— У вас хорошая память, — пробормотал Люк, делая крупный глоток и думая о том, что еще этот могущественный старик успел "считать".
— У меня хорошие стимулирующие мозг магпрепараты, — довольно хохотнул Алмаз Григорьевич. — Но я давно ограничиваю круг людей, с которыми общаюсь. Ну-с, рассказывайте, с чем пожаловали, молодой Кембритч?
— Скажите, — лорда охватил азарт, в голове на мгновение мелькнула мысль, — а если, например, вы увидите кого-то из пропавших принцесс Рудлог, вы их узнаете? Даже если они сменили внешность?
— Конечно, — отозвался маг, делая пасс рукой. Бутылка поднялась в воздух, наклонилась, забулькала жидкость. Затем подлетела к стакану Люка. — Но зачем? Живут где-то девочки, да и пусть живут. И так настрадались, и я, старый дурак, не помог.
— Так они живы? — ну хоть что-то.
— Живы, живы, — успокоил его маг. — Если б ветвь пресеклась, нынешняя трясучка показалась бы легким поглаживанием. А так они хоть как-то сдерживают землю. Даже удивительно, без всех обрядов, слабенько, но держат.
И Люк, наблюдая, как наполняется бокал, решился и рассказал о своих поисках.
— Понятно, — сказал маг, сосредоточенно допивая бокал. — Вернуть наследницу на трон ради спасения страны, дело, конечно, благое. Но когда девчонок обливали грязью и убивали их мать, кто-то из страны вступился? Нет, проглотили. Я не говорю о Севере, конечно, мы всегда были верны короне.
— Так вы мне не поможете? Не расскажете об амулете?
— О каком амулете? — рассеянно спросил маг, думая о чем-то своем.
Люк вздохнул и повторил рассказ Стрелковского.
— Я практически уверен, что пойми я действие амулета и заклинания переноса, я их найду. Вы знаете, что это за артефакт?
— Конечно, знаю, сам его для ирининого папеньки делал, — отмахнулся маг. Затем встал.
— Вот что, молодой Кембритч, вы идите. А я подумаю. Ради того, чтобы усадить куклу на трон, я б и пальцем не пошевелил. Но есть у меня и свои соображения. Посоветуюсь кой-с-кем и напишу вам ответ.
Люк поклонился и вышел, сопровождаемый криком "Не трогайте розы, они усыпляющие". Остается надеяться на добрую волю старика-рентгена. Ему б в цирке выступать, цены б не было.
Алмаз Григорьевич, проводив виконта взглядом, плеснул себе еще виски и одним движением руки создал длинное Зеркало, разместившееся прямо над столиком. В Зеркале один за другим появлялись сильнейшие маги мира, занятые своими делами.
— Все пьешь, Алмазушко? — ехидно спросил один из них, напоминающий ворона, похоже, занимающийся сейчас препарацией чего-то неживого.
— Не завидуй, Черныш, твоя печень уже три раза отказывала. Да и по делу я. Коллеги, надо обсудить один деликатный вопрос...
Марина
Возвращалась со смены я бегом, потому что впереди была встреча с Марианом, а я страшно не хотела опаздывать. Зять предупредил, что у него времени будет немного, перед вечерним дозором и проверкой постов, а мне очень хотелось побольше узнать о том, как живет Василинка, племяшки и вообще все их счастливое семейство.
Но сначала душ.
Вообще я иногда чувствовала неприятное и недостойное чувство зависти, когда думала о семье сестры. И ничего не могла с собой поделать. Одно время я даже была немного влюблена в Байдека, по-детски, конечно, но, тем не менее, некоторое смущение при общении осталось. Ее муж был тем, о ком могла бы мечтать любая женщина. Верный, сильный, серьезный, надежный. Я бы опасалась, не поддастся ли он чарам какой-нибудь дамочки, в изобилии вьющихся обычно вокруг офицеров, но он настолько любил Ваську,что просто не замечал других женщин. Точнее, замечал, но не воспринимал их как существ противоположного пола. Даже к собакам он, кажется, относился теплее, чем к женщинам. Кроме Васюши, конечно.
