В общем, не надо трогать подобные миры. Там все какие-то странные. Либо верны своим своеобразным кодексам, а не потенциальному призывателю, либо их хозяев преследуют довольно своеобразные неприятности. Понятно, почему Ри даже и не подумал призывать какого-нибудь Диармайда или Кухулина. Не успеешь отвернуться, как он "возьмет на копье" подругу работадателя.
Узумаки Наруто. Гибрид Мато Сакуры и Эмии Широ. "Всех спасу" плюс демон в пузе. Нет-нет нет!
Да и вообще, где в том мире найдешь гарантированно верного, полезного при охране территории, сильного слугу?
В топку. Всех магов в топку. Магия, лояльность призывателю и рациональное мышление — несовместимы.
Мы перебрали больше сотни вариантов, пока не определили того, кто нам подошел бы. Выходец их технологического мира, никогда не замеченный в прямом предателстве. Сильный, верный, предположительно, дешевый при призыве. Если правильно выбрать мир-прародитель, то он придет, имея минимум привязанностей.
Потерявший возлюбленную, предавшую его.
Потерявший друзей, погибших в ходе его войны.
Только язвительный коллега по работе, с натяжкой считающийся приятелем. И шеф, во многом, и втравивший его в сущий кошмар.
Простившийся с жизнью, простивший все долги. Напичканный боевым опытом и оружием, боец по жизни.
Не было ни вспышек света, ни разноцветных дымов. Все эти эффекты бывают, только если энергия уходит на ненужную работу. Просто энергия ушла на постоянно меняующуюся фигуру. Короткая вспышка открывшегося портала, тело ,наливающееся материальность.
Короткий посыл магии заставил грудную клетку призванного сжаться. Мгновение спустя, из его рта ударил поток воды. Ри подскочил к нему, быстро накладывая чары диагностики. Мне не требуется слышать слова, чтобы уловить эхо его мыслей.
"Сердце работает нормально, все импланты не сбоят. Защита от ЭМИ гасит и магию. Дыхательные пути очищены. Хорошо"
— Эннервейт.
И отойти, ожидая, пока призванный очнется.
— Адам Дженсен?
— Да. Где я?
— У меня в доме. Будешь моим отцом?
*Мухосранск
Живая Магия
Гарри Поттер, не помня себя от ярости, пробежал по этажу. На дрожащих от гнева ногах, ничего не видя перед собой от снедающей его ненависти, он три раза прошел коридор из конца в конец, после чего нырнул в появившуюся в стене дверь — темное от времени дерево, обитое полосами кованного железа, надпись над аркой — "Suum cuique".
— Они все меня предали — распинался Гарри, метаясь по Выручай-комнате — Рон, который получал деньги за дружбу со мной. Грейнджер, продавшаяся за книги.
Предатели! Кругом мерзкие предатели! Уизли грабили меня!
Издав воинственный вой, полный разочарования и бессильной ярости, он ударил ногой ближайший стул. Тяжелое изделие мебельщиков шестнадцатого века (магическая реплика) отозвалось тихим стуком. Гарри же покатился по полу, сжимая пострадавшую ногу и воя от боли.
Наконец, все слезы были выплаканы, все слова сказаны. Гарри задал себе один из великих вопросов, вопреки классикам ,неимевших национальности.
В том, кто виноват в его бедах, Гарри не сомневался. Виноваты были все.
Именно поэтому, было непонятно, что делать дальше.
Гарри не строил перед иллюзий. Скоро его начнут искать. Комната-по-Желанию не станет защитой. Если Амбридж неделю назад смогла их выколупать отсюда, то что говорить о Вульфрике-Брайане-Ворюге-Дамблдоре?
— Но это ведь Выручай-комната, правда?
Осененный гениальной мыслью, Гарри поднялся с пола и посмотрел себе под ноги. На выложенную на полу многолучевую звездю, заключенную в двойной круг. Между окружностями шла надпись, выполненная почему-то на современном английском.
