— Ты серьезно, — сказал Грег Льюис через секунду.
— Как смерть и налоги, — кивнул Дворак. — Я, вероятно, не стал бы много думать об этом, если бы не то, что Осия, Нэнси и Мэйгрид здесь, — он мотнул головой в сторону своей дочери, — узнали о 'вампирах'. Я имею в виду, вполне возможно, что то, что мы нашли в историях, представляет собой эквивалент типографских ошибок. На самом деле, на первый взгляд это гораздо более вероятно, чем какой-то — простите за выражение — общегалактический заговор с целью сокрытия правды. Но потом вы смотрите на этих нанороботов. Они не соответствуют ничему, что мы видели в технической базе Гегемонии, и, честно говоря, это не то, что Гегемония могла бы создать, учитывая наше понимание их технической базы.
Он закончил на слегка вопросительной ноте, и Фабьен покачала головой, выражение ее лица было столь же обеспокоенным, сколь и сосредоточенным.
— Нет, — согласилась она.
— Ну, в таком случае, предполагая, что я не совсем согласен с тем, что я думал о "других парнях", что, если они те, кто создал то, что превратило Влада в того, кто он есть? Я тоже думал об этом. И посмотрите на это с его точки зрения хорошего трансильванца пятнадцатого века: какая еще концептуальная модель у него может быть для того, во что он сам себя превратил? Конечно, он предположит, что был проклят вампиризмом, и, честно говоря, учитывая некоторые вещи, которые он совершил до того, как это произошло, он, вероятно, счел это подходящим наказанием!
— Значит, он провел почти семьсот лет, думая, что он член проклятой нежити, когда на самом деле он результат какой-то производственной аварии? — сказал Грег.
— Более или менее. Я имею в виду, это явно то, что с ним случилось, даже если мои "другие парни" не являются хорошим объяснением того, как это произошло. Но подумайте обо всем, что мы видели в базе записей Гегемонии. Это группа цивилизаций, которые очень осторожны и любят статус-кво. Если бы давным-давно существовал кто-то, кто был способен производить технологии, которые Гегемония до сих пор не может — или не хочет — производить, разве их не следовало бы рассматривать как действительно серьезную угрозу? И мы знаем, что Гегемония была прекрасно подготовлена к тому, чтобы использовать шонгейри для устранения нас до того, как мы станем угрозой, хотя и по несколько иным причинам.
— Возможно, ты и прав насчет всего этого, — задумчиво произнесла Фабьен. — Но независимо от того, ответственны ваши "другие парни" за Влада и остальных или нет, ты определенно прав насчет разницы между "южными мальчиками и девочками" и кем-то вроде крепту или лиату, когда дело доходит до беготни и выяснения отношений. Команда Уоррена — не единственная, кто открывает некоторые интересные возможности, заложенные в их существующей технической базе. Я использую слово "интересный" в смысле старого китайского ругательства, вы понимаете.
— Например? — Дворак откинулся назад, гадая, какая свежая кроличья нора только что открылась.
— Проект Маркоса Рамоса, — сказала она. — Или, скорее, часть Брента Редера в нем, во всяком случае.
— И что это за проект?
— Ты иногда разговариваешь со своей дочерью — я имею в виду твою другую дочь, — не так ли? — насмешливо спросила Фабьен.
— На самом деле, мы с Шарон обедали с ней вчера, — ответил Дворак немного сдержанно. Сестра-близнец Мейгрид тоже занялась медициной, но в ее случае — психиатрией, а не хирургией. Однако она была такой же умной, как и ее сестра, и стала одной из личных помощниц Маркоса Рамоса.
— И она не упоминала при тебе Редера? Неоднократно? С мученическим выражением лица? Я поражена.
— И с какой стати ей было упоминать при мне мистера Редера? — спросил Дворак, стараясь не улыбнуться тону Фабьен.
— Вообще-то, это доктор Редер. И он сводит Маркоса с ума. Он и Дэмианос Карахалиос, оба.