Из душа я вынырнула в полотенце, прикрывшись больничным халатиком — все равно нормально вытереться в помывочном блоке было нереально, а натягивать одежду на мокрую кожу было противно. Зашла в палатку.
На койке стояла огромная корзина дымчато-сиреневых цветов с темно-красными вкраплениями. Рядом лежала коробочка, обитая темно-синим шелком, размером с альбом для рисования. Я, улыбаясь и снимая халатик, подошла, вытащила влажными пальчиками записку.
"На память о нашем закате. Завтра заеду за тобой. Люк".
Нет, каков наглец, а?
Совсем уже неприлично улыбаясь под негодующие вопли внутреннего голоса о разжиженных мозгах и тупых, падких на сладкое девицах, я наклонилась и открыла коробку.
И застыла.
На блестящей, сливочной подкладке лежали, словно брошенные небрежной рукой, светлые шелковые чулки с черной кружевной окантовкой. Очень длинное жемчужное ожерелье-капля — длинная нить, сложенная вдвое и перетянутая посередине драгоценной брошью. Если его надеть, украшение как раз бы заканчивалось "каплей" на уровне моего пупка. Легкий светло-розовый шарфик-пояс, почти прозрачный, сквозь который хорошо было видно ожерелье. И еще одна записка.
"Наденешь? Хочу увидеть тебя в этом. Только в этом".
Я словно услышала его ироничный хрипловатый голос, и дрожащей рукой потянулась к самому безопасному предмету — шарфику. Коснулась гладкой ткани...и шарфик рассыпался тысячами волшебных лепестков, которые медленной прохладной волной проскользили по моему телу вниз, щекоча особо отзывчивые места крошечными разрядами статики, и, достигнув кончиков пальцев на ногах, быстро поднялись вверх горячим, чувственным потоком.
Коленки подогнулись, задрожали, и пришлось опереться на койку, чтобы не свалиться.
Нет, он не наглец. Он наглая самоуверенная скотина!
В лицее девчонки шептались о таких штучках, изготовляемых под заказ за бешеные деньги магами воздуха. Творение называлось как-то типа "Медовый поцелуй" или "Письмо страсти", ну или что-то такое же слащаво-медовое. И дарить его было таким же неприличным, как...ну как дарить чулки и "каплю" с соответствующей запиской.
"Кажется, кто-то четко дает понять, чем закончится следующая встреча", — ехидно подтрунивал внутренний голос. Что-то я частенько начала разговаривать с собой.
— Да уж, понять по-другому я при всем желании не могу, — я аккуратно накрыла коробочку крышкой и отошла от нее.
"Зато ты точно знаешь, что он от тебя хочет."
— Но хочу ли этого я?
"Не ври себе, а?"
— Заткнись, — в сердцах сказала я и пошла одеваться, пока внутренний голос глумливо распевал строки древней любовной поэмы: "Отдайся дева белокрылая мучителю желанному ночей твоих бессонных..."
Мариан ждал меня на террасе летнего кафе, расположенного в доме рядом с палаточным егерским лагерем. Я безбожно опаздывала, автобус тащился медленно, и я разглядывала город, потому что посмотреть его нормально так и не получилось. Разрушений было, к сожалению, много. Прекрасные двух— и трех— этажные здания с обрушившимися крышами, упавшие на тротуар заборы, потрескавшиеся стены. И все это среди пышной зелени. Я в очередной раз удивилась и порадовалась тому, что никто не погиб.
Автобус тихо проехал центр, обогнул Часовую башню и подъехал к парку, где и стоял егерский лагерь. А вот и кафешка, через площадь. Миленько — изгородь с витой калиточкой, окружающая с десяток выставленных столиков, живые цветы, музыка.
Я издалека увидела мощную фигуру капитана Байдека, и ускорила шаг. Он, сидя за столиком, разговаривал с каким-то человеком, но видно было плохо. По площади туда-сюда шустро сновали автомобили, и пришлось обходить полукругом по тротуарам и светофорам, чтобы дойти, наконец, до вожделенной калитки.
