— А он тогда уже довольно сообразительный был, да? — уточнил Ромка.
— Тогда он был уже, пожалуй, даже умнее нас всех. В смысле, эрудированней. Чистый такой разум, абсорбированный интеллект. Ну, в смысле, мудрости в нем, по-моему, никакой не было — был пытливый, пластичный ум, плохо контролируемые эмоции, теоретические знания почти обо всем на свете и никакого житейского опыта. Он был... странный. А еще, кажется, он не смог преодолеть естественные при взрослении комплексы и не сумел, как планировалось, воспринимать меня... как мать.
— В смысле?
— Не делай такое невинное лицо. Ты прекрасно понимаешь, чего он от меня хотел.
— Э-э... — Ромка сосредоточенно нахмурился. — Любви-семьи-детей, что ли?
— Ну да. Того, о чем он читал в своих книгах, того, о чем люди с упоением мечтают и изливают эти свои мечты на авторские листы. Я его понимаю отчасти: он почти не видел тогда других женщин, и это была для него, наверное, на самом деле трагедия. Но жалеть я его не могу. Потому что с севера он однажды вернулся. Тогда, когда война закончилась и материк утопал в тиши.
— Он вернулся, а вы с моим дедом были уже женаты?
— Да, у меня на руках подрастал твой будущий отец. Я не знаю, как он нас нашел. Может быть, по запаху — с него станется. И тогда... и тогда...
Варамира замолкла.
— Баб Варя, а вот это что там такое? Шелковичный остров? — Ромка указал на запад, где в дымке над водой стал проступать массивный, но пока еще совсем бледный силуэт.
Ветер к тому времени уже стих, а вот туман, что окружал подножье приближающегося острова, стремительно густел, наступая, обволакивая и заполоняя собой все вплоть до самого горизонта.
— Да, это он... Шелковичный остров. Место, где мир снов — морок — всегда соприкасается с реальностью.
— Ого какой, — проговорил Ромка.
Остров приближался, загораживая собой солнце и даже половину неба. Он оказался не столько большим по площади, сколько высоким — нагромождение скал, похожих на опрокинутые друг на друга игральные кости, сложенные под углом. Тут и там эти серые камни были покрыты, словно вышивкой, живыми, подвижными пятнами колышущихся в мнимом безветрии деревьев. Листва их трепетала в восходящих потоках воздуха. Сам же остров производил впечатление чего-то очень чуждого миру и упорно напоминал о смерти. Может, такое впечатление производили все эти углы, из которых был соткан его силуэт, или черные птицы, остервенело кричащие в полете и никак не похожие на белых чаек, или — как Ромка сумел заметить, когда лодка подошла совсем близко, — эти темные, вытянувшиеся, как спущенные луки, кривые у корней и острые на верхушках ели, притаившиеся чуть глубже и много выше тех лиственных деревьев, что растут у самого берега.
— Вон туда правь, — Варамира указала налево, — между скал будет проход в бухту, там мы и высадимся.
Ромка, сцепив зубы, снова налег на весла, вкладывая уже, кажется, последние силы в этот итоговый рывок. Когда лодка уткнулась носом в песок, он сначала сидел несколько минут, глядя куда-то в днище, пытаясь отдышаться. А когда все же выбрался из лодки, ступив по колени в прохладную воду, обнаружил, что песок в заводи ярко-голубой.
— Что это? — спросил он у Варамиры, которая помогала ему затащить лодку на берег и перевернуть.
— Это... отголосок сердца острова, — сказала "бабка". — Сейчас... вон по тем ступеням каменным поднимемся, и ты все увидишь. Или, может, посидим, отдохнешь?
— Отдохну, — согласился Ромка, чувствуя, что совсем выжат. — Это тебе не за игрой сидеть.
Они, не боясь испачкать одежду, уселись прямо на перевернутую лодку. Солнце осталось где-то с другой стороны Шелковичного острова, так, что заводь с голубым песком была вся в тени. В щели между скал, в которую как раз и прошла лодка, виднелось синее море, чистое до краев. Черные птицы успокоились и перестали кричать, рассевшись по глубоким норам, выдолбленным в скалах.
