— Вот новости!— недовольно щурясь от света, проговорила Кайя.— Третий час ночи! Ты что, эль Тэйтана?
— Ничего,— буркнула в ответ та.— Что-то я не вижу, чтоб здесь хоть кто-нибудь спать собирался!
Воинственно передернув плечами, она запахнула плед как полководец — плащ и уселась за стол, подобрав под себя ноги. Откинула крышку чернильницы, взяла из связки перо...
— Орнелла!— донесся до нее голос Кассандры.— Да ведь завтра же воскресенье! Брось ты эти тетради!
Герцогиня только отмахнулась от подруги, даже не взглянув в ее сторону. С пером в руке она уже склонилась над столом.
Воскресенье, дождливое и хмурое, кадеты Даккарая встретили со слипающимися после бессонной ночи глазами и серыми лицами. За завтраком они без аппетита ковыряли ложками кашу — даже вечно голодным первокурсникам она не лезла в горло. В столовой, всегда такой шумной и оживленной, висела тягостная тишина, никто не ёрзал на лавках, не толкал соседей локтями, и каждый кадет нет-нет да и обращался взглядом к преподавательскому столу. Мастера, сидевшие вокруг него, по сторонам не смотрели. Изредка обмениваясь ничего не значащими фразами, они спокойно завтракали, и лишь иногда кто-то из них, по примеру собственных учеников, вопросительно-тревожно взглядывал на Сезара Тайрина. Глава совета мастеров и временно исполняющий обязанности главы Даккарая мерно глотал ложка за ложкой кашу, не поднимая глаз. Он чувствовал напряжение, витавшее в воздухе, слышал звенящую тишину вокруг, знал, что ему всё равно придется ее нарушить, и внутренне собирался с силами.
Он тоже не спал этой ночью. А в седьмом часу, незадолго до горна, получил с запада известие, что Рыбачья долина вслед за долиной Клевера досталась врагу. Сжечь ее не успели. Пользуясь темнотой и метелью, одно из воздушных крыльев севера обошло по широкой дуге данзарские войска, миновало разделяющий две долины узкий горный хребет и заняло переправу к ущелью: через него им надлежало вывести мирное население. Отстоять саму долину у Геона не достало бы сил. Бой на подступе к Волчьим холмам дался защитникам запада нелегко, многих потеряли убитыми и ранеными, оставшиеся в строю валились с ног от усталости, а главное — попытка укрыть армейским щитом Рыбачью долину могла привести к прорыву неприятеля вглубь страны. Игра не стоила свеч. Поэтому спасали только людей, зерно и, по возможности, скот: та самая сожженная сотня данзарских кораблей в трюмах везла не солдат, но припасы, осадные орудия и обозный скарб. Всего этого захватчики лишились, а с ним и возможности успешного продвижения армии, однако в Рыбачьей долине им легко было восполнить потерю. И Геон забирал всё, что мог. Тянулись по снегу, одна за другой исчезая в ущелье, доверху груженые повозки, ревели коровы, которых почти не слышно было под воем ветра, вздувались мышцы на ногах тягловых лошадей и волов... Люди шли сами, как могли, посадив на возы лишь малых детей, стариков и женщин в большой тягости. Барон де Ласси покидал долину одним из последних: вместе с женой, старшим сыном, двумя невестками и малолетними внуками. Он не хотел уходить, несмотря на приказ короля, он не желал оставлять свою вотчину, взрастившую его прадеда, деда, отца и его самого; он умолял не сжигать поместье, но его не стали слушать. Не до того было. Командующий воздушного крыла, генерал Мэллори, торопил людей, чутье подсказывало ему, что время дорого — и оно не обмануло. Еще не успела скрыться в снежной мгле за переправой последняя вереница повозок, не успела вспыхнуть первая стена господского дома, как на крыльях метели в Рыбачью долину ворвались данзарские штурмовики. Два крыла, вдвое больше, что прикрывали отход мирного населения, отшвырнули отряд поджигателей от поместья и обрушились на переправу. Ущелье им было не по зубам, но защитникам, что остались снаружи, от этого лишь тяжелей пришлось — крыло генерала Мэллори, сутки не знавшее отдыха, приняло неравный бой. Уцелела и вслед за беженцами успела уйти лишь неполная сотня наездников, сам генерал был тяжело ранен, а больше пяти дюжин возов с зерном досталась захватчикам. Вместе с поместьем, службами и содержимым тех закромов, что не смог вместить караван. В один день Геон потерял две долины сразу. А Данзар вернул себе то, что забрал у него огонь в Китовой бухте...