Незадолго до этого собеседник Байдека встал, пожал ему руку и направился к выходу. Я с любопытством глянула на него — блондинчик, высокий, с бородой, на профессора — лингвиста похож. Он как-то странно посмотрел на меня, будто у меня зубная паста засохла в уголке губ (хотя, может, и засохла, собиралась я в состоянии сильного раздрая из-за чьих-то нахальных посланий). Вежливо придержал мне калитку, подал мне руку, — перешагнуть через небольшой водоотвод и ушел.
С Марианом мы проговорили почти час, и я просто млела рядом с ним. Как же повезло Васе! Хотя, с другой стороны, она сама укротила свое везение и заставила его делать так, как нужно было ей. И оказалась в выигрыше.
— Как думаешь, твои мальчишки скоро начнут перекидываться? — легко полюбопытствовала я. Об оборотнях я не знала практически ничего, и исследователь внутри меня не упустил возможности задать этот вопрос.
Мариан улыбнулся. Он вообще всегда улыбался, когда речь заходила о жене и детях.
— Как мне объяснил консультант, первые обороты чистых оборотней начинаются с половым созреванием, лет в 12-14. Не знаю, как будет у нас. В любом случае это будет не скоро.
— А как ты...? — я запнулась, постеснявшись спросить, как часто он оборачивается сейчас, и не пугаются ли дети. И не гоняет ли его Васька из дому в такие дни.
Последнее я бы, конечно, и так не спросила бы, потому что это девочкин вопрос, который можно обсудить с сестрой, валяясь в кровати, но мысли потекли именно в этом направлении.
Он понял мое любопытство, ответил, как всегда, медленно и спокойно:
— Я сейчас почти всегда могу контролировать оборот, Марина. Маг-консультант, к которому я обращался, дал почитать пособие для подростков-оборотней. Они, оказывается, активно издаются, особенно в Бермонте. С картинками, — он усмехнулся. — Забавно было вернуться почти в кадетское прошлое и учиться тому, что истинные оборотни умеют сами по себе.
Мы еще поговорили, я передала горячие приветы Васюте, маленькие подарки для детей, и затем двинулись на выход. Барон Байдек проводил меня до первого светофора, крепко и радушно обнял и направился в часть. Ну а я — отсыпаться.
Но на прощание, когда я уже уходила, он тихо сказал:
— Марина, видела человека, с которым я разговаривал?
— Блондинчика? — я кивнула. — Столкнулись с ним на входе. А что такое?
— Он попросил меня дать ему интервью для книги. Якобы пишет про жизнь королевской семьи до переворота. Я, конечно, изложил ему официальные факты. Но я уверен, что он никакой не писатель. Похож на сыскаря. Я на них насмотрелся за время службы. Взгляд, повадки. Неосознанно тянется рукой к карману, играет ручкой как сигаретой, но сигарет нет. Бережет ногу, будто там мозоль или обувь не по размеру. Темные волоски на запястьях и светлые волосы с бородой. Слишком выверенный образ. По отдельности вроде и ничего, и объяснимо, но все мелкие детали вместе создают ощущение недостоверности. Может, я и перестраховываюсь, но попрошу своих людей за ним проследить. Не нравится мне это.
Я поежилась:
— Почему ты сразу не сказал, Мариан?
Он пожал плечами:
— Зачем? Мы с тобой прекрасно пообщались. А сказал бы сразу, ты бы стала дергаться и разговора бы не вышло.
Капитан был, как всегда, прав. А я, шагая обратно к автобусу, все выискивала глазами этого типа и нервно дергалась, будто ощущая на себе его взгляд. Совсем я забыла об осторожности с этим безумным режимом и морочащим мне голову лордом Кембритчем. Будто все мы уже были в безопасности. Будто и не было Смитсена, убившего маму, потока сыщиков, разыскивающих нас и постоянных переездов с места на место, чтобы только начать жить спокойно.