"Магия, Великая и Живая, взываю к тебе"
Воодушевленный, Гарри словно прыгнувшим в руку ножом, разрезал ладонь, позволяя крови стечь в желобки, составлявшие ритуальную фигуру.
Теперь он отомстит! Магия откликнется на его зов, покарает обидчиков. Ведь он — сирота, брошенный всеми. Всеми преданный. Если и есть в мире справедливость, то она должна быть на его стороне.
Словно сами собой, ложились на язык катрены заклинания. Мерно звучал речитатив. И с каждым словом, Гарри все сильнее чувствовал охватывающее его — нет, не смирени — ожидание справдливого возмездия.
Всем.
Волдеморту, убившему его родителей.
Пожирателям Смерти, убийцам, насильникам и рабам Темного Лорда.
Дамблдору, из-за которого погибли его родители, отправившего его к ненавистным родственникам, бросавшего Гарри каждый раз, когда приходило время убивать очередное чудовище.
Уизлям, подлым предателям, лживым друзьям и так далее.
Малфоям, испортившим школьные годы.
Всем.
Магия пришла. И осудила.
В английской глубинке задыхалась от краткого общения с существом иного порядка, чета Дурслей, отныне обреченная рожать исключительно магов и получившая иммунитет к любым возможным противозачатоным средствам.
Срочно вел жену на супружеское ложе Люциус Малфой. Ему была обещана отсрочка на два года, прежде чем наступит крайне мучительная смерть от магической гангрены, полученной в качестве расплаты за все хорошее. Впрочем, он был не в обиде. За обещанное Малфоям благословения плодородием сроком на одно поколение, иные чистокровные волшебники, приносили в жертву целые страны.
С недоумением смотрел на Молли Уизли и своего козла Аберфорт Дамблдор. Да, никто в здравом уме не смог бы поверить, что произошедшее является волей Магии, а не результатом применения кое-каких заклятий.
Теперь любителю накладывать на козлов заклинания (и не только) предстояло как-то эвакуировать в Грецию будущих детишек Молли. А нефиг будущей матери сатиров было в таких количествах зелья варить!
Превращались во что-то непонятное от передоза собственной продукции, наготовленной за последние семь лет, близнецы Уизли.
Многие испытатели их всевкусных сладостей, забастовочных завтраков и прочих БАД, с негодованием разглядывали метки на лбу, складывающиеся в слово "идиот".
Много чего случилось в тот день. Каждый получил что-то свое. Как, например, Артур Уизли, ставший единственным представителем оленекентавров (размах рогов семь метров!).
С каждого спросили по способностям, каждому раздали по заслугам.
Кто-то, потеряв мантии, бороду и очки, проталкивался через родовые пути простонародной дроу. Впрочем, одна палочка у него оставалась. Как и шанс одеть мантию ученика Магика.
Кто-то, утерев выступив на чешуйчатом лбе пот, побежал сдаваться в монастырь. Забегая вперед, красноглазый монах Фрайдэй Волдэм Орт вписал себя в историю как один из ведущих философ-буддистов двадцать первого века, исключительно силой слова освободивший Тибет, бывший советником трех далай-лам и прочая, и прочая.
Где-то бегал за своим хвостом, потерявший хозяина, верный пес Дамблдора по кличке Блэки.
Кто-то смотрел на кислую рожу своего двойника. Где же справедливость, если одному из них — фамилия матери, род и темная метка служения ушедшему в монахи Лорду, а другому — крикливые дети и ставка преподавателя?! Где же она, если одному — привычная стабильная работа, а другому — пустые сейфы и рабская печать верности обезумевшему хозяину?
Каждый из них сказал ровно два слова. Каждый был столь же быстр, как и другой. И даже на пол кабинета декана Слизерина, они упали одновременно, с общим, на двоих, стуком.
А на полу Выручай-комнаты, окончательно потеряв разум, которым и так не больно-то пользовался, ползал маленький червячок. У него не было ни сомнений, ни сожалений, ни колебаний. Ни друзей, ни врагов. Право слово, не так уж плохо для того, кого по жизни вели, как телка на веревочке.