Сезар Тайрин отодвинул пустую миску. Сделал глоток жидкого кофе и, все-таки совладав с собой, поднял голову. Все мастера и преподаватели как по команде выпрямились, не сводя с него глаз.
— К полудню,— ровно сказал Сезар,— прошу весь наличный состав, включая кадетов, собраться в Большом загоне. Кураторы, обеспечьте явку.
— Так точно,— нестройным хором пронеслось над столом. Глава совета кивнул и поднялся. Он ничего больше не сказал, но все, кто собрался в столовой, провожали взглядами его спину до тех пор, пока он не скрылся в дверях. Историк, мастер Стром, молча качнул головой. Сидящая по правую руку от него капитан Рид, тоже не проронив ни слова, опустила ложку.
— Запад,— негромко обронил капитан де Гарр.— На рассвете пришли новые сводки.
— А в них...— прошелестел кто-то и умолк, не закончив фразы.
— Не знаю. Он не сказал. Но, кажется, ничего хорошего.
Мэтр Бенно, глава лазарета, взял в руки свою кружку и сделал большой глоток.
— Полагаю,— проронил он,— в полдень об этом будет объявлено.
Все промолчали, опуская глаза. Молоденькая капитан Дарроу, преподаватель географии, под столом коснулась руки мужа, заведующего драконариумом. Тот ободряюще сжал в ладони ее пальцы. И оглядев лица соратников, сдвинул брови:
— Как бы то ни было, господа, наше дело исполнять приказ, а не предаваться унынию. Быть может, милостью богов, не так уж всё и плохо.
Ему, как и мэтру, никто не ответил. За столом собрались офицеры, большей части которых было известно, что такое война. И все они без исключения знали Сезара Тайрина — будь в последних сводках хоть что-то хорошее, он не стал бы молчать.
...Из Большого загона кадеты выходили молча, глядя себе под ноги. Никто из них не проронил ни слова, пока мастер Тайрин освещал последние сводки с запада, но даже когда он умолк, шумнее не стало. Кадеты Даккарая вдруг словно разучились говорить. Вести были ужасные. А списки погибших в Рыбачьей долине и долине Клевера — еще страшнее. Прозвучала команда 'Разойтись', и многие ученики, пряча глаза от товарищей, заторопились к дверям, чтоб где-нибудь в укромном уголке дать выход своему горю. Кто-то потерял отца, кто-то брата или сестру... Те, кому повезло, спешили убраться с дороги. Они всё понимали.
Орнелла эль Тэйтана покинула Большой загон одной из последних. Ей некого было терять, близкой родни у нее давно уже не осталось, но впервые в жизни она чувствовала себя такой одинокой. Письмо Зигмунду де Шелоу ушло с почтовой повозкой в столицу еще утром, но ответа она не ждала. Сельвия, молча глотая слезы, под присмотром Кайи вернулась в казарму — двое из четырех ее братьев, служившие под началом генерала Лери, были ранены прошлой ночью, и один не дожил до утра. Кассандра убежала вслед за Клиффордом Вэдсуортом — хотя у него, вроде, никто из родных не был ни убит, ни ранен. А Орнелла осталась одна. Подождав, пока растает толпа у дверей, герцогиня вслед за остальными прошла коридором, спустилась по лестнице на первый этаж, бросила взгляд на гардеробную — к той было не подступиться — и свернула к окну. За ним был дождь. Положив руки на мраморный подоконник, хозяйка всего Верхнего предгорья смотрела на катящиеся вниз по стеклу дождевые капли, и ей хотелось плакать. От собственного бессилия, от страха за свое будущее, от того, что некому было ее утешить... В носу отчаянно защипало, на глаза сами собой навернулись слезы, но Орнелла, вскинув лицо к потолку, заморгала, гоня их прочь. Не станет она рыдать, как Селли! Только не здесь, на глазах у всего Даккарая!
— Госпожа эль Тэйтана,— раздалось за спиной, но даже знакомый, такой любимый голос не всколыхнул сейчас ее тоски. Герцогиня отстраненно прикрыла глаза.
