Да уж! Без этого девайса, я точно бы год проплутал в поисках, небольшой, по меркам сектора, довольно благополучно обставленной комнаты.
Там горел свет, видно по соображением охраны его не гасили и ночью. Я увидел наших девочек, и сразу же нашел среди них свою Шерри. Там все спали, был уже пятый час, как раз самое сладкое-для сна время, и полюбовавшись, как спит мое золото, и отметив кратчайший, и самый безопасный маршрут для отхода, понаблюдав еще за несколькими подозрительными помещениями, в которых могли находиться дежурные, я погасив в комнате свет, так что бы, кто-то, такой же хитрый, как и я, не разглядел творившегося тут безобразия, привел в сознание, одного из ребят Леона.
Этот, оказавшийся по началу, довольно упертым малый, очнувшись, тут же стал хамить, и произносить неприличные слова. Но не терпящий такого нарушения этикета, я быстро показал ему кто сейчас тут прокурор, и после нескольких касаний, в известные большенству восточных единоборств точки, он сразу стал покладистым и разговорчивым.
Парень был явно не дурак, и по всему знал, что каким бы ты героем не был, если уметь спрашивать, очень трудно бывает отказать. И поняв что жизнь дороже, после того как я намекнул ему, что среди других возможно найдутся более сговорчивые, а ему прийдеться отправляться в утилизатор, этот здоровый, надо сказать, малый, тут же растерял всю спесь, и отвечал быстро и без колебаний.
Я рычал на самых низких оборотах, пытаясь изменить голос, да бы в последствии ни кто из этих гадов не смог узнать меня. Лица моего они не видели, я переодеваясь, сняв свою серую от пыли повязку ниндзюцу, натянул черную маску, в которой тут же стал похож на одного из безликих монстров Леона. И видно, отлично понимающий в чем дело, парень, испуганно таращился на меня, после одного из совершенно неуловимых, но дико болезненных укола в верхнюю губу, он глотая слезы, рассказал мне все что было нужно, и даже немного больше.
Я не садист, и причинять боль живым существам, для меня самое крайнее дело, но вспоминая, как эти гориллы, отрабатывали на мне, как на груше, свои зубодробительные удары, я решил тоже не особо церимониться.
Оказалось, Леон уже больше месяца, ожидая, какую-то спец операции Притория, приказал расставить по всем ключевым точкам, группы захвата, со спец средствами. После чего, повелел ждать. А поймав кого, хорошенько поспрашивать о целях визита. И если целью были девушки Притория, немедленно сообщить ему. Так же этот малый, оказавшийся, помошником начальника смены, поведал мне о том как обойти все самые опасные зоны, и как открыть запертую дверь к девчонкам, поэтому, я милостиво отключил его после нашей беседы, и заткнув кляпом, как и остальных, стал готовиться к финальному заезду.
Сняв с этих черных бандюков, их житоны, без которых они тут ни кто, и звать их ни как, и забрав их парализаторы, пригодяться еще, я влез акуратно, стараясь не испачкать свой новый комбез, к решотке, и достав оттуда свой рюкзачек, бегом рванул к силовому полю, которое преграждало путь, в эту обитель зла, любому простому смертному. И как наверное удивилась аппаратура слежения, когда в коридор вошол один дежурный, сегодняшней смены, а контроль прошли сразу десять, Вот не пруха сегодня у этой смены! Врядли они уже смогут попасть теперь на свой сектор, ведь, по правилам этого банд формирования, как говорили в мое время, кто не успел тот опоздал! И уж если с тебя сняли твой житон, означающий все, и статус, и принадлежность к клану, и гордость непобедимого воинства досточтимого Леона, то и делать тебе здесь, среди бравых и непобедимых, больше нечего.
