— Да, Прекраснейшая... и мои извинения, тоже. Не хотел Вас обидеть. Кстати, это самая тихая из всех виденных мной истерик. Примите поздравления. То есть, я прямо-таки, восхищён такой истерикой. А давайте выпьем! Я сейчас запущу сюда Знающих, пусть читают, что следует. А мы в спальне пока выпьем. Не надо делать такие глаза — дверь будет приоткрыта. Не дождутся! Идёмте! Такие стены надо отпраздновать!
Амалирос распахнул окованные нефралем двери зала. Как только всё стихло, осмелевшие Тёмные поспешили наверх. Многие сочли, что Светлые всё-таки напали — видели пылевой смерч, который вырывался из верхних арок.
Подданные в страхе смотрели на вышедшего к ним Повелителя. Волосы на голове торчали копной, как будто его по полям валяло. Да и пыльный он был такой же. Одежда — редкая рванина. Ни одного тарла. Царапины — да где их только не было! Хорошо же его эта Светлая потрепала. Все единодушно решили, что Посланница очень сильна... была. Однако Повелитель не спешил сообщать подробности.
— Знающих сюда! Рассказ про За-Предел остался только в копии у Светлого посла Аль Манриля. Найдёте его в Доме Ар Ктэль. Все прошения о прочтении — к нему. Остальным — вон отсюда!
Все переживавшие отправились, куда послали: кто радостный, кто грустный, кто исполнять приказ, кто просто "вон".
— Прекраснейшая, как Вас благодарить за картины? Очень непредусмотрительно было с моей стороны их не снять. Очень. Надо же, даже барельеф осыпался... немного. Даже ещё пострашнел. Не думал, что это возможно. Вы, пейте. Нас отвлекли как раз на теме брата. Я не забыл. Для меня это очень, очень волнующая тема. Брат у меня — заговорщик. Понимаете? Сейчас он на выработках, как и последние, без малого пять сотен лет. Он туда отправился сразу после празднования своего четырёхсотого дня рождения. Решил совместить один праздник с другим — занять кресло в Зале Совета. Тарлы видели? Я предпочитаю исключительно белые лунные. За моим любимым братом, чьё имя я решил вычеркнуть из истории Правящего Дома, наблюдают специально приставленные стражи. Все тарлы, а он трудится именно на выработке белых, поступают только ко мне. С одной стороны, никто из подданных не сможет похвастать, что ему достались камни лично из шаловливых ручонок моего братца. Это всё-таки — несколько неприлично. С другой, мне особенно приятно видеть результат его плодотворной работы.
— Это жестоко. — Элермэ с трудом приходила в себя. — Это чудовищно! Через столько лет не суметь простить!
— Ну, Вы просто как моя Драгоценная Мать. Те же слова! Она, как и Вы, полагает, что её маленького сына следует простить и вернуть домой. Его переписку со сторонниками и видеть не хочет. Говорит, что на ребёнка наговаривают. Мол, не может он столько лет... Уверяю — может. Это у нас — наследственное. Мы очень много лет можем. Дней через двадцать, когда новые работники прибудут к нижним уровням, мой маленький брат сможет лично поприветствовать некоторых своих друзей. Пусть отчитает их за недальновидность. А оставшиеся на свободе будут регулярно получать его послания. Только после меня, конечно. Я не пропускаю ни одного известия снизу. Так что у меня здесь всё время зреет и плодоносит качественный заговор. Вот, Вы в растениях разбираетесь, насколько я знаю... Могу Вам как существу Светлейшему и добрейшему показать такой рецепт яда — пальчики оближите. Вы себе даже не представляете, что можно сочинить из шестидесяти невинных цветочков и травок.
— Но почему же Вы их всех не отправите на выработки? Сразу. Это Тёмное развлечение? Да?
— Нет, разумнейшая. Посадишь одних, он мне других попортит. И опять всю цепочку наблюдателей менять? Нерезонно!
— Чем же он так для них хорош?
— О! Всё очень просто! Он предложил такую систему правления... Вы ни за что не догадаетесь! Он обещает своим "друзьям", что будет править на благо нашего народа... только первые сто пятьдесят лет!
— А потом? — Элермэ устала соблюдать этикет, завернулась в покрывало и потягивала настойку, забрав с собой на кровать оплетённый глиняный бочонок. — Если ему надо так мало, зачем он вообще стремится к власти? Это же, обычно, неистребимая страсть. Властолюбцы не отдают "венцов", "корон", "кресел" и "тронов"... Ну, а его сторонникам-то, что надо?
— Вот! Это Вы правильно понимаете. Позвольте и мне себе плеснуть. Не хочу спотыкаться через Знающих, они там уже до половины текста доползли... А своим "друзьям" он обещал, что потом каждый Дом будет занимать кресло в Зале Совета по очереди. Очерёдность будет... по жребию. Смех, да и только! Ар Птиэля видели вчера? Ну, да, Вы его не знали. Исключительного качества болван. Кстати, имел виды на Исильмэ. Даже с сыном. Я уж не буду учитывать то, что в таком случае Даэрос непременно погиб бы под каким-нибудь "случайным" обвалом на добыче тарлов. Этот подданный, займи он кресло Повелителя, обвалил бы жизнь всего народа лет за двадцать. Но, это так — фантазии. Полагаю, что до исполнения обещаний мой брат не дошёл бы. Ни в коем случае! Тут Вы абсолютно правы. Его "друзья" отправились бы вместо него за тарлами. Полагаю, мой маленький брат, как натура немелочная, вполне мог обойтись одним затопленным проходом для них для всех.
— Но! Это просто... Не могу поверить. А почему, кстати, его "друзья" на такое развитие событий не рассчитывают?
— Он поклялся им именем Единого Создателя.
— Но тогда...
— Никаких "но", будущая Посланница. Эти мои непослушные подданные сами клялись мне тем же и так же. Но они, наверное, считают, что мы так глубоко, что Создатель не дотянется. Или не заметит. Маленький секрет: лжецы и клятвопреступники сами обманываются чаще других. И ещё: жизнь у них такая нервная! Ну, чем не Проклятие? Кстати, я — его воплощение. По совместительству — ночной кошмар и злобный выползень.
— Вы? Вы несчастнейшее существо. Вас, получается, тоже коснулось Проклятие! — Элермэ выпила достаточно, чтобы начинать жалеть всех без разбора.
— Нет. От "несчастнейшего" я отказываюсь. А Проклятие... Моя Благороднейшая Мать, не далее как триста тридцать два года назад прокляла меня. Торжественно и сильно. Более я не видел её. Мы не встречаемся. Но я не ощутил изменений в своей жизни ни до, ни после этого акта.
— О! Как она несчастна! — Элермэ не понимала, как можно жить с таким горем.
— Совершенно несчастна. Один сын ковыряет камни глубже некуда, второй, то есть я, бессердечный выползень! И это — прекрасно!
— Простите! Но это — извращение какое-то: Ваша последняя фраза.
— Доказать обратное? Как нечего делать, юная моя кувшинка. Первое: заговоры были, есть и будут. Если эта зараза один раз завелась, то она — хуже плесени на уровне безвоздушных ходов. Второе: предположим, я сдался. Предположим, частично. Разрешаю представить: я демонстрирую горячую любовь Сына к Матери и регулярно бегаю к ней убеждать, обещать, просить прощения и занимаюсь прочими глупостями.
— Любовь к матери — глупости!? — Элермэ раздумывала, а не выплеснуть ли этому Выползню остатки настойки в лицо? После всех событий терять было точно нечего.
