— Быстро звонить!
Тот, с силой вырвавшись:
— Вы с ума сошли, молодой человек! Два часа ночи.
Прихожу в себя и приложив руку к сердцу:
— Ах, да… Прошу простить меня, Владимир Николаевич. Если бы Вы знали, как заеб… Как задолб… Как я устал всё в одиночку тащить…
С насмешливым любопытством на меня глядя:
— Вполне Вас понимаю, Серафим Фёдорович! Сам неоднократно и почти что по такому же поводу, точно такое же чувствовал.
* * *
Однако, пора закругляться: больше чем мне удалось — мне с него не вытянуть. Будем считать, что миссия выполнена на пятьдесят процентов и разойдёмся, как в тумане корабли.
Всё же надо попробовать ещё раз на последок:
— Владимир Николаевич… Вы назвали мне, я надеюсь — достойных людей, но всё же руководителей отдельных филиалов корпорации «Россхимпром».
Руками делаю вид, что пытаюсь объять необъятное:
— А кто, по вашему мнению, может возглавить всё это целиком?
Тот, после довольно продолжительной паузы:
— Разве что Смилга.
— «Смилга»?! Да, это же — большевик-революционер?!
Сказать по правде, больше я ничего про эту личность не знал.
К моему удивлению, профессор горячо принялся его защищать и выдал целую речь:
— Ну и что? Среди большевиков тоже всякие попадаются! Ивар Тенисович — человек с хорошим образованием, отлично владеет речью и в своих действиях отличался решительностью и настойчивостью. Ему было тогда около 31-32 года, цветущего здоровья и с симпатичными чертами лица. Хотя Смилга безусловно является убежденным коммунистом, на меня он произвёл симпатичное впечатление своей прямотой и отсутствием боязни высказывать свои убеждения, хотя бы они шли в разрез с мнениями его товарищей по партии. Он, безусловно является сторонником НЭПа, предлагает отмену государственной монополии на внешнюю торговлю, поддерживает план соединения промышленности и торговли в один комиссариат…
Перебив, я:
— Всё это хорошо. Но какой будет из него хозяйственник?
— …Я считал тогда и сейчас считаю, что он выше всех остальных членов Президиума и что собственно ему надо было бы руководить ВСНХ СССР!
— Главой правительства?!
Вот это номер!
А я то как раз в очередной раз искал человека на должность Председателя Совнаркома Нижегородского края…
Это — очень удачно я сегодня «зашёл», даже если не удастся уговорить самого Ипатьева взяться за нашу химическую промышленность.
— Совершенно верно! В заседаниях Президиума я никогда не слыхал от него каких-либо нелепых предложений и, если иногда — не зная всех деталей дела, он делал возражения, то его всегда можно было убедить и склонить на свою сторону разумными доводами. Я не раз это испытывал на себе, в особенности в вопросе о возрождении коксобензоловой промышленности.
— Ну, хорошо… А чем уважаемый… Эээ…
— Ивар Тенисович. Он латыш по национальности и до войны занимал должность учителя в одном из учебных заведений Латвии, преподавая, насколько я помню, историю и русскую словесность.
— И чем ваш латыш занимается в данный момент? Согласится ли он переехать в Растяпино?
— Он оставался в Президиуме ВСНХ всего лишь два года и, не поладив там с Рыковым вынужден был уйти в отставку. Насколько мне известно, в данный момент он свободен.
Улыбнувшись, профессор продолжил:
— А насчёт того, согласится ли он — я ничуть не сомневаюсь! Вы, Серафим Фёдорович, любого уговорить способны.
Раздосадовано махнув рукой:
— Видно не любого — раз Вас не уговорил.
Затем, чуть ли не нараспев:
— «Химический институт высоких давлений имени Смилги»… Ну, а что? По-моему звучит!
Подмигнув профессору:
— По крайней мере — не хуже, чем «Имени Ипатьева», согласитесь!
Тот, скрипнув зубами:
— Вам никто не говорил, что Вы — чудовище?
Я затаил дыхание… Опаньки… Кажись…
КЛЮНУЛО!!!
Сделав морду кирпичом:
— Да, кажный день по сто раз, а чё?
Ипатьев спросил глядя прямо в глаза:
— Крупную химическую корпорацию, говорите, хотите создать?
Я своих глаз не отвёл:
— Да, хочу! А раз я хочу — она будет создана, пусть даже договариваться придётся не с Вами — а с самим Дьяволом.
— Такую, как «И. Г. Фарбениндустри» или «Bayerishe Stickstoff Werke»?
— На меньшее не согласен.
Глядя куда-то в сторону, тот:
— Как-то раз Лев Троцкий, расспросил меня о состоянии химической промышленности за границей и после моего подробнейшего доклада, задал вопрос: «Сколько же нам надо времени, чтобы создать такое?». «Не менее 25 лет, — был мой ответ, — и то, если мы будем систематически изучать этот вопрос и упорно трудиться над его решением».