— Я за то, чтобы свести Карахалиоса с ума, — кисло сказал Дворак. — Но мне вроде как нравится Маркос. Так что же этот Редер с ними делает?
— Будучи одержимым идеей нейронно-компьютерного интерфейса.
— Я понимаю, почему это могло бы быть хорошо.
— Конечно, это могло бы быть, и, вероятно, это должно быть возможно. В конце концов, у нас есть Сеть, а это значит, что у нас уже есть интерфейс, который позволяет нам напрямую записывать и внедрять знания — на самом деле, опыт и воспоминания, — и он запускает процесс проверки во время учебной сессии, для чего требуется двусторонний цикл. Итак, мы уже знаем, как отправлять то, что вы могли бы назвать файлами ментальных данных, туда и обратно. Однако есть небольшая разница между этим и выяснением того, как на самом деле нейрологически — когнитивно — связать человеческий разум с компьютером. Мы уже разработали технологию, которая позволит нам управлять внешними системами с помощью нейронной связи — мы внедряем ее в костюмы Хайнлайна следующего поколения, — но это вопрос того, что вы могли бы назвать физиологической реакцией. Мы можем тренировать наш мозг и связующее звено для выполнения функций точно так же, как мы тренируем наши руки или пальцы. Но на самом деле вы не ведете интенсивных мысленных монологов со своим мизинцем. А это то, что хочет сделать Редер.
— Он действительно хочет "поговорить с рукой"? — невинно спросил Дворак, затем дернулся в своем кресле.
— Ой! — сказал он, дотрагиваясь до коленной чашечки, которую его любимая жена только что пнула под столом.
— Еще раз такое, и тебе понадобится, чтобы Осия поставил тебе новые колени, а не только плечо, — сказала она, снова грозя ему своим смертоносным предупреждающим пальцем.
— Я буду вести себя хорошо!
— Пока, может быть. — Она бросила на него еще один сердитый взгляд, затем снова посмотрела на Фабьен. — Значит, этот Редер, о котором Моргэйна нам не рассказала, хочет пойти еще дальше?
— Он уверен, что это возможно. На самом деле никто не осознает информацию, которую он получает во время сеанса работы в Сети. Мы просто как бы отключаемся, пока информация записывается в удобном уголке нашего мозга. Только когда нам нужно "найти" новое знание, мы действительно начинаем думать о нем или взаимодействовать с ним. Редер сосредоточен на том, что происходит в течение этого периода затмения. Он сравнивал это с состоянием сна, которое мы просто не можем вспомнить, когда просыпаемся, и он хочет поэкспериментировать с тем, что происходит во время его гипотетического сна.
— По-моему, это не такая уж ужасная идея, — задумчиво сказал Дворак.
— Это сопряжено с определенным риском, — сухо заметила Фабьен.
— Какого рода риск?
— Я не такой эксперт в этом, как Моргэйна, папа, — сказала Мейгрид, — но могу вспомнить несколько. Например, я знаю, что в нейронную сеть встроено около миллиона защитных блокировок, предотвращающих значительные неврологические повреждения. — Она поморщилась. — Одна из причин, по которой шонгейри впервые подвергли "подопытных" людей командира базы Шейрез нейронному обучению, заключалась в том, чтобы посмотреть, помешают ли существующие меры безопасности поджарить наши мозги. Очевидно, у Гегемонии был с этим какой-то неудачный опыт.
— Вот именно, — кивнула Фабьен. — Редер тоже полностью осознает это. Но он все равно хочет продвигать эксперименты на людях, и он... в некотором роде энергичен.
— Бодрый? Вы только что всерьез назвали одного из ваших ведущих исследователей "бодрым"?
— Конечно, я это сделала, Дэйв. Да ведь во многих отношениях он очень напоминает мне вас.