— Это вулканический остров, да? — спросил Ромка.
— Типа того,— ответила Варамира.
— А почему я на карте ничего такого рядом с городом не находил раньше?
— Потому что на карте этого острова нет, — сказала "бабка".
— Ага. Ну ладно.
Ромка вздохнул. История, рассказанная Варамирой, в его голове отпечатывалась странно. Она говорила слова — и эти слова были как будто бы ключами к сундукам с настоящей историей. Кое-где настоящая история совпадала с рассказанной Варамирой, а кое-где — нет. Например, "бабка" умолчала о том, что все те тридцать женщин, отобранных для тестов, были колдуньями, и в борьбе за "иерархию" не обходилось без смертельного волшебства, жуткого и кровавого. Откуда это знание взялось и догадывается ли Варамира о том, что Ромка, просеивая ее слова через сито своего восприятия, ведает правду, мальчик не знал. Впрочем, врала "бабка" несущественно и, скорее, чего-то не договаривала. Но, так как она не договаривала, не было и "ключей", чтобы раскрыть истину, — а потому Ромка не мог никак собрать воедино картинку того, что произошло в прошлом. А может, Варамира и сама не понимала, что врет. Может, у нее в голове все так и записалось — кто знает. Мир-то у всех в голове свой.
— Все, я, кажется, отдохнул, — сказал Роман. — По крайней мере, теперь мне придется работать ногами, а не руками, так? Пойдем, куда там ты меня вела.
— Вверх, — сказала Варамира. — Пойдем.
Когда они поднялись чуть выше, голая скала нарядилась высокими травами, которые щекотали Ромке голени под закатанными джинсами. Но потом трава кончилась, землю устлала павшая листва, а над головой зашумел шелковичный сад.
— Сейчас самое начало лета, — сказала Варамира, — где-то через месяц тут все будет черным. В смысле, вся земля покроется упавшими ягодами и почернеет.
— Мы рановато, выходит, приехали? — спросил Ромка, вглядываясь в морской горизонт и защищая глаза от солнца рукой, приставленной ко лбу козырьком.
— Да нет, в самый раз, — ответила "бабка". — Скоро уже дойдем... А значит, я должна тебя предупредить о том, что там случится.
— Да ладно, можешь и не предупреждать, я уже привык, — ответил мальчик.
— И все же, — Варамира поставила рюкзак на камень и тоже оглянулась по сторонам.
Они поднимались вверх по тонкой тропинке, слева и справа от которой вниз уходили крутые скалистые спуски, ступенчатые, угловатые.
— Это хорошо, что ты спросил меня про "того человека". Так или иначе, я должна была рассказать тебе эту историю... ведь она нужна для того, чтобы ты понял, отчего я здесь, такая, как есть, и зачем здесь ты.
— М-м, так я мог не настаивать, — сдержанно улыбнулся Ромка.
— Пойдем, — позвала Варамира. — Еще чуть-чуть осталось.
Они снова двинулись вверх. Теперь уже они шли меж высоких валунов, поросших теми самыми темными узловатыми елями, которые Ромка видел вдалеке еще из лодки. Вблизи деревья оказались просто огромными. Массивные стволы были как будто бы скручены из чугунных штырей. Верхушки елей слегка покачивались на ветру, размеренно, тихо, без всякого ритма, одна за другой. Ромка шел меж ними, задрав голову.
И вот они забрались на самую высокую точку острова, на этакий перевал — хоть он перевалом и не был. Перед ними разверзся широкий кратер неправильной формы, заполненный темно-синей субстанцией, — то ли водой, то ли грязью, то ли нефтью.
Ветер ударил в лицо, растрепал Ромке челку, расправил волосы Варамиры у той за плечами, как крылья.
— Что это? — спросил мальчик.
— Живая глина. Вещество, из которого древние боги слепили человека, — произнесла Варамира.
— Что-что?
— Не веришь? — хмыкнула "бабка".
— Скорее, не понимаю. Разве это не грязевой вулкан?