Последствия пакости: другой меч. Арка первая: Лёд и клубника
В который раз, Ичиго видел сон.
Асфальт ночной улицы упирается в лоб, но он не чувствует его прикосновения, только холод. Быть может — от ярости и разочарования, вечных спутников поражения и чувства собственного бессилия. Быть может — потому что это просто сон, воспоминание, отраженное внутрь разума.
Холод ночи за спиной успокаивает нежными объятиями пухлых рук ночи и ветра. Холод асфальта расплывается по лбу ледяной гладью.
Ичиго хочет задрожать от холода, отпрыгнуть от ледяной плиты, но не может. Он скован морозом, окоченел до такой степени, что даже дрожать не может. Да что там — он так промерз, что даже вздохнуть не может. Лишь чувствует, как примерзают к асфальту лицо и грудь, как холод щупальцами проскальзывает вниз, к животу, как онемение ползет по предплечьям. Как пухлые руки ночи уже не обнимают, а толкают его вперёд, в бушующую серую метель.
В Дыхание Зимы.
Асфальт рывком приближается и проходит сквозь него вспышкой того хлада, что обжигает ярче огня. Позади остается боль потери и унижение поражения, нахальный ананас и надменный аристократ.
Лед — не ожигающе холодный, а несущий приятную прохладу включенного в жаркое лето кондиционера — окружает его. Светло-серая, почти белая, земля под ногами. Ледяная равнина, простирающаяся вдаль, до окружающих ее гор на горизонте.
И спиральный шпиль цвета льда впереди, в центре равнины.
Ичиго делает шаг вперед — всего один. И начинает подъем вверх, постепенно забирая влево, навстречу спиральной ленте спуска.
Лед легко ложится под ноги, не скользя и не ударяя по подошвам. Ветер, ласковый прохладный ветер, которого не может быть здесь, на неизвестной высоте над равниной, нежно играет с отросшими волосами.
Ичиго делает шаг за шагом, спокойно и мерно поднимаясь к вершине шпиля. По правую руку открывается вид на окружающий пейзаж. Сероватый лед равнины и горы, защищающие ее, остались позади.
Он не видит, что там, за горами. Его это не интересует. Есть лишь марш вверх и против часовой, к началу.
Вершина шпиля — это круглая площадка с зубчатой стеной, делающей ее похожей на корону. Ичиго делает шаг вперед, к тому, что манит его. К правильной форме ледяной глыбе, внутри которой угадываются человеческие очертания.
Увидев слева отсебя нечто, невписывающееся в знакомый пейзаж цвета льда, он поворачивается.
И встречает взгляд человека, закованного внутри ледяной плиты — одной из тех, что, сплавленные в монолит, составляют этот шпиль.
Свой взгляд.
Ичиго рванул вверх, еще не открывая глаз, чтобы проснутся уже сидя, задыхаясь от невыносимого жара. По спальне, отдаваясь близким и почти неощутимым эхом в голове, расдвигая массы тяжелого, душного воздуха, разносится громкий шепот.
— Это лето меня заколебало.
Он потянулся, провел рукой по волосам, в темноте казавшимся серыми, прогоняя остаточную тяжесть скверного сна.
Часы показывали пять утра. Самое обычное пробуждение, ставшее привычным за две недели, прошедшие с исчезновения Рукии. Воспоминание о той ночи, равнина, шпиль, гляделки с отражением и пробуждение в душной комнате на границе ночи и утра. Как обычно.
Включив свет, Ичиго взял со стола оставшийся с прошлой ночи справочник по внутренним болезням и начал читать.
Ни капли эмоций. Почти никакого художественного смысла. Тяжелый язык и почти не поддающийся его пониманию текст. То, что надо, чтобы забыть об окружающей духоте и Кучики Бъякуе. Часов так на двадцать.