— Ну, если он такой гениальный, тогда, очевидно, вам стоит его послушать, — сказал Дворак и поднял свою кружку пива в знак приветствия, в то время как его жена прикрыла глаза обеими руками.
. XI .
ФОРТ САНДЕРС, СЕВЕРНАЯ КАРОЛИНА,
СОЕДИНЕННЫЕ ШТАТЫ АМЕРИКИ
Штурмовой шаттл "Старфайр" упал на Землю подобно метеору, оставляя за собой шлейф дыма, поскольку часть абляционного покрытия на его крыльях сгорела. Как раз в тот момент, когда Абу Бакр был уверен, что путешествие шаттла закончится огненным столкновением, он затормозил, демонстрируя перегрузку, которая двадцатью годами ранее была бы самоубийственной. Шаттл завис в трех футах над землей, затем опустился на землю, его аппарель уже пришла в движение.
Солдаты в скафандрах Хайнлайна высыпали из корабля еще до того, как он коснулся земли, и рота солдат установила периметр, который расширился, когда приземлился второй шаттл и высадил своих солдат, за ним последовал третий, затем четвертый. Пустые шаттлы разлетелись в разные стороны — куда угодно, только не прямо вверх, — и менее чем через минуту сто двадцать солдат были на месте. Они использовали свои реактивные двигатели, чтобы перепрыгивать через препятствия по мере продвижения вперед, а разведчики подпрыгивали еще выше, чтобы их сенсорные системы могли находить и классифицировать цели.
Когда солдаты отодвинулись на двести метров от места высадки, приземлился первый из гигантских звездолетов, почти целиком заполнив пространство внутри их кольца. Как и у его меньших собратьев, пандусы "Старлендера" уже были опущены, и солдаты высыпали с его передних пандусов — по одному с каждой стороны. Они спустились на своих прыжковых двигателях на землю, когда массивные боевые машины потоком в две колонны устремились вниз по огромному заднему пандусу "Старлендера".
Первую волну возглавляли танки, их массивные рельсотроны были установлены ввысь, чтобы не зарываться в грунт, когда они приближались к земле; но как только они съезжали с пандуса, стволы опускались, поскольку их системы наведения искали врагов. Танки присоединились к бойцам, когда те расширили периметр, хотя и оставались на "безопасных" полосах, отмеченных их синими идентификаторами сил. Подобно "синим трекерам" американских вооруженных сил до шонгейри, синие идентификаторы не только не позволяли танкам вести огонь по заведомо дружественным подразделениям, но и не давали им проехать по ним.
За танками со "Старлендера" последовало множество других транспортных средств — зенитные системы, носители беспилотных летательных аппаратов и боевые машины пехоты для сил сопровождения — пока массивный корабль не опустел. Через девять минут после того, как первый десантник сошел с первого штурмового шаттла, "Старлендер" поднялся в воздух и был заменен еще двумя, круг был укреплен и расширен до диаметра более шестисот метров. Еще больше личного состава и боевого оружия высыпало из двух транспортов, которые были направлены в противоположные стороны, чтобы облегчить рассредоточение.
— Впечатляет, — сказал полковник Роб Уилсон, стоявший рядом с Абу Бакром на смотровой площадке. — Разве это не так? — Он указал на район столкновения, расположенный в пятнадцати километрах отсюда, где приземлились два имитируемых "кинетика". Несмотря на то, что они построены так, чтобы имитировать профиль полета полноразмерного кинетического снаряда, они падают с ничтожной долей их энергии. Хотя это различие было спорным вопросом для любого, кто случайно попал под действие "блуждающего снаряда" — им было бы все равно, — оно помогло свести к минимуму очистку после попадания снарядов на полигон, а также количество возникших в результате лесных пожаров, которые пришлось тушить.
Два новых трансатмосферных истребителя пронеслись мимо наблюдательной платформы, направляясь сбросить свои снаряды с дальности поражения цели. Абу Бакр заметил, что они избегали грибовидного облака, созданного кинетиком.
