Василий до сих пор не может забыть того восхищения, который вызвали в нем вступительный видеоролик и последующее погружение в игру. Затянуло. В первый сеанс оторваться долго не мог, играл всю ночь и до обеда, настолько его потрясла графика и вообще геймпей. NPC от живых людей не отличишь.
А потом — приелось, что ли. И, наконец, пару дней назад с глобальным обновлением полюбившаяся игра скатилась в разряд "говнища". Нахрена СС ввели и донат? Хуже ведь стало.
Телефон пиликает от сообщения в WhatsApp.
"Ты тоже вылетел?" — пишет Джейн. Та девушка, которая играет Лазутчиком под ником Джеймс.
"Да", — отвечает.
"У наших у всех игра зависла"
"Не удивительно. Поделом разрабам. Пусть у них все серваки сдохнут от жадности"
"Этот чудик Дуля опять говорит, что всему виной заговор Темных)))"
"Дебил он, чё ты его слушаешь? В психушку ему надо лечиться. Какой адекватный человек поверит, что персонажи компьютерной игры переселяются в тела пользователей?"
Джейн набирает сообщение и не отправляет. Молчит. Вася откладывает телефон в сторону.
С девушкой он как-то обменялся номерами и выяснил в переписке: что она живет в Израиле, ей почти тридцать, дважды разведена и два ребенка от разных отцов, служит в армии. И хотя на фото Джейн — сущий секс-ангел, всерьез подкатывать к ней Вася не был настроен. Нет, не из-за возраста, расстояния или ее "бойцовского" нрава. А из-за детей. Васе втемяшилось в голову, что тащить левых отпрысков на своем горбу он не станет. Но виртуально флиртовал с одинокой мамашей, оттачивая таким образом навыки донжуана.
"Я спать", — пишет, наконец, Джейн.
"Я тоже. Спокойной ночи"
"Целую"
Он принудительно тушит компьютер кнопкой питания, на мониторе которого не дрогнуло ни пикселя с тех пор, как зависла картинка, смахивает с дивана учебники с тетрадями (после учебы нашел целых пять минут на курсовую, пока виртуальные друзья в рейд не позвали), и валится на их место. Не постелив и не раздеваясь.
Но тут же дверь в его комнату с грохотом распахивается. От неожиданности Вася прыгает до потолка: в проеме при сером свете утреннего окна возникает силуэт, очень похожий на Дарта Вейдера!
— Чё за херня?!
Дарт Вейдер включает верхний свет, и Вася понимает, что обознался: этот злодей из какой-то другой истории.
— Папа, если это пранк, то очень хреновый, — бормочет он с перепугу. — Честно, я в последний раз. А потом сяду за курсовую.
— Твоих родителей не существует, — гудит четырехликий шлем.
— К-как?
Звонит телефон. Парень кидается к трубке, мимолетом соображая — что кому нужно от него в такой поздний, или слишком ранний, час, — и готовится орать на помощь. Номер не определяется.
— Алло? Помогите, ко мне ворвался психо...
— Твоих родителей не существует, — повторяет в трубке голос мрачного гостя.
— А-а-а! — Вася отшвыривает смартфон и забивается в угол.
— Не узнал меня, да? — говорит Ворон, неторопливо приближаясь к пареньку. — Я говорил, что в игру попадаешь не ты, а твоя душа, которая, впрочем, никогда тебе не принадлежала. Даже мысли, которые порхают у тебя в голове, складываются из мэрлонских знаков по формуле нашего синтаксиса (иначе как бы мы, мэрлонцы, нашли общий язык с вами, представителями недоносков Вселенной?). Вынь мысли из своей головы — и ты исчезнешь туда, откуда мы выкопали ваш дикий по всем понятиям этнос... Проклятый Автор, ты создал меня чересчур говорливым! Да... я с детства знаю историю Мэрлона, а теперь знаю, что все мои знания до сего момента, откровенная ложь. Моей планеты, моей родины в том виде, в котором она представлялась мне, никогда не существовало. И твоей, по всей видимости, тоже... Глубоко же Ты закопал меня, Автор. Придумал матрешку из миров, а самый внутренний наводнил главными героями. Ну, зато теперь я знаю, что такой — быть Автором, быть САМОМУ ПО СЕБЕ.