Сидящий в припаркованном старом автомобиле Люк, и не подозревавший о своем провале, медленно провожал удаляющуюся девичью фигурку глазами. Да уж, он чуть не спалился у входа, когда увидел перед собой Марину. Как ему удалось сориентироваться и не выдать себя, только Богам известно. И если факт посещения ею кафе нареканий не вызывал — мало ли, что ей там могло понадобиться, то вот ее общение с Байдеком, когда-то давно охранявшим вторую Рудлог и, по слухам, имевшим с ней роман, уже походило на очередное странное совпадение. Он видел, как долго разговаривали эти двое, как они обнимались. Было понятно, что их связывают теплые отношения. И помимо заходящейся в крике интуиции он явно чувствовал на периферии сознания ядовитый шепоток ревности.
* * *
**
— Марина Станиславовна, там вас ждут!
— Подождут. Спасибо, Катюш.
Выходя с внеплановой вечерней планерки под любопытствующими взглядами коллег, я, зажав сумочку под мышкой, посильнее запахнула легкую куртку, в очередной раз пожалев, что не заехала перед командировкой домой за вещами. Если б не лорд Кембритч с его поцелуями, не мокла бы сейчас под дождем.
"Разве ты была против?"
— Заткнись, а?
Иссиня-черные тучи, зависшие над Лесовиной, отчетливо намекали, что готовят что-то поэффектней нынешнего моросящего дождичка. В глубинах наступающих грозовых облаков то и дело вспыхивали зарницы и глухо, далеко ворочался гром.
Люк ждал меня у машины, ничуть не смущенный капризами погоды. Высокий, худощавый, опасный. Для меня опасный, ага. Темные глаза, темные волосы, все тот же выдающийся нос, и узкое рельефное лицо. Ну вот ни разу не красавец. Что же ты нашла в нем, Марина?
Улыбнулся краешком губ, привлек к себе, скользнув теплыми руками по бедрам, ткнулся в мокрую щеку быстрым поцелуем с запахом табака и свежей туалетной воды. Открыл мне дверь, сам уселся за руль.
— Я боялся, что ты не придешь, — хриплый голос скользнул по мне, как давешние лепестки "Поцелуя страсти". Сам он смотрел на дорогу, сквозь работающие на полную мощность дворники, немного щурясь от огней проносящихся навстречу машин. В салоне раздражающе пахло новой кожей, сигаретами и Люком.
— Была такая мысль, — признала я. Была, была, что уж тут стесняться. Спрятаться, пересидеть у коллег, уехать гулять в город.
— Но ты все-таки здесь?
Пожала плечами, закручивая влажные волосы наверх. Куртка-таки промокла и неприятно холодила кожу.
— Не привыкла бегать от трудностей.
Люк хмыкнул, мазнул взглядом по моим бедрам. Да, милый, я в штанах.
— Ты надела чулки?
Да, вот так вот сразу проясняем диспозицию и планы на вечер.
— Нет, конечно, — я с удивлением глянула на него.
Засмеялся хрипло, с удовольствием.
— Я так и думал. А жемчуг?
— Отдала волонтерам. На помощь детям, пострадавшим при землетрясении.
Он кивнул, потом укоризненно покачал головой:
— Ты знаешь, что оно было изготовлено в единственном экземпляре и стоит больше, чем две такие машины?
— Вот видите, какой вы щедрый и как сильно любите детей, лорд Кембритч, — ядовито ответила я, и он снова тихо засмеялся.
— Ты такая кусачая, Марина. Голодная, наверное?
— Голодная, — призналась я. — И злая.
— То-то мне кажется, что ты сейчас прыгнешь и начнешь меня грызть. Сейчас уже приедем. Везу тебя кормить и задабривать.
— Опять в пафосное место, где столовые приборы стоят больше, чем я зарабатываю за год?
— А что, — проговорил он своим невозможным голосом, снова скользнув по мне острым взглядом, — неужели тебе не понравился наш закат, Маришка?
И было абсолютно ясно, что говорит он вовсе не про закат.
Я не стала на это отвечать, да и зачем? Вранье бы выглядело кокетством, а сказать правду означало дать ему возможность продолжить игру на его условиях. Да и лорд сам все прекрасно знал.