— Впечатляет? — спросил Абу Бакр. Он пожал плечами, больше обеспокоенный последствиями, чем демонстрацией военной силы и доблести. — Конечно, это здорово, что мы можем это сделать ... что у нас есть такая сила. За последние пару десятилетий мы прошли долгий путь; возможно, в какой-то момент в будущем мы даже сможем вступить в борьбу с Гегемонией.
— Я слышу приближающееся "но", — сказал Уилсон, вопросительно глядя на него. Они знали друг друга со времен вторжения, но за пять лет, прошедших после Найя-Исламабад, стали близкими друзьями.
— Ты прав. Но только потому, что мы можем это сделать — высадить войска на какой-нибудь отдаленной планете, — не обязательно означает, что мы должны это делать. — Он снова пожал плечами. — Я так понимаю, что ты поддерживаешь это? Отправляешься в другие миры и ищешь новых союзников?
— Абсолютно, — сказал Уилсон. — Очень даже.
Абу Бакр повернулся и посмотрел на космодесантника.
— Уверен, что ты знаешь, — сказал он с улыбкой, — но у меня есть пара ... проблем с планом. Во-первых, президент Хауэлл хочет отправиться на поиски союзников среди систем, которые Гегемония еще не исследовала. Это здорово ... но что, если мы отправимся куда-нибудь и обнаружим, что есть вещи похуже Гегемонии? Инопланетяне, стремящиеся к завоеванию и разрушению? Те, из-за которых шонгейри выглядят как травоядные? А что, если они более могущественны, чем шонгейри, и даже не пытаются вести переговоры? Что, если они просто попытаются стереть нас с лица земли с самого начала?
— Что ж, — Уилсон улыбнулся и напряг бицепс, — сначала мы отправим туда космических десантников.
— Ты же понимаешь, что даже здесь, на Земле, не все положительно реагируют на слова -"отправьте космодесантников", не так ли? — спросил Абу Бакр с кривой улыбкой.
— Конечно, понимаю, — признал Уилсон, вспомнив отношение Абу Бакра к вторжению и его политическую активность. — Даже допускаю, что у некоторых из этих людей есть веская причина так себя чувствовать. Но, не думаю, что после появления щенков кто-то будет возражать против небольшой активности с нашей стороны.
— Может быть, и нет, — сказал Абу Бакр. — Но что, если мы пошлем космических десантников, и даже их модные костюмы Хайнлайна и их танки с огромными пушками будут недостаточно хороши?
— Тогда, я полагаю, мы пошлем вампиров. — Брови Уилсона на мгновение нахмурились. — Эй, разве тебе не предлагали 'превращение в вампира'? Ты мог бы это сделать, и тогда тебе не понадобились бы маленькие старички из ПВСКД, чтобы защищать тебя.
Он улыбнулся, произнося аббревиатуру. Получилось "пэвээскадэ" ("пафф-сим" на английском, и носители этого языка из космических десантников сочли каламбур чертовски забавным, поскольку невозможно было представить что-либо менее пацифистское, чем космодесантник в доспехах Хайнлайна.) Абу Бакр коротко улыбнулся в ответ, но выражение его лица сменилось хмурым, когда он вспомнил неприятный вечер в Найя-Исламабад.
— Не то, чтобы это имело для тебя значение, — сказал он через мгновение, — но да, они действительно предлагали превратить меня в вампира.
— И ты им отказал. Это был не вопрос.
Абу Бакр кивнул.
— Отказал. Я не чувствовал, что это было то, чего хотел от меня Аллах. Я показываю свою ценность, совершая добрые поступки — совершая тяжелые поступки — и то, что я вампир, устраняет все это. В чем ценность борьбы, если ее нет? Никакой опасности? Нет никакой добродетели в нападении на неверного, если неверный никак не может причинить тебе вред. И я не особенно хочу жить вечно. Я бы хотел когда-нибудь попасть на небеса ... хотя надеюсь, что это произойдет не скоро.