— 'Госпожа эль Тэйтана',— эхом повторила она.— Разве мы с вами уже не друзья, Ричард, и не добрые соседи?..
— Простите, Орнелла,— сказал де Кайсар. И добавил, помолчав:— Я захватил и ваш плащ тоже, у гардеробной страшная давка. Возьмите — на улице дождь.
— Спасибо,— уже немного совладав с собой, она обернулась. Лицо Ричарда, протягивающего ей плащ, было печальным и сосредоточенным. Он так же, как и она, никого из родных не потерял прошлой ночью, но скорбел сейчас вместе со всем Геоном. 'Как это на него похоже!'— с нежностью подумала Орнелла. Краем глаза она заметила медленно спускающегося по лестнице Сезара Тайрина в окружении хмурых офицеров, и зябко передернула плечами.— Запад!.. Я до сих пор не могу поверить. Столько людей... и всё было напрасно, Ричард!
Безысходность, звучавшая в ее голосе, тронула его. Молодой человек опустил плащ на подоконник и взял поникшую герцогиню за руку.
— Я понимаю ваше отчаяние,— тихо сказал он, глядя на нее своими красивыми карими глазами.— И вокруг нет ни одного человека, что сейчас не разделял бы его — но нужно держаться, Орнелла. Нельзя падать духом — особенно теперь, когда от всех нас так много зависит!
— От нас?— пробормотала она.— Опомнитесь! Сотни бойцов, закаленных в сражениях, остались лежать на снегу долины Клевера — они не смогли защитить ее, как же мы сможем? Да и сколько нас?..
— Больше, чем кажется. И если понадобится, мы все до последнего придем на смену ушедшим!— расправив плечи, горячо выдохнул де Кайсар. Потом поймал ее гаснущий взгляд и сказал виновато:— Простите. Вспоминая потери, я забылся и не подумал о ваших чувствах...
'Когда ты о них думал',— с горечью пронеслось в голове Орнеллы.
— Я не справлюсь, Ричард,— тихо вздохнув, сказала она.— Вы другое, вы, наверное, сможете, но не я. Это всё слишком страшно!
Голос ее предательски дрогнул, и де Кайсар коротко сжал ее руку. Это не было жестом сердечной приязни — Ричард, согласно своей благородной натуре, всего лишь пытался ободрить ее, как старого друга, и герцогиня это понимала, но тепло его ладоней все равно согревало ей душу.
— Конечно, вы справитесь,— мягко проговорил он.— Вы прекрасный наездник, Орнелла. Признаться, я никогда не думал, что военная служба может быть вам интересна, но теперь я вижу... нет, знаю — вы вовсе не то хрупкое создание, каким вас привыкли считать! В вас есть и сила, и стойкость, и храбрость. И когда придет время...
Он говорил, говорил — что именно, Орнелла уже не слышала. Она смотрела на него снизу вверх, и сердце ее оживало с каждым новым словом, слетавшим с его губ. Он стоял перед ней, совсем рядом, он держал ее за руку, и его вдохновенный голос звучал в ее ушах божественной музыкой. Он не думал, что ей мог быть интересен Даккарай — но о ней он все-таки думал!.. Дождь кончился, и в прорехе меж облаков, сгустившихся над цитаделью, проглянуло солнце. Оно коснулось медных кудрей де Кайсара, позолотив их, и сделав еще теплее взгляд его карих глаз, устремленных куда-то поверх головы Орнеллы. Ах, Ричард! Как я только могла проклинать тебя, подумалось ей. Разве ты в чем-то можешь быть виноват?.. Прошлое и будущее были забыты, даже война словно бы отодвинулась в сторону, сделавшись чем-то пустячным. Ричард назвал ее 'прекрасным наездником'. Он восхищался ею! И пусть в голосе его не было любви, но это пока! 'Я не эта бледная моль,— думала Орнелла.— Я могу больше, чем прятать за веером постную мину. К демонам тот Данзар и войну — я еще покажу, чего я стою! И когда Ричард это увидит, он поймет, как сильно он ошибался...'