И вот, когда пройдя силовое поле, я оказался в том самом холле, игравшие там в подкидного, горе охраннички, не обратили на меня совершенно, никакого внимание. А когда у сидевшего ко мне лицом, черного головореза, в глазах наконец появилось некоторая настороженость, было уже поздно. Я отключив этих картежников шокером, и по старой схеме сняв их житоны, быстро разложил их по диванчикам, в позах сладко спящих, утомленных тяжелым дежурством обычных нарушителей устава. Хотя дом его знает, может здесь так и положено, когда захотел тогда и спиш, и плевать на Леона.
После чего, заскочил в одну из ближайших дежурок, и прихватил там, стандартный, всеядный ключ, открывалку, которым пользуются как черные, так и патрульные, в случае внештатного срабатывания дверных замков, или когда необходимо открыть какую либо дверь, где засели очередные нарушители порядка.
И промчавшись бесшумным приведением, по слабо освещенным, ночными светильниками коридорам, устланным, шикарными, ковровыми дорожками, к заветной двери, я с бешанно колотящимся сердцем: Неужели получилось? остановился перевести дух.
Девочки, попрежнему спали, и когда щелкнув замком, дверь открылась, на звук, проснулась одна лиш, Динара. И глянув на меня, своими сонными, черными глазищами, испуганно прикрылась одеялом. В комнате стояли две большие кровати, на которых по парно спали наши милые и такие родные мне девушки. Акуратно прикрыв за собой дверь, я знаком показал Динаре молчать, и приблизившись на цыпочках, да бы не разбудить остальных, и не дай дом, начать шум раньше времени, к попрежнему ни чего непонимающей дине, прошептал:
— Привет! А я за вами пришел!
Нужно сказать, что Динара, была девушкой смышленой и сдержаной. Проснись сейчас вместо нее к примеру Луиза, весь сектор уже бы стоял на ушах от ее визга.
Эта восточная красавица, настоящая Ромкина любовь, узнала меня, хоть я по прежнему и неснимал маски, и говорил шопотом. А когда в ее глазах, промелькнул тот самый, огонек узнавания, и она что бы не вскрикнуть зажала себе рот ладонью, я так же тихо попросил ее что бы она разбудила остальных, по возможности, быстро и не поднимая шума.
И конечно, следующей кого она тихонько тронув за плечео, разбудила, была Шерри. Я ожидал чего угодно, криков, воплей радости, слез счастья, но мое золотце, видно так разоспалось, что с минуту не могла понять, чего это Дина от нее хочет, по среди ночи. А когда до нее наконец дошло, и она обратила внимание-таки, на стоявшего в уголке парня в черном, Шерри, распахнув свои карие глаза, осторожно, словно опасаясь вспугнуть, видение, поднявшись, в одной сорочке, медленно подошла ко мне, и заглянула сквозь прорезь маски, словно желая убедиться не сон ли это, и не очередная ли подстава Леона. И когда наши глаза встретились, моя Шерри, как стояла, босиком, в ночной рубашонке, так без чувств и повалилась на пол,, точнее собралась-было, но я вовремя подхватил ее на руки. И только тут, прижав легкую и дико горячую, к груди, я обратил внимание, как она сильно исхудала, за последние недели, что мы с ней не виделись.
Нет, Шерри не была толстушкой, но и худой ее назвать было сложно. Как говорят в таком случае, все на месте, и мне это в ней очень нравилось. Но теперь, моя подруга, выглядела просто тощей,, и я держа на руках ее легкое, неподвижное тело, вопросительно глянул на разбудившую, к тому времени уже всех, Динару. Она подойдя ко мне, прошептала на ухо: — Шерри уже Семнадцатый день ни чего не ест! Эти сволочи нас тут больше месяца держут! Вот она и хотела что б остальных, то-есть нас выпустили!
Я кивнув понимая, приказал: Дина! У нас совершенно нет времени! Скоро охрана поднимет шум! Так что нам надо как можно скорее от сюда сматываться! берете самое необходимое, и за мной! тридцать секунд на все!