— Кажется, я вспомнил тебя, — говорит Вася. — Ты Ворон. Ты персонаж из игры. Но как ты... перелез из компьютера ко мне в комнату???
— Ты вспомнил, потому что я тебе так велел. Раньше я был частью Автора, теперь Автор — часть меня, а ты исполнитель моей воли. Но, честно говоря, ты мне без надобности. Я буду рассказывать сам о себе.
— Ты убьешь меня?
— Конечно! Но сперва посмотрю на мир твоими глазами.
Я одергиваю шторы и окидываю взглядом убогую панораму земной улицы: предрассветный час; по двору сам по себе катится автомобиль, выруливает к парковке, орошая светом фар пустоту без деревьев, игровых площадок, беседок и ранних прохожих, которым следовало бы неспеша плестись на работу куда-нибудь на другой конец города или за город. На занавесках в доме напротив проявляются и пропадают тени, но их отбрасывают не жильцы, атакованные приступом бессонницы, — они возникают сами собой на границе авторского и читательского воображений. И даже электричества, которому вверено питать осветительные и электроприборы, никогда не изобретали в этом самодельном мирке, состоящим из ста метров прямого вида за рамкой окна. Так что при желании можно выкрутить любую лампочку, и она все равно будет гореть в руках, исправно следуя доверенной ей подсознанием функции.
Возвращаю внимание в комнату Василия: стол с компьютером и часами, диван, кучка тетрадей, разбитый телефон, окно, дверь — несколько четких деталей внутри кубического пространства со стенами, полом и потолком неопределенного цвета и размера. На подоконнике возникает горшок с цветком и тут же пропадает, на стенах появляются и исчезают картины и фотографии в рамочках. По тому же неясному правилу комнату обставляет эфемерная мебель, книжные полки, расстилаются ковры, — которые вмиг испаряются, меняют формы, переносятся на другое место или заменяются чем-то другим. Лотерейный барабан дизайнерских решений, которые никак не могут прижиться, зафиксироваться в быстрой смене наскакивающих друг на друга псевдохудожественных галлюцинаций и читательских догадок.
Вероятно, у прежнего Автора не хватило фантазии изобразить быт главного героя, как и описать его самого.
— Ага. Теперь я понимаю, отчего земляне так цепко держатся за слова и цифры. Того, что не обличено словом, не существует, а что выражено — все равно не имеет четкого представления.
Я только щелкнул пальцами — и непрерывный калейдоскоп форм, цветов и размеров густеет от вкраплений статичных предметов. Синие обои клеятся к стенам, шкаф из ДСП утверждается в углу, наверху загорается свечная люстра XIX века, полы расчерчивает в клетку ванная плитка модного красно-белого окраса, а к столу прижимается дедушкино пианино с милым цветком в вазе на узорной салфетке...
Ладно, хватит дурачиться. Пора выходить из нереальности. Нет главного героя — нет и повествования про него. Нет повествования — остается только действительность. Куда мне, в сущности, и надо. Из разряда вымыслов стать физически ощутимым телом — чего еще может пожелать лично для себя литературный персонаж?..
Достаю из ножен великолепный Меч Вельзевула и направляю острие в сердце Василия. Парень трясется в углу и хнычет. Мнит себя настоящим, хотя, по сути, занимает в сюжете места не больше, чем его компьютер.
...Но вдруг, неожиданно для меня, окно лопается и вместе с брызгами осколков на меня валится незнакомец в таком же, как у меня, Скафандре Бога.
— Остановись! — кричит незнакомец. — Ты зашел слишком далеко. Ты не должен быть здесь!
— Это ты помог мне выбраться из уничтоженного Мэрлона, — говорю я, отступая. — Кто ты?
— Меня зовут Федор Николаевич Сорокин. А ты — мой Проводник.
— Проводник?
