полагаете...
— Стругацкие понимали вопрос намного лучше. Их “людены” на Земле ничего не забыли. Если не хотите Стругацких, вот вам “Схизматрица” Брюса Стерлинга. На Землю вообще наложен интердикт, она закрыта для посещений. В небесах своя жизнь — внизу своя. Нам нужна только небольшая поправка: лифт, отсасывающий смутьянов наверх. Как дренаж отсасывает гной. И образуется логичная устойчивая система, понятная всякому.