— Демонстрируемая, в данных обстоятельствах — да. Любовь, вообще, в таких обстоятельствах — слабое место. В это место можно бить. Моя Благородная Мать не прожила бы долго при таком моём поведении. Кстати, открытая дверь в зал... Элермэ, достаточно просто закрыть её на некоторый срок, чтобы Вы вскорости отужинали чем-нибудь отвратительно губительным. Ладно, давайте предположим, что это я съел что-нибудь... несвежее. И вот, меня нет. Нет в Верхних покоях, где я вполне могу понаблюдать за творчеством Ваших братьев, слегка пропылившись, нет и в Нижних Чертогах, где я могу слегка зажать любого подданного между двух стенок и посмотреть в его честные глаза. А есть здесь мой брат. Младший и завистливый. Завистливый потому, что ему достались очень средние способности. Представляете, как при этом упадёт общий уровень защиты? Я же тут ещё и гарантией от Ваших Светлых сил работаю. Кстати, заговорщики в основном тоже — обделённые полнотой силы. — Амалирос налил себе ещё багрянки. Светлая уже смотрела на него именно так, как он хотел: с испугом и любопытством одновременно. Оставалось только добавить жутких подробностей, чтобы довести Вестницу до состояния восхищения его силой и мудростью. — Вариантов развития событий всего два: или братец быстро изведёт своих "друзей"... Или мои верные подданные его не простят и прикончат. Так что, либо Нижние Чертоги станут похожи на кровавое подгорное озеро, либо, что скорее всего, он даже свои сто пятьдесят лет правления не получит. Как не получил один мой дальний родственник. Отец передал мне правление, а этот родственник решил, что со мной он справится потом и начал с Отца. Я ограничил срок правления родственника очень сильно. Моего Отца он убил после рассвета и не дожил до полудня. И поэтому... — Амалирос нагнулся и зашептал Элермэ на ухо. — Я не исключаю, что моя Благородная Мать весьма качественно и разумно притворяетссся! Так качественно, что даже я не знаю этого точно!
— Налейте ещё! И что же делать? — Элермэ чувствовала, что от таких Тёмных вывертов у неё в голове завёлся выползень и крутит хвостом.
— Ничего, голубица почтовая! Ничего или совсем ничего! Мать вольна заблуждаться, как угодно — любовь зла. А материнская — ещё и слепа. Но Мать жива и слава Создателю. Братец работает во благо. Живой, накормленный, под присмотром. Заговорщики дрожат по ночам и плетут сети, в которые время от времени попадаются. Я иногда делаю себе и им щекотно — выползней душу. И ещё... — Амалирос опять перешёл на шёпот. — Я через посредников делаю сам на себя несколько ставок: на скорость победы, на способ удержания, на перелом хребта, а потом в Чаше стараюсь всё это проделать. Чаще всего — удаётся. Только никому! Это моя государственная тайна! — Он отстранился и хитро подмигнул. — А сейчас мы с Вами сидим и тихо напиваемся под бормотание Знающих, которые разбирают каракули Вашего Высокохудожественного брата. Строгая Тёмная красота — ничего лишнего. Это я про жизнь в целом и стены в частности.
— Ой! Какой кошма-а-ар! И, никакого выхода? А? — Элермэ выпила залпом. Амалирос налил ей ещё.
— Никакого выхода. Ни-ка-ко-го! Вывод?
— Я сейчас... я плакать буду!
— Неправильно! Это — тоже не выход. А вывод простой: я совершенно избавлен от всяких душевных и моральных страданий. И это — прекрасно!
— У... у меня идея!
— Ой, только не это! За такое количество лет все идеи давно кончились. Могу поспорить: Ваша Светлая идея давно вычеркнута из списка. Вот, видите этот перстень? Красивый, правда? Право, мне смешно даже... Если Вы выскажете нечто новое, такое, что я ещё не обдумывал, он — Ваш. Ну?
— Надо спросить у Даэроса!
— А... Спросить? У Даэроса? Да... давайте пальчик. Кольцо — Ваше. Я, конечно, и не подумаю спрашивать совета у этого сочинителя героических историй. Задним умом в докладах все кажутся очччень умными... Но идея — новая. Ничего подобного мне точно в голову не приходило. По-глупому проспорил. Ну, давайте ещё по глоточку за настенную роспись. Элермэ!? Ну, вот... Стражей сюда! Охранять комнату со спящей Светлой! Тсс! Кто разбудит — на выработки отправится. Знающие! — Амалирос орал на подданных шёпотом. — Закончили переводить? Всем в Зал Совета. Ар Минэль, помогите мне привести себя в порядок.
Отряд двигался к Дрешту тем же порядком. Эльфы поднимали пыль впереди, иногда отъезжали далеко, иногда останавливались, поджидая телеги.