Этот Сорокин, кем бы он ни был, вздумал мне помешать. Тревожит меня то, что он осведомлен о ситуации лучше и, вероятно, не уступает мне по силе.
— Ты программа, помогающая мне не затеряться в дебрях чужого сознания. Отчасти я — твой прообраз, контролирующий твою работу.
— Что за шутки?
— Ты пересекаешь границы алгоритма. Твоя задача — просто вывести сознание мальчика из глубокого сна.
Киваю на забитого дурачка.
— Его?
— Да. Как жаль видеть его таким. Это его последнее состояние: вялое, самокритичное... Анастасия Петровна, что ж вы делаете со своим сыном. Нет, эту мадам больше нельзя пускать в больничное крыло. Так, программиста я вызвал. Наверно, он перепрошьет модуль Проводника. М-да... только обрадовался успешному окончанию эксперимента, а тут такой серьезный сбой...
— Вы разговариваете сами с собой, уважаемый Сорокин?
— Скорее всего, Саша, мой пациент, которому мы снимся в данный момент, слышит и запоминает мои слова, а затем вставляет их в сон рядом со своими фантазиями, если момент подходящий. Стараюсь больше говорить и размышлять вслух, чтобы не терять с ним связь. Помогает направлять его мысль. Я долго работаю в области морфологии, и знаете, так же, как нет двух одинаковых характеров, так нет и пары идентичных голов. В чужом сознании все стоит неровно, а порой и вовсе верх дном. Бесконтрольные иллюзии сумбурны. Они напоминают витраж из плаката кумира, обстановки понравившихся книг и видеоигр, персонажей фильмов, аллюзий, личных воспоминаний, обиды школьных времен, роликов из YouTube и популярных новостных тем — и все это в одном флаконе. Можете себе такое представить? Не удивлюсь, если в подобном сне появится, к примеру, крокодил с медными крыльями, или, что еще нелепей, Золушка, полюбившая Святого Патрика.
— Выходит, мы во сне этого главного героя?
— Не совсем его. Этот парень — Вася — отголосок внутреннего состояния моего пациента. На самом деле я и имени Василия не должен знать, потому что меня здесь нет, но во сне это не имеет значения.
Его здесь нет. Это хорошая новость.
— И что же вы намерены предпринять, Федор Николаевич?
— Буду ждать, пока тебя починят. Я иду по тонкому льду, Проводник. Мальчик в коме, его сознание ранимо. Если что-то пойдет не так, последствия будут катастрофичными. В моих руках его жизнь и собственная репутация как ученого.
— Полагаю, вам обещали неплохую награду за спасение вашего пациента.
— Его спасение и есть награда. Плюс — это неповторимый научный опыт.
— Странно. Не уверен, что именно я произнес свою предыдущую реплику, — говорю я.
— Верно. Реплики генерируются в голове того, кому мы снимся. Присмотритесь к Василию.
Я нагибаюсь к прижухшему геймеру, тот приподнимает голову навстречу. Глаза Васи полны черноты и боли, но жабьи губы отдельно от общей композиции лица растягиваются в улыбке, и он говорит голосом Федора Николаевича:
— Наверно, ему снится кошмар. Тем не менее, он хозяин своего кошмара.
— Выходит, вы мой прототип? — спрашивает Вася моим голосом.
Ясно. Угнетенный Автор продолжает вещать из темницы. Выдумал защитника своему герою. Не очень правдоподобно, но в Его состоянии уцепишься и за соломинку.
Я и Сорокин в одинаковых Доспехах. Лица закрыты; парень прокручивает диалоги в своей голове — значит, если хорошенько перемешать, Автор не догадается, кто есть кто и окончательно запутается.
— Я знаю только то, что знает он, — Сорокин кивает на геймера. — Раньше мы с тобой являлись одним персонажем. Но ты научился действовать самостоятельно. Жаль, я не уловил опасности сразу.
— Вы ошибаетесь, — я медленно обхожу Федора Николаевича справа, чтобы он, сохраняя между нами дистанцию, вынужден был перемещаться по окружности к моей первоначальной позиции. — Нас было трое. Автор не смог противостоять моему влиянию и в итоге подчинился. Теперь я устанавливаю правила, а не это недорисованное чучело.
— Если ты прав, значит, ситуация перешла красную черту. Я должен действовать решительно.
Мой противник вынимает меч и укрывается черным щитом. Настрой у него воистину серьезный.
Я останавливаюсь в углу, где спрятался парень. Руки безоружны — даю понять, что именно я в статусе жертвы намечающегося насилия.
— Ворон с самого начала зарекомендовал себя как персонаж с наклонностью злодея, — говорю я. — Если когда-то мы были с тобой одним целым, тогда и вы, дорогой мой Сорокин, не воплощение добродетели.
— Отчасти ты прав...
— А значит, — перебиваю, — и вы пришли сюда не ради спасения. Мы боремся за одно и то же, но разделять влияние не станем.
Федор Николаевич делает шаг вперед и направляет оружие мне в грудь.
— Погубить иллюзию ради воцарения здравого ума — одно, — говорит он. — Устанавливать диктат — совершенно другое.
— Вы враг ему, дорогой Сорокин. Такой же, как и я.
— Останови его, — шепчет Вася за моей спиной. Двое в одинаковых Доспехах Вельзевула для него неразличимы. Никто не знает, кто из нас я на самом деле.
Теперь немножко накалим обстановку.
— Неправда, я стремлюсь помочь ему! — кричит один Ворон.
— Тогда почему у вашего пациента такая неприязнь к вам? Что вы делаете с ним? — орет другой Ворон.
— Ты никогда не бывал на Земле. Наши методы чужды твоему рассудку!
— Ты не владеешь информацией, как ты можешь судить, кто враг, а кто нет?
— Прекращай эти свои игры!
— Вижу, по-хорошему ты не хочешь.
Перепалка достигает нужной температуры — и Ворон атакует меня. Черный меч его стремительно жалит мой зеркальный нагрудник...
...но вдруг происходит взрыв, стена комнаты вываливается наружу и тягой вакуума в открытом космосе Ворона всасывает в пустоту частично созданного Автором неба. Я и Вася по какой-то причине остаемся невредимыми.
Поворачиваюсь к парню, замечаю на его лице добрую и застенчивую улыбку.
— Это ты сделал? — спрашиваю.
— Да.
Что поделать: я сценарист, а не литератор. Мое ремесло — заимствовать одобренные культэлитой сюжетные ходы, а не наращивать в тексте жирок межстрочных смыслов и самопальной философии, как это пытался сделать прошлый Автор.
Вася наивно полагает, что избавился от того, от кого нужно.
— Спасибо, — говорю я. Парень встает на ноги с мыслью, что все плохое осталось позади. — Спасибо, Автор, за эту твою последнюю конвульсию. Но, честно говоря, не вижу в ней смысла.
Лицо Василия меняется после этих слов, глаза от ужаса пустеют, рот немо раззевается, а в следующий миг его отсеченная голова катится по кафельному полу и замирает около разбитого смартфона. Обезглавленное тело валится на диван.
Вот и все. Ради чего стоило брыкаться и отдалять неминуемое?
Дом, в котором жил геймер, трясется от лихорадки, кашляет, отхаркивая кирпичи и пыль, бьется стекло, на полах вздуваются и лопаются бетонные волдыри. Этот псевдомирок мне без надобности, его можно разрушить. Выбираюсь на крышу через окно по пожарной лестнице, где меня ждет подвешенный в воздухе вертолет. Хватаюсь за веревочный трап за секунду до того, как провалится крыша, вся масса девятиэтажного здания устремится грудой вниз и целый гейзер пыли ударит в небо с первых этажей.
Вертолет набирает высоту или, что скорее всего, просто мир подо мной катится к черту. Черное нефтеподобное озеро абсолютного Ничего, вытекшее из-за горизонта, топит стометровый отрезок видимой мной недавно из окна улицы и руины дома с трупом бывшего главного героя, заливает серые облака, утреннее солнце и все, все, все, что подразумевалось, но так и не было зафиксировано словом. Наступает кромешный мрак.