Но гладко бывает только в книжках, и еще, в дешовеньких, западных боевичках, а вот в жизни, так бывает увы, очень редко. Мы успели покинуть сектор Леона, и поднявшись на лифте, вступить в патрульный уровень, когда нас нагнали.
Благо, я успел раздать девчонкам, житоны черных, без которых, нас бы просто из их сектора не выпустили, поэтому, первые разряды диструкторов, нас миновали, так как в стандартный личный житон, вбита радио метка, свой чужой, которая позволяла, избежать случайных попаданий в суматохе боя. Так же были устроенны и наши, патрульные житоны, благодаря которым мы не могли бы физически выстрелить в своего. Луч парализатора, просто либо блокировался, либо рассеивался.
Однако ребята Леона были калачами тертыми, и если бы не счастливая случайность, хотя что в нашей жизни есть случайность, как ни естественная закономерность, эти гориллы, просто забили бы нас дубинками. Они нагнали нашу компанию, почти у самого входа на секторпатруля, и налетев как коршуны, попытались поймать девчонок, и тогда поняв, что неуспеваю, я одним двежением скинув рюкзак, и передав Шерри, так и не пришедшую в сознание, раскрасневшейся от бега Динаре, развернулся на встречу набегающей, стандартной четверке, профессиональных убийц.
Черный против черных. ловкость и скорость, против силы, и наглости. Готовый умереть но не опозорить дядю Ваню, и валяющегося сейчас в мед капсуле Лукьяна. Готовый, ни когда больше не увидеть синего неба, и яркого солнца, но не отдать снова, этим гадам наших девчонок.
Я сам не осознавал, в тот момент, что именно в то, решающее мгновение, снял блокировку со своих рефлексов, которые раньше всегда мешали, выходить в истинный, боевой режим берсерка. До сего дня, я наученный, в своей школе, что жизнь человека безценна, напротяжении, всех моих даже самых крутых схваток с противником, не осознавая того, сдерживался. От чего, видно и заложенные, в подкорку дядей Ваней, уроки, давали не такой ошеломляюще, убойный результат какой я видел у нашего сенсея. Уж он то знал как отключать подобные блоки.
И в первые же секунды схватки, когда я одним ударом сломал руку ближайшеиу из горил, а вторым отправил в нокаут другого, я понял, вот оно, то о чем говорил когда то Олег. Ты царь и владыка, этих несчастных! Ты можеш их убить! Можеш покалечить! А можеш просто милостиво выключить их на день, два, или на сколько угодно! Ты можеш парить над ними! И жалить их оттуда совершенно, исключительно выверенными движеними, от которых не возможно найти спасения, От которых не возможно найти защиты!
В пять секунд, вся четверка, валялась в разных позах, на полу, а из коридора, уже набегала следующая, а за ней другая, и еще и еще. И вот тут, я перестал соображать что со мной происходит. Меня буд-то раскрутили на центрифуге,и выбросили куда-то, в бездонную пропасть. Я падал, падал, в бесконечность, пока наконец не очнулся заваленный чьими то телами, ощущая невыносимую, безумную боль во всем теле.
Что было дальше, я помню очень смутно. кажеться меня принесли в какую-то комнату, дальше кто-то раздевал меня, и какие-то очень знакомые и родные руки, обтирали меня чем-то влажным. Все тело горело, и казалось, миллионы раскаленных игл, вонзаются в каждый мой нерв, в каждую клетку, в сам мозг, в сам разум. И это ощющение, безумной, рвущей на части боли, было последним, что осталось у меня от той сумашедшей ночи.
28.
Уже пятую ночь, я почти не спал. Едва сомкнув глаза, и казалось только, коснувшись того сладостного ощущения полета, тут же, словно какой-то сторожевой программой, пробуждался в чутком ожидании, очередной пакости. Здесь на седьмом, неподзаконном уровне, вопреки всему, были свои, и весьма суровые законы. И любой из живущих на всех четырех этажах этого уровня, прекрасно был знаком с ними, ибо, последствия, к которым приводило незнание здешних правил, были настолько печальны, что поражали даже привычных ко всему , сторожил.