Утро было стандартным. Таким же раздражающим, как все в последнее время.
Солнце нежными касаниями раздражало открытые участки кожи, несмотря на полагающуюся утренним лучам мягкость. Свет его, попадая в глаза, превращался в боль, рисующую расположение сетчатки двумя чашами ослепительного жжения.
Казалось, одежду сшили из мелкой наждачки, раздражающей кожу без оставления компрометирующих царапин.
Итак было во всем.
Если запахи — то такие, что от резкой вони перехватывает дыхание.
Если свет — то выжигающей боль в глазах и раздражающий кожу.
Звуки, бьющие по ушам и вызвающие мимолетное, но повторяющееся, желание сжечь все машины и перебить всех людей.
Ичиго пошевелил лицом, отлепляя приклеившиеся к зубам губы. Последнее время организм, похоже, экономил на слюне.
Идя по городу, превратившемуся в кричащий, вонючий калейдоскоп вспышек красок, звуков и боли, он отстранялся от окружающего мира, чтобы не сойти с ума.
"Пожалуй, стоит сходить к Урахаре. Наверняка, это последствия удара меча"
Определившись с целями, Ичиго продолжил путь в школу.
— Ичиго-кун, как я рад вас видеть — Урахара был банален. С этим веером, панамкой в тон и вечной улыбочкой, он словно специально вызывал желание ударить его.
— Вы все же решили поучаствовать в операции спасения Рукии-тян?
Ни в какой "операции спасения" Ичиго, разумеется, участвовать не собирался. Быть может, следующим утром после инцидента, он мог бы зайти к Урахаре, но первый сон, где воспоминание плавно переходило в восхождение на ледяной шпиль, был слишком новым опытом, чтобы Ичиго смог пойти куда-либо.
В первую неделю всем, на что хватало его сил, была иммитация нормальной жизни обычного японского школьника. Насколько она может быть нормальной у одного из трех детей в неполной семье с единственным родителем-придурком.
А затем, часу в шестом утра субботы, снова переживая события сна, он понял кое-что о Кучики Рукии. Также можно сказать, что он посмотрел на проблему под другим углом.
Жил был хулиган и придурок Куросаки Ичиго, чуть более вменяемая версия своего папаши. Видел призраков, дрался с хулиганами.
А затем в дом к нему зачем-то забрался дух иного рода. Самозванная шинигами, первым делом связавшая его ровно за минуту до того, как их дом начал крушить некий "пустой".
Интересное совпадение, неправда ли?
Возможно, Рукия сказал правду. Она сражалась с пустым, защищая от него живых, нормальных, людей. Сковала случайно попавшегося ей медиума, чтобы не путался под ногами. И, поняв, что проиграла, ухватилась за шанс выжить и выполнить свой долг. Создала его, "временного шинигами" Куросаки Ичиго. Что ей двигало — жажда спасения своей шкуры или желание спасти окружающих — не так уж важно. В любом случае, она потеряла силы (или изобразила их исчезновение), после чего обязала свежесозданного временного шинигами, выполняь ее работу.
Как это называется? Рабство? Мошенничество? Вира за спасение его, Ичиго, и всей семьи Куросаки, жизней?
И стал бы пустой есть почти нормальныз людей, если рядом лежала такая сильная, уже раздразнившая его, поверженная им, шинигами?
И может ли быть, что их семья как раз и была приманкой, на которую Рукия ловила пустого?
Или, быть может, она напала на него ещё до встречи с Ичиго, и убегала, проходя сквозь стены и путая следы? По крайней мере, это объясняло, зачем она прошла внутрь помещения, ограничивающего обзор и свободу маневра. Быть может, она и в бой-то кинулась только потому, что потратила время, бестолково объясняя Ичиго свой визит и связывая его этим "бакудо"?
Как никогда раньше — даже сильнее, чем при прошлых переводных экзаменах — Ичиго чувствовал свою недостаточную информированность.
— Мы вас уже заждались — продолжил тем временем Урахара.