— Тогда, он мне ничего не ответил… Но через некоторое время после этой беседы, будучи на митинге текстильщиков — где между прочим, говорил о необходимости развить химическую промышленность в Союзе, Троцкий заявил буквально следующее: «Здесь я, не согласен с мнением профессора Ипатьева, который только что вернулся из-за границы и который заявил мне, что надо 25 лет, чтобы дойти в развитии красочного дела до того состояния, какого достигла в настоящее время Германия. Но я думаю, если пролетариат захочет — мы будем её иметь через пять лет».
Предельно язвительно:
— Судя по раздавшимся после этих слов аплодисментам, пролетариат «этого» хотел! Но прошло уже почти пять лет, а «воз» химической промышленности — даже красочной и, ныне там.
Я пристально посмотрел на него: в той, в «реальной истории», Владимир Николаевич оставит сей говённый мир в 1952-м году — прожив от сего времени, когда мы с ним беседуем — ещё двадцать шесть лет…
— У Вас будет это время, Владимир Николаевич!
Долго мы с ним играли в «гляделки» и, наконец он отвёл взор со словами:
— Не знаю почему, но я Вам верю, Серафим Павлович.
Протягиваю руку, и:
— Так, что? Посёлок Растяпино будет называться «город Ипатьевск»?
Берёт мою ладонь в свою и, пожав её, задерживает:
— А вот этого категорически не хотелось бы! Ассоциации нехорошие навеивает, знаете ли, после того как в подвале Ипатьевского дома — расстреляли Государя Императора и его семью.
У меня всегда в запасе имеется запасной вариант:
— Тогда «Менделеевск». Как Вам?
Тот, перекрестившись:
— Повезло Дмитрию Ивановичу не дожил до смутных времён, не стоял перед выбором — остаться или навеки покинуть Россию, а потому при любой власти — будет гордостью России — ныне, присно и во веки веков… Пусть будет «Менделеевск», но только после первых значительных результатов вашего…
Подняв палец, строго поправляю:
— Нашего!
Кивает согласно:
— …Нашего «Россхимпрома».
Глава 12. Хлеб — всему голова!
ХЛЕБ — ВСЕМУ ГОЛОВА!!!
Кто опровергнет эту простую — как ржаной сухарь, истину?
Правда из-за особенностей климата Нижегородского края, этот «хлеб» в наших широтах может быть только «вторым»… Картошкой стало быть, на которую я сделал основную ставку.
Почему не рожь иль не пшеница, скажем?
Места здесь густо заросшие лесом, с небольшими посевными площадями. При норме потребления двенадцать пудов ржи на душу в год, урожайность тогда была практически как при генсеке Горохе — около пятидесяти пудов с десятины, это семь-восемь центнеров с гектара. И как следствие — хроническое недоедание в крестьянских семьях (а таких было едва ли не восемьдесят процентов из всего количества), являлось повседневной обыденностью.
Но, это даже не полбеды — это вообще не беда…
Два-три года в каждом десятилетие — то холодно, то дождь не вовремя и, в результате — недород, от которого в старину умирали практически все младенцы.
Да и не только в старину!
Ещё не успели сгнить деревянные кресты на бесчисленных могилах жертв грандиозного голода в Поволжье начала 20-х годов и, эта ситуация — в любой момент может повториться и, даже усугубиться. Одна из главных причин такой ситуации то, что рожь в это время — монокультура, исторически вбранная нашими предками как самая морозостойкая. Ни пшеница, ни ячмень, ни овес в наших краях — не могут с ней соперничать по этому важнейшему признаку, разве что лебеда.
Но при всех своих несомненных достоинствах — рожь низкоурожайная, даже на хороших земля дающая не более восьми центнеров с гектара.
Картофеля же, с той же территории, при особо блапгоприятных условиях — можно собрать до четырёхсот!
Конечно же, я на радостях несколько залупил с рекордами… Но в среднем — двести-четыреста центнеров с гектара — это вполне реальная цифра.
Естественно надо учитывать, что в отличии от зёрен злаков — клубни картофеля водянистые, менее калорийные и нуждаются в особых условиях для хранения… Но всё равно: замена монополии ржи на полях, монополией картошки — позволяется вырастить как минимум в десять раз больше пищи с той же посевной площади.
К тому же, картофель менее требователен к почве и растёт там — где рожь даже не взойдёт. Картофель имеет меньший вегетативный период, а выкапывать-собирать её можно даже под проливным дождём.
Для его выращивания не нужна лошадь — можно обойтись лопатой и теми двумя «заготовками», что её держат. Ведь, вскопать вручную участок в десять соток — которые дадут две-три тонны картошки и, обеспечат продовольствием семью из четырёх человек — не трудно, это совсем плёвое дело для наших привыкших к тяжёлой физической работе предков.
Напротив, чтоб вспахать поле в сто — сто пятьдесят соток, дающего равноценное по калорийности количество ржи — требуется лошадь. Если её нет, то семье приходится залезать в долги, в кабалу. Сейчас, конечно, с этим попроще — сам в холопах не окажешься и детей своих продавать проезжим купцам, как в старину, не придётся…
Но тоже мало хорошего.