Я уже который день ожидал появления, неких, граждан сего уровня, которые пообещали, разобраться с новеньким, который с первого же дня, не вписался в месный быт, и опять-таки по месным меркам, уже был практически мертв.
И поэтому, как я не пытался,спокойно поспать с тех пор, мне так и не удавалось.
Когда за моей спиной, с отвратительным лязгом, и скрежетом, захлопнулась решотка переходного тамбура, И я остался один, по среди ночи, в полутемном, ужасно грязном коридоре, , я подумал, что вот здесь, в этих заплеванных пластиковых переходах, и пройдет остаток моей жизни.
Меня привели в этот сектор, седьмого уровня, около двух ночи, так как, днем, было опасно открывать решетки тамбура, пришлось бы в очередной раз, по словам ребят патрульных, наваливать горы парализаторами. Да и встречали бы меня совсем по другому. Так что постояв, в растерянности, по среди пустынного, уходящего в темную даль коридора, прижимая к животу свой серый чемоданчик, я не спеша, побрел в поисках свободного кубрика, или Жм.
Найдя в самом дальнем закутке, этого сектора, не занятый, убогенький модуль, и включив свет, стараясь не шуметь, выгреб из него с центнер все возможного мусора, который пришлось тащить в больших, пластиковых мешках, на другой конец бесконечного коридора, где находился утилизатор. И в конце концов, уже почти под утро, пыльный, и грязный, уставший от тяжолых дум, завалился спать на отвратный мешок, набитый непонятно чем, и именующийся здесь, лиш по какому то недоразумению матрасом.
А утром меня разбудили, вежливым пинком под ребра, и еще толком не очнувшись, на одних рефлексах,я положил мордой в пол троих местных гопников, которые так вот решили поприветствовать новенького, что бы пожелать ему доброго утра.
А когда голова моя все же прояснилась, я вспомнил, о чем говорил мне Олег, один из патрульных провожавших меня сюда. Этот добрый малый, сильно переживал за меня, и все клялся, что зделает все возможное, для меня в этом казенном месте. И еще он просил, сразу не бить никому морду, потому что по незнанию, мол, я могу обидеть серьезных людей.
И вот, теперь глядя как на полу передо мной, корчятся и мычат, трое местных упырей, в серых балахонах, и услышав какое-то невнятное бормотание: Шеф, прости! Ошибочка вышла! Не так зашли! Прости шеф!
Я подумал, что как раз так и сделал. Обидел важного чела, одетого, чуть иначе, маленького, круглово парня, который и бормотал осторожно кося себе за спину.
Я позволив им подняться, помог одному из здоровенных шкафоподобных громил, встать на ноги, а то, он болезный, никак, не мог после моей мельницы, сообразить где он и что с ним. И когда наконец эта троица встала передо мной, я смог как следует разглядеть их. Слева, потерая ушибленное плечо, глядел на меня мутным, злым глазом, огроменный, метра два ростом, и чуть не столько же в плечах, черноволосый, лохматый, барбос, по виду которого я сразу понял, мясо, тупой исполнитель. Справа, упираясь обеими лопатообразными ладонями, в мой стол, и кривясь от боли, громко сопел еще один такой же горилоид, только, шевелюра у этого была светло рыжая, да глядел он как-то испуганно, по детски что ли. Типа злой дяденька бьется тут чего то.
Ну а вот тот самый, вежливо бормочущий, извенения, коротышка, был, совершенно другого разлива овощ. На меня из под густых, нависших бровей, глядели, острые как скальпели, глубоко посаженные, черные глазки. круглый, наголо бритый череп, ломаный, в трех местах как минимум нос, и здоровенное пузо, какого я здесь еще никогда не видел. Вот от чего, он показался мне кругленьким как мячик. Вот этот круглый, и начал первым разговор. Продолжая сверлить меня своими буравчиками, он произнес чуть пришепетывая:
