Кузя резко заткнулся.
Пучок света распался на отдельные тонкие лучи, свет которых попал на зеркала, а те, в свою очередь, снова пришли в движение. По мере того как они проворачивались и выстраивались, пространство внутри арки начало заполняться... Трудно сказать, что это было на самом деле: то ли яркий и почти материальный белый свет, то ли светящийся туман. Сначала это были только разрозненные пятна, но они постепенно смыкались, срастались, и на пятидесятой секунде отсчета, режущий глаза свет заполнил все внутриарочное пространство.
— Десять секунд!— продублировал отсчет Вигул.
Стратег и его четверка зашагали к арке.
6... 5... 4... 3...
Когда на экране появился "0", раздалось шипение, похожее на тяжелый, печальный вздох.
Загорт, стоявший перед аркой впереди остальных, обернулся и встретился взглядом с Вигулом. Тот уверенно кивнул. Стратег поверил ему, решительно ступил под арку и растворился в ярком сиянии. За ним, не раздумывая, последовали его подчиненные. Когда исчез последний, Вигул крутанул регулятор в обратную сторону, свет погас, давящий гул начал спадать.
Макс, моргая, смотрел на арку. Прошедшие под ней Храмовники словно испарились.
В остальном же Стратег не обманул: никто из четверых не ощутил никаких экстраординарных отрицательных эффектов, если не считать надоедливого гула и яркого света, от которого до сих пор перед глазами мелькали темные пятна. Поэтому в данный момент их интересовало лишь два вопроса: куда исчезли Храмовники во главе с Заготом, и что будет дальше лично с ними? И трудно сказать какой из вопросов волновал их больше.
Воцарившуюся тишину нарушили торжественные крики рабочего персонала и продолжительные аплодисменты. При этом подручные смотрели на Вигула, который светился, как начищенный пятак, и не скрывал гордости за проделанную работу.
Оставшийся за старшего Храмовник прошелся вдоль арки, обогнул полукруг из кресел, в которых сидели подопытные, и задержался позади Алексеева. Женя попытался обернуться, как будто почувствовал неладное, но Храмовник оказался быстрее. Шеи Алексеева коснулся инжектор и коротко пшикнул. Женя замер, а потом забился, пытаясь порвать путы. Натянулись ремни на руках, затрещали подлокотники, но вскоре тело Варлока обмякло, голова склонилась набок, глаза закрылись.
— Жека!— заорал Макс.— Что ты с ним сделал?!
Храмовник не ответил. Выбросив инжектор, он снова прошелся по лаборатории. Персонал, мгновение назад праздновавший успешное завершение эксперимента и позабывший, в какой компании он оказался, притих. Люди затравленно переглядывались. Желая подбодрить товарищей ученых, доцентов с кандидатами, Храмовник нарочито медленно захлопал в ладоши. Его никто не поддержал. Поэтому он обижено пожал плечами и вяло взмахнул рукой.
Со всех сторон по столпившимся у пульта управления людям ударили автоматные очереди. Пули косили ученых, невзирая на чины и звания. Кто-то пытался убежать, но не успевал сделать и пары шагов. К тому моменту, как у Храмовников закончились патроны, в живых не осталось никого. Вигул умер одним из первых, даже не поняв, что произошло. Он продолжал улыбаться, глядя стекленеющими глазами на погасший Портал.
Звуки выстрелов смолкли так же дружно, как начались. Храмовники перезаряжались, а их старший доставал что-то из рюкзака.
Парней, сидевших в креслах, не задела ни одна пуля. Они пребывали в шоке. Сапожков побледнел и находился в прострации, Санек сжался, втянув голову в плечи, у Макса нервно дергалось верхнее веко.
Но они были живы.
Хотя...
Штуковину, которую Храмовник достал из рюкзака смог бы признать любой человек, даже не причастный к минно-подрывному делу. Это была бомба. Не совсем обыкновенная, снабженная колбой, заполненной вязкой янтарной жидкостью. И все-таки бомба. Храмовник отнес ее к подножию арки, аккуратно опустил на пол и, встав на колено, запустил таймер. Со стороны кресел не было видно, сколько времени осталось до взрыва. Однако, судя по непринужденной походке Храмовника вполне достаточно, чтобы покинуть опасный сектор.
С тех пор как исчез Загот и его спутники, он не произнес ни слова. Вот и сейчас не стал откровенничать. Задержался у кресел, хитро подмигнул находящемуся в предобморочном состоянии Сапожкову и направился к выходу. За ним последовали остальные Храмовники.
В лаборатории воцарилась тишина.
Глава 19
Самым жутким было то, что таймер отсчитывал время совершенно беззвучно. Больше всего на свете хотелось убежать как можно дальше от этой штуки с непонятной колбой, ну, или хотя бы взглянуть на таймер.
Как только Храмовники вышли из лаборатории, Макс и Саня задергались, пытаясь ослабить ремни. При этом они по очереди кричали одно и то же имя:
— Женя! Жека!!!
Клинцов просто хотел удостовериться в том, что с Алексеевым все в порядке. Какая жуткая нелепость: узнать, что человек, которого ты все последнее время считал мертвым, на самом деле жив, и через несколько минут после этого увидеть, как он умирает. Макс серьезно переживал, так как со стороны ему казалось, что Женя не дышит.
Побуждения Глушакова были более практичными: в сложившейся ситуации, если кто и мог их спасти, так это Варлок. В этом он ничуть не сомневался. Но и ему со своего кресла казалось, что Алексеев скорее мертв, чем жив, и это его пугало не меньше находящейся в паре шагов от него бомбы.
Ремни были прочными, как и зажимы, и крепления, и сами подлокотники. Саня попытался дотянуться до пут зубами, но из того положения, в котором он находился, сделать это было совершенно невозможно. Вот и орал он, пугая Сапожкова, который морщил лицо и пускал сопли. Похоже, он уже смирился с тем, что очень скоро умрет, и тихо оплакивал предстоящую смерть. А потом Глушаков вдруг замер и замолчал, поняв всю тщетность своих метаний. То, что скоро должно было произойти, он назвал коротким емким словом, обозначавшим конец всему, но в более привычном ему дворово-хулиганском стиле. Всего шесть букв, а сколько смысла!
Затих и Макс, мысленно согласившись с выводом Глушакова. Просто иногда случаются ситуации, из которых в принципе нет выхода. Помочь мог разве что рояль в кустах, но откуда ему взяться в вымершей и теперь уже обреченной подземной лаборатории?
Поэтому, когда в воцарившейся вновь тишине зашуршали расходящиеся в стороны входные двери, и в лабораторию неуклюже вошел профессор Покровский, он не поверил своим глазам. Глушаков и Сапожков тоже уставились на юродивого, шедшего короткими шажками, нелепо разведя руки и подслеповато глядя по сторонам.
— Почему лежим? Почему не работаем?— требовательно спросил Покровский, обращаясь, видимо, к мертвецам, развалившимся на полу. Он остановился перед телом Вигула, глянул на него, прищурившись, покачал головой и сказал: — И ты туда же, Осипенко... М-да...
Он переступил через тело и, не замечая парней, привязанных к креслам, направился к пульту управления:
— Так-с, что тут у нас?
— Профессор!— в один голос заорали Макс и Саня.— Бомба! Там бомба!!!
Покровский остановился, взглянул на парней, как будто только что заметил их, тупо переспросил:
— Бомба?
— Да, да, вон там!
Пальцем не покажешь, поэтому Саня настолько энергично махал головой, что едва не свернул себе шею.
Профессор заинтересовался, так же медленно, как и вошел, зашагал в указанном направлении. Но вместо того, чтобы обезвредить ВУ, он начал кружить вокруг арки, любуясь ею, словно произведением искусства.
— Бомба, профессор!— снова заорали парни.
Покровский нехотя прервал турне, подошел к предмету на полу, присел рядом и принялся разглядывать. Его затянувшаяся пауза была прервана наиглупейшим вопросом:
— Это бомба?