Варамира смотрела куда-то в центр кратера, не отвлекаясь. Медленно проговорила:
— Сейчас поймешь. Давай, как мы учили с тобой... закрой эти глаза и открой те, что видят изнанку.
Ромка подчинился. Он опустил веки и, укротив дыхание, повел головой сначала в одну, потом в другую сторону, сосредотачиваясь, призывая из небытия странную свою силу, боязливую, хрупкую, спонтанную и все еще почти неизведанную. Он почувствовал, что ветер слабеет. А когда Ромка открыл глаза, чтобы видеть изнанку бытия, ветер стих совсем.
Над кратером, заполненным теперь сияющей бурлящей синевой, разверзся яркий, солнечный водопад, сплетенный из тысячи тысяч нитей, уходящих в небо, в землю, по всем сторонам света, разветвляющихся и переплетающихся друг с другом и с самими собой.
— Что-то эти древние боги никудышные вышивальщицы, — хмыкнул мальчик. И моргнул. Ветер с былой силой, а то и еще более неистово ударил по нему. Моргнув, Ромка нечаянно смахнул видение изнанки и теперь снова наблюдал перед собой просто грязевой вулкан.
Когда солнце поднялось еще немного, тень на противоположной стороне кратера сместилась, и Ромка смог различить, что там, вдалеке, почти у самой синей "грязи", сидит человек.
— Кто это там? — спросил Ромка.
— Сейчас он к нам подойдет, — ответила "бабка". — Это один из тех, кто помог мне... вернуться.
Человек на той стороне и правда поднялся и двинулся к ним.
— То есть... — проговорил Ромка тихо, — ты утверждаешь, что смерти нет?
— Почему же, есть, — сказала Варамира, услышав его за ветром.
— Но вот же глина, из которой боги лепили жизнь, и ты вся такая... красивая такая, и живая. А все, что я до этого читал, все, что смотрел — везде постулируется, что, мол, нет лекарства от смерти. И, мол, даже не смейте заигрывать с этими всеми материями, что-то искать...
— И все же, я здесь, — Варамира глянула на Ромку и улыбнулась. — Даже несмотря на то, что твой обожаемый тот, кого я не могу запомнить ввиду "слепого узла", вернувшись с севера, убил меня.
— Убил? — Ромка посмотрел на Варамиру исподлобья. — Мйар?.. То есть... — мальчик помолчал, раздумывая. — Это он тебя убил, значит... из-за неразделенной, стало быть, любви?..
— Стало быть, — кивнула Варамира.
— Как это... банально, — Ромка хмыкнул.
— Мне кажется, слово "печально" больше подходит, — не согласилась "бабка". — И еще "больно". Нам обоим было больно, пожалуй, и телесно, и душевно.
— А деда, что ли, тоже он убил?
— Нет.
— Ну, хвала Потерянному, я уж думал...
— Что-то ты чернее тучи, — заметила Варамира.
— Ну а что мне радоваться, — вздохнул Ромка. — Так и... — он снова посмотрел на "бабку". — Почему ты здесь? То есть... как тебе удалось обойти бледную с волосами до пят?..
— Как ты знаешь, колдуньи никогда не умирают во сне, — повторила Варамира давнишние слова Пелагеи. — А я, так уж вышло, колдунья. И я никогда, никогда не хотела умирать. И если для всех остальных колдуний эта присказка — скорее попытка спастись эмоционально, этакая уловка, позволяющая умозрительно проникнуть в вечность, — то для меня она оказалась ни разу не сказкой, а тем, что на самом деле случилось. Когда он меня... убивал, — она сглотнула, — я сумела выпить кое-какое ядовитое вещество. Суть его в том, что яд, конечно же, убивает, но сначала человек засыпает. Почти мгновенно, — Варамира сунула руку в карман и достала оттуда прозрачный пузырек с фиолетоватой жидкостью: — Вот оно, собственно. Хватает трех капель.
— Зачем оно тебе сейчас? — спросил Ромка, покосившись на пузырек недоверчиво.