Ричард де Кайсар не знал, о чем она думает. Устремив глаза к небу, он продолжал говорить, даже не замечая, что его не слушают, и не видя лица, обращенного к нему. Но другие глаза, тоже карие, только намного темнее, выдававшие в своем хозяине уроженца знойного юга, смотрели — и видели. Энрике Д'Освальдо, с плащом в одной руке и протянувший вторую к ручке двери главного корпуса, застыл у порога в странном оцепенении, глядя на девушку у окна. Он не узнавал в ней той дикой кошки, которую на дух не выносил: чудесное видение, всё окутанное мягким и теплым сиянием, словно сошло с небес вместе с лучами солнца. Золотые волосы, золотые глаза, золотисто-розовые губы, чуть приоткрытые в изменчивой, неясной улыбке... Не бывает таких на земле. Только за гранью Пятого неба.
В лицо ударил сырой холодный ветер, кто-то толкнул его плечом и прошел мимо, не извиняясь. Кадет Д'Освальдо пришел в себя. Сжал пальцами воздух, тряхнул головой и со второго раза всё же поймав ручку медленно закрывающейся двери, шагнул через порог. Мокрое крыльцо всё было залито солнечным светом. Над головой ярко, победно синел кусочек неба, словно не замечая сужающих круг облаков. А пахло совсем по-весеннему, несмотря на январь.
— Энрике!— долетел от фонтана сердитый голос Реджинальда Стрэттона.— Да что ты там застрял?..
— Иду,— отозвался тот, торопливо набрасывая плащ. И уже сбегая по ступеням вниз, к черным плитам площади, обернулся на окна главного корпуса. Все они были покрыты сверкающей чешуей дождевых капель, и разглядеть, что за ними скрывалось, было нельзя. Энрике вспомнил широко раскрытые глаза, искрящиеся расплавленным золотом, и ощутив вдруг прилившую к груди волну жара, передернул плечами. 'Чуден промысел божий,— мрачно подумал он, гоня прочь ненужное воспоминание.— Такая красота — и кому досталась!..'
Глава XXVI
Оттепель, краем коснувшаяся и Даккарайской пустоши, не успела продвинуться дальше. На смену ей вновь пришли снег и мороз. Метели на западе всё так же лютовали, лишь изредка давая двум армиям короткую передышку, и генералы с обеих сторон не спешили бросаться на амбразуру. В ту памятную ночь, когда пала Рыбачья долина, противники хорошо потрепали друг друга. Численный перевес был на стороне Данзара, но его драконы, которых бросили в бой, едва корабли успели причалить, еще толком не пришли в себя после долгой дороги — им нужно было время. Требовалось оно и Геону. Велики были потери, дурна погода, а новое подкрепление из северных военных лагерей на запад продвигалось медленно, ждали его лишь к началу февраля. Беженцев из Рыбачьей долины благополучно переправили в Хелвинд, крупнейший из городов запада, что стоял в самом центре Неспящей равнины. Со всех сторон Хелвинд был укрыт горами, под его крепостными стенами шумели бурные реки, не замерзавшие даже зимой, а три горных крепости, глядящие на него с высоты узкими бойницами башен, были полны и в любой момент готовы укрыть его щитом своих крыльев. Большой, сильный, хорошо укрепленный, Хелвинд был надежным убежищем. Даже прорвись враг к нему сквозь перевалы — он бы здорово обломал себе зубы... Впрочем, пока что об этом не шло и речи. Войска Геона, закрепившись на Волчьих холмах, стояли лагерем на выходе из долины Клевера, а войска Данзара, раскинув шатры,— в трех милях западнее, на пути к побережью. И те, и другие набирались сил в ожидании смены погоды.
Даккарай метели тоже не обошли стороной — придя в этом году раньше срока, они обрушились на пустошь не хуже данзарских штурмовиков, и добровольным пленникам цитадели пришлось несладко. С утра до ночи выл за окнами ветер, стены казарм дрожали от холода, и кадеты, возвращаясь по вечерам в свои спальни, первым делом бросались к печкам — за день комнаты выстуживались полностью. Правда, снаружи было куда как студеней, но мерзнуть будущим наездникам было некогда. Лекции в аудиториях преподавательский совет урезал почти вполовину, ровно настолько же увеличив количество практических занятий. Летное дело, стрельба, рукопашный бой и уроки владения холодным оружием занимали теперь практически весь день. И кадеты, еще до отбоя без сил падая в кровати, славили богов, что хотя бы уборкой снега кроме них есть кому заняться: солдаты охранного гарнизона, все так же стоявшего в стенах школы, пришлись весьма кстати.