И на мельницу возить, чтоб молотить в муку как рожь, картоху не требуется — достал из погреба и, жарь её, вари, парь или так — сырой фуярь. Стало быть и мельнику платить не надо — денежка в семье останется.
Одни преимущества, короче!
Конечно, питаться одной лишь картошкой — «удовольствие» ещё то, но по сравнению с вероятностью тупо сдохнуть с голода в первый же недород — более заманчивый вариант.
К тому же «меню» можно разнообразить подножным кормом — от даров леса в виде грибов-ягод, до произрастающей на собственном огороде зелени. Опять же рыбку можно ловить в многочисленных речках и озёрцах. Добавьте сюда молочко от собственной Бурёнки, яички от собственной курочки Рябы и, жить на Руси крестьянину — уже можно хорошо и даже достаточно весело.
И опять же, если захотел хлебушка — можно купить его в магазине сделанного из украинской, донской, кубанской или сибирской пшенички и, причём совсем не дорого — если в благоприятный в тех местах год, конечно.
Кроме простого продукта питания — для прокорма подотчётного нам с Ждановым населения, имелось и ещё одно соображение с дальним прицелом: синтетический каучук — который первым делом научились производить из этилового спирта.
Самый же дешёвый спирт получался именно из картошки!
Исходя из вышеприведённых соображений, я решил сделать картофель монокультурой в Нижегородской губернии, а затем и крае… Были сделаны первые шаги в этом направлении: создан Ульяновский подхоз (подсобное хозяйство), привезен семенные клубни из Франции, создана селекционная станция и нанят ею заведующий — некто Лысенко, недавний выпускник Киевской сельхозакадемии.
Однако, дальше всё застопорилось — прямо-таки колом встало, на котором висит мочало — начинай всю «альтернативку» с начала.
И вот в этом месте надо обязательно надо обязательно упомянуть об досадной «капельке дёгтя», грозящего испортить мне всю обедню: к моему сущему удивлению, сия сельскохозяйственная культура была среди хроноаборигеннов малоуважаемой — особенно среди тех, которые проживали в сельской местности. Рожь, гречиха, репа — а картофель крестьяне сажали неохотно, даже несмотря на постоянно грозящий голод…
Почему?
Думаю по той же причине, по какой православные не едят конину и телятину — лучше подохнут, а мусульмане — свинину. Такова, увы, сила традиции и, я планирую её решительно переломить — сделав картофель монокультурой в Нижегородском крае.
Кроме хроноаборигенского менталитета и силы многовековой привычки — заставляющей местных селюков сажать рож, овёс, да репу на огородах — мне мешали…
Кулаки!
Да, да — те самые.
— Разве «те самые»? — поправлю сам себя, — «те», да не те: после того как моими трудами осень 1925-го года история — из «реальной» стала «альтернативой», российский кулак стал несколько другим…
Более так сказать — креативно-продвинутым.
Так что прежде чем строить заводы синтетического каучука, нужно…
Договориться с крестьянами? Особенно с так называемыми «кулаками»?!
Неоднократно пробовал, но менять многовековой уклад жизни, те категорически отказывались.
Значит, что…?
…Правильно, соображаете!
Значит, надо произвести на Нижегородчине коллективизацию — иначе ничего из моей затеи с картофелем не выйдет.
Однако обо всём по порядку и вернувшись несколько назад в прошлое, когда «текущая реальность» ещё не успела стать «альтернативной историей»… Кто не знает — тому будет интересно, кто знает — пролистнёт пару страниц.
* * *
Не успела на московском Олимпе власти к лету 1925 года стихнуть одна конфронтация — между группами Троцкого и Зиновьева в кою входил и Сталин, как почти тут же вспыхнула другая — ещё более острая и более опасная, так как она велась уже не между личностями — а между теориями. Спровоцировал же её член Политбюро с июня 1924 года, ведущий теоретик партии Николай Бухарин — по прозвищу «Коля Балаболкин», вдобавок к тому бывший ещё ответственным редактором центрального органа РКП(б) — газеты «Правда» и, её теоретического органа — журнала «Большевик».
К тому времени, о том что «НЭП завёл куда-то не туда» — не говорил лишь самый ленивый большевик!
Он обернулся восстановлением самых заурядных рыночных отношений раннекапиталистического толка, появлением новой буржуазии в городе и усиливающимся расслоением крестьянства в деревне. «Новая экономическая политика», так и осталась — прежде всего свободой торговли, разрешением на аренду и сдачу в концессии предприятий.
Не более того!
Социализм, дорогой к которому якобы должен был послужить НЭП — всё ещё оставался призрачной мечтой.
Однако, не всё было так печально: после докладов Председателя ВСХН Феликса Дзержинского на 14-й партконференции и 5-ом Съезде Советов СССР — тихо и спокойно, без шума и трескотни пропаганды началось то, что спустя три года получило название «Пятилетний план». План, к работе над которым в «реальной истории» приступили уже в 1926 году.