Варамира кивнула в сторону кратера. Человек, сидевший ранее на той его стороне, уже почти что дошел до них. Ромка разглядел, что это мужчина приличного уже возраста, сверкающий гладкой лысиной. Двигался он, однако, довольно бойко. На ветру развевались относительно длинные седые волосы, обрамляющие лысину, и полы странного серого халата, надетого поверх светлой сорочки свободного кроя. Еще на нем были закатанные по колено льняные штаны и пляжные сланцы.
Не добежав пары шагов до края кратера, на котором стояли Ромка и Варамира, человек остановился, опустился на одно колено и прижал руки к сердцу.
— Госпожа! — крикнул он, то ли прославляя Варамиру, то ли приветствуя.
— Ну полно те, полно, — она сделала два шага вперед, снизойдя до старика. — Поднимайся и доставай. Начнем прямо сейчас.
— Сейчас, секундочку, — произнес мужчина, засовывая руку куда-то под халат.
Варамира обернулась к Роману.
— Сейчас... сейчас ты увидишь, через что мне приходится проходить каждый раз, когда я встречаюсь с тем человеком. Это будет не очень красиво. Но ты должен посмотреть на то, что будет происходить при этом в изнанке.
Мальчик кивнул. Старик вытащил из-за пазухи тусклую, облупленную флягу, некогда бывшую, очевидно, зеркально-металлической. Фляга была в форме гроба, что показалось Ромке странным и слегка знакомым.
Варамира приняла флягу в руки. Открутила колпачок, понюхала, поводив перед собой. Обернулась к Ромке.
— Ну-ка, нюхни. Что это, по-твоему?
Ромка "поманил" воздух к себе, как учат на уроках химии.
— Это... ну... я ощущаю запах корицы. И еще... миндаля, пожалуй. И чуть-чуть ванили. И, пожалуй, карамель. И мед. Это какой-то... булочковый концентрат? — он посмотрел на Варамиру. — Что такое? Не так что-то?
Варамира невесело улыбнулась.
— Это кровь того человека, и для меня она пахнет совсем иначе. И на вкус, буду откровенна, — не фонтан.
Варамира сделала глоток из фляги. Скривилась. Отдала флягу обратно старику, который тут же спрятал ее туда, откуда достал.
— Так, а теперь... — Варамира скинула рюкзак на землю и снова достала из кармана пузырек с мгновенным снотворным. — Если вы позволите... Рома, стой здесь, и смотри на то, что будет происходить, через изнанку, ты понял меня?
— Понял, — ответил Роман.
— Хорошо, — сказала Варамира, начав расстегивать блузку. Она сделала пару шагов вниз, к темно-синей жиже, наполняющей кратер. На ходу сняла юбку, оставив ее на песке. Почти ступив в грязь, бросила за спину блузку. И вошла в эту черную синеву. Медленно, тяжело. Казалось, синь выталкивает ее назад.
Когда Варамира вошла в жижу по бедра, то остановилась. Внезапно в грязь упала ее левая рука, просто напросто оторвавшись от тела, как лист от дерева. Что там осталось на месте отрыва, Ромка не видел — мешали рассыпавшиеся по спине Варамиры волосы. Тут же, правой рукой она влила себе в рот мгновенный яд.
Осталась стоять. Пока ее левая рука тонула в синей грязи, правая стала деформироваться и расти, рассекаемая изнутри шипами, в которые превращались стремительно морфирующие кости. Варамиру перекосило на один бок. Из хребта ее тоже полезли шипы, больше похожие на спиральные рога. Она запрокинула голову и издала низкий, нечеловеческий стон.
Ромка сжал кулаки. Он знал, что ничем здесь не поможет, да и ни к чему оно. Но все-таки из-за этого стона ему самому стало больно.
А Варамира или по крайней мере то, во что она превращалась, все билось, изменялось, прорастало в небо странными биологическими конструкциями, дергалось, как желе, распадалось наполовину и нарастало снова. Но буйство плоти сходило на нет. Масса, уже совсем не похожая на красивую молодую женщину, которая зашла в воду, дергалась все меньше, и вот наконец будто бы полностью растворилась в темной вязкой синеве. На поверхность вышло несколько пузырьков, и грязевой вулкан затих.