— Да, да, и она сейчас взорвется!
— Не сейчас, а, если верить вот этим часикам, через сорок две секунды,— академически заметил безумец.
— Ее нужно обезвредить!— закричал Макс. Внесенная профессором ясность вначале обрадовала Клинцова — целых 42 секунды. А потом напугала: всего 42 секунды!
— Мне не трудно. Вы только скажите, что нужно сделать?— растерялся Покровский.
— Макс!— взмолился Глушаков.
Клинцов сносно стрелял из снайперской винтовки, неплохо разбирался в другом стрелковом оружии, знал рукопашный бой, интересовался историей, мог приготовить торт "Наполеон". Но в бомбах он ни черта не смыслил. Как-то не довелось.
Было от чего впасть в отчаянье.
Вспомнились фильмы на заданную тематику. Там ГГ резали нужные провода — то красные, то белые, то иной расцветки. У бомбы, стоявшей перед аркой, проводов не было видно от слова совсем. Наверняка, они имелись в наличии, но были прикрыты металлическим кожухом. Чтобы его снять, понадобились бы инструменты и время. Ни того, ни другого у Покровского не было. Поэтому он терпеливо ждал, глядя то на таймер, то на парней.
— Девять секунд,— отметил он совершенно равнодушно.
— Да сделайте же хоть что-нибудь!
Покровский на секунду задумался, потом осторожно поднял бомбу и...
...швырнул ее в сторону выхода.
"Идиот!"— промелькнуло в голове Глушакова, и он зажмурился в преддверии взрыва.
И только по этой причине он не увидел то, чему свидетелем стал не менее удивленный поступком безумного профессора Макс: бомба, не долетев до дверей, растворилась в воздухе. А уже через секунду где-то вдалеке знатно ухнуло, так, что вздрогнул пол под ногами, а с потолка посыпалась какая-то труха.
Уж, казалось бы, чего только не происходило в Зоне Отчуждения, всякое повидал. Но профессору все же удалось удивить Максима Клинцова.
Сделав дело, Покровский вернулся к прежнему занятию. Вернее, попытался это сделать, но тут же задумался.
— Что я... Я что-то хотел...— растерянно пробормотал он.
— Вы хотели все исправить,— напомнил ему Макс.
Глаза профессора сверкнули озарением, он воскликнул:
— Да-да-да, все исправить, точно!
И снова принялся осматривать арку, но уже более тщательно. Он проверял прочность креплений, щупал зеркала, цокал языком или покачивал головой.
— У них хватило ума ничего не сломать.
— Профессор, может, освободите нас?— спросил его Санек.
Покровский обернулся, глянул на него так, слово вопрошал — а нужно ли? Потом все же снизошел, добрался до кресла и ослабил ремни на руках Глушакова. Посчитав свою миссию выполненной, он направился к пульту управления и теперь уже здесь утолял любопытство, изучая кнопки, переключатели, индикаторы и что-то бормоча себе под нос.
Тем временем, освободившись, Санек помог сначала Максу, а потом Сапожкову. Клинцов же бросился к Женьке. Сначала он проверил пульс. Его не было.
— Жека... Только не это...
Он расстегнул ремни и снова приложил пальцы к яремной вене. Ничего не изменилось — Алексеев был мертв.
— Вы ведь нашли ключ?— прозвучал у него за спиной голос.
Макс отстраненно кивнул, мысленно — и в очередной раз — оплакивая товарища. Перед глазами появилась рука профессора в красноречивом требовательном жесте.
Клинцов с мольбой в глазах взглянул на Покровского. Как бы безумен он ни был, — а, может быть, именно поэтому, — профессор мог творить настоящие чудеса. На кладбище в Чернобыле он одним прикосновением вылечил рану на руке Глушакова. Это, конечно, не совсем одно и то же, но...
Помимо хилерских навыков, Покровский, похоже, еще и мысли читал. Повелительно отодвинув молодого человека в сторону, он склонился над Алексеевым, долго и подслеповато разглядывал его, под конец стрельнул бровями, хмыкнул и повернулся к Максу.