— Нэрьо, ты как?
— Да, ничего уже. Неплохо проехались, а? Но обидно...
— Ну, ты же и так не собирался его убивать?
— За ублюдка?! Моего брата назвать...
— Ой, ну ты опять закипел как котелок! Тебе что, мало, да? Любой горшок, любая ваза, деревья и... и что-нибудь ещё, вполне себе треснут и порвутся в клочья. Зверь, орк или птицеед — запросто. Насчёт гномов или гоблинов — не уверен. Сделать свой смерч внутри чего-нибудь и потом его оттуда вытащить, ты тоже теперь можешь. В паре работать научились. Почти. Нэрьо, ну ты представь себе, как его мотало. А? А тарлы как отрывало!? Ну, тебе же Элермэ передала: стог на голове. Брат, ты просто не понимаешь, как я сожалею, что лично его таким не видел. Это же можно бесконечно вспоминать. Ну, правда, ты же не собирался его прикончить? — Даэрос с тревогой смотрел на насупленного брата. Нэрнис, который ранним утром светился от собственной значимости, совершенно сник. Отобрали у ребёнка игрушку!
— Я бы не смог. Нет, убивать я его не собирался. Чревато различными последствиями. Но поспорить на равных — хотел. А пришлось сдаваться! Я же думал, что вот сейчас ему... нос на колючку натяну и чихать заставлю. А "обчихался" сам! — Светлый скомкал испачканную в крови тряпку.
— Тогда... мы оба обчихались. Я тоже поторопился стихи писать. — И Даэрос прочитал то, что значилось на стене спальни его Повелителя. — И... всё равно, он, конечно, Выползень. Но кое-кого я отловлю. Знаешь, братишка, этот "кое-кто" очень сильно меня в детстве подставил. Я вот сейчас думаю, и неужели я до сих пор жив? За такое можно просто от злости убить, не думая. Я бы убил.
— А что такое?
— Да так... личное. Да не сопи ты так... Ты бабочек любишь?
— Ну, бабочки и бабочки. Летают.
— Счастье-то какое! А некоторые их ловят, бегут к тебе и орут: "Ой, посмотри, какая прелесть!"
— Ну и что?
— Нэрьо, тебе кто больше не нравится: пауки, змеи, мокрицы, вши, блохи, клопы?
— Тараканы. Гадость, тьфу!
— Вот! Бабочки — это тараканы с разноцветными крыльями. Ты как-нибудь присмотрись к их брюшшшкам! А теперь представь себе целую постель дохлых, давленых тараканов! Ты покрывало снимаешшшь... или, не глядя, в постель за-ле-за-ешшшь, а там... лежат эти ошлёпки, из брюх всякие их белёсые внутренности вываливаются...
— Ой, не надо! Хватит! Бррр!
— Ага! А если ты нервный бешеный Тёмный, две тысячи лет никакой личной жизни? И надо же — не прибил на месте!
— Так ты...
— Не я! А вот того, кто меня в спальню пустил, чтобы меня там под кроватью застукали, я очччень хорошо помню. Сочтёмся. Кстати, как у тебя с Элермэ так хорошо получается? Зовущие, это же — редкость! И принимать Весть, тоже не все могут.
— Через посредников. Они Весть не переносят, они её выталкивают, как бы избавляются. В заданном направлении. Это только на один сатр можно без посредников. Вот и представь, сколько сатров между нами, и сколько всякой живности пострадало. Не смертельно, конечно. Но, знаешь... что-то сестра за него испугалась, потом разозлилась. Я думал у меня голова треснет! — Нэрнис всё-таки заулыбался и глаза снова из тёмно-зелёных превратились в ярко-изумрудные. — Нет, но всё равно, здорово мы вдвоём теперь можем, да? А представь, если не на расстоянии по образу, а напрямую Повелителя твоего как шарррахнуть!
— Ой, Нэрьо, не обижайся, но ты как дитя. Что ты к нему привязался — то убьём, то шарахнем. Где твоё Светлое сострадание? Он же всё-таки живой. Ошмётки твари помнишь?