— Батарейка села,— сказал он.
Безумец, что с него возьмешь. И все же речь шла о живом человеке, о друге. Максу захотелось врезать ему промеж рогов, едва сдержался. Да и профессор поспешно поправился:
— Это не мой профиль. Да он и сам скоро... хм... восстановится.
И он снова требовательно протянул руку.
Когда Храмовники притащили Макса в лабораторию, первыми делом они сняли с него рюкзак. Осматривать не стали, вот только куда его дели?
Макс завертел головой. Рюкзак стоял у стены — там, где его оставили. Все еще поглядывая на Женю, Клинцов добрался до рюкзака, достал из него плату и передал профессору. Покровский сразу же потерял к нему интерес, и в который раз вернулся к пульту управления, а Макс — к Алексееву.
— Ты как?— Саня помахал перед глазами Сапожкова ладонью. Кузя все еще находился в прострации, и Глушаков опасался, как бы у "татарина" не поехала крыша.
— Достало,— подозрительно спокойно ответил Сапожков.— Я больше не могу. Думал, вот сейчас взорвется бомба, и все. Нет. Этот кошмар никогда не закончится. To be continued.
— Эта музыка будет вечной...— подмигнул ему Санек словами знакомой песенки.
Послышался грохот, и все обернулись. Это профессор курочил пульт управления, пытаясь добраться до его внутренностей. В его руке откуда-то появилась отвертка, и с ее помощью он пытался сорвать защитную панель.
А когда Макс вернулся к Алексееву, тот смотрел на приятеля черными, как смоль глазами.
— Жека?
Клнцов почувствовал, как тело покрылось гусиной кожей.
— Макс...
Алексеев улыбнулся, глаза приобрели естественный цвет. Он встал с кресла, и они обнялись. Макс не удержался, незаметно прикоснулся к яремной вене и почувствовал кровоток.
Чудны дела твои, Господи...
— Ты...— начал было Макс, но Алексеев его остановил.
— Я все объясню, но не сейчас, хорошо?
— Идет,— не стал спорить Клинцов, хотя его распирало от любопытства.
— А это кто?— Женя кивнул на Покровского.
— Это тот, кто может все исправить.
— Да-да, исправить,— услышал его профессор. Ему удалось снять панель, и теперь он подключал плату к специальному разъему. Начинка установки была такая же древняя, как и так называемый ключ.— Но не здесь, а там.
Он указал пальцем на арку.
— Это где?— поинтересовался Санек, решивший оставить Сапожкова в покое. Пусть размораживается.
Но профессор не удостоил его ответом. Когда плата была подключена, раздался короткий писк, после чего удовлетворенный результатом Покровский обошел пульт управления и плюхнулся в кресло. Он снова близоруко осмотрел кнопки, едва не проехав по ним носом, а потом начал набирать на клавиатуре параметры загрузки. Ребята переместились к нему за спину. Последним, без особого желания, подошел "татарин".
Панель управления была более современная, нежели начинка. Похоже, трудившиеся в лаборатории ученые слегка усовершенствовали аппаратуру, поэтому начинал профессор трудно. Вводил какие-то коды, получал отказ, пробовал снова. Потом, зацепив алгоритм, он немного освоился, и дело пошло на лад. Снова зажужжали сервоприводы, где-то опять загудело, пришли в движение зеркала на арке. По сути, происходило то, чему не так давно ребята уже были свидетелями. Просто в прошлый раз им в эксперименте была отведена какая-то ключевая роль, а теперь они были простыми зрителями. На этот счет возникало немало вопросов, но отвлекать Покровского никто не осмелился, понимая, что сейчас, возможно решается их будущее.
Гул заполнил лабораторию, вспыхнул источник света, стоявший у стены напротив арки, лучи заплясали на зеркалах, а они, в свою очередь начали порождать не то плотный свет, не то светящийся туман, постепенно заполнявший проем.
